Страница 82 из 95
Но оказалось, что не так уж и мал.
Его глаза потеряли фокус. Его шея потеряла силу. Его голова тяжело опустилась на ее лицо; на мгновение он помедлил, затем дернулся, затем остановился. Он стал мертвым грузом. Он был мертв. Тьяго. Мертвый и тяжелый. Его кровь продолжала течь, а Кару застряла под ним, со все еще разведенными коленями, приспущенными джинсами, а ее прерывистое дыхание так сильно грохотало у нее в ушах, что можно было представить, будто даже звезды могут его услышать.
Ей все же удалось его сдвинуть, хотя бы чуть-чуть, а дальше, отпихивая и пиная его, освободить свои ноги. Затем Кару поднялась и, пошатываясь, попыталась натянуть джинсы. Она упала и снова поднялась. Ее руки так сильно тряслись, что она не сразу смогла застегнуть джинсы. Девушка не могла перестать трястись, но не могла оставить это незавершенным, это было немыслимым, и именно это вызвало слезы — от разочарования, что не могла заставить свои руки сделать несколько простых действий, а ей было необходимо это сделать, она не могла оставить все как есть. К тому моменту, когда она закончила, то уже рыдала.
И затем она взглянула на него.
Его глаза были открыты. Его рот был открыт. Его клыки были красные от ее крови, и она была вся красная от его крови. Ее жилет, который был серым, стал промокшим и черным в свете звезд, и Белый Волк, он был ... он был низложен, он был непристоен, и его обнаженное намерение было также мертво, как и остальная его часть.
Она убила Белого Волка.
Он пытался...
Да кого это будет волновать?
Он был Белым Волком, героем химерова племени, архитектором невозможных побед, силой своего народа. Она же — любовницей ангела, предательницей. Шлюхой. Тех, кто встал бы на ее сторону, не стало — они были убиты прямо здесь или посланы на смерть. Зири не вернется. И Исса, что они с ней сделали?
Я снова одна?
Она не вынесет, если снова останется одна.
Ее все еще, не переставая, трясло. Судорожно. Кару с трудом перевела дыхание. Она почувствовала легкое головокружение. «Дыши, — приказала она себе. — Думай».
Но связные мысли все не появлялись, а дыхание спокойнее не становилось.
А какой у нее был выбор? Бежать или остаться. Оставить их, оставить умирать — всех их, всех химер в Эретце, и позволить их душам стать погребенными — или остаться и... что? Чтобы ее заставили воскресить Тьяго?
Даже сама мысль об этом — как его душа плавно едва касается ее кожи, его бледные глаза оживают, а когтистые руки наполняет сила — заставила упасть Кару на колени. Ее вырвало. Оба варианта были невыносимы. Она не могла отказаться от своего народа — Бримстоун тысячи лет нес это бремя, а она сдалась спустя всего пару месяцев?
«Твоя мечта — моя мечта. Ты — вся наша надежда».
Но она не сможет противостоять Волку снова, ибо, если она останется, они заставят ее вернуть его обратно.
Или убьют ее.
О, Боже. О, Боже.
Ее снова вырвало. Ее рвало и рвало, спазм за спазмом, пока это не опустошило ее, и она не стала просто оболочкой — сосудом. Она мысленно услышала голос: «Мы всего лишь сосуды», — и ее снова вырвало, и это уже была желчь. Горло саднило, и когда дыхание, наконец, успокоилось, она услышала звук, который раздался где-то поблизости.
И это были крылья.
Кару запаниковала.
Они возвращались.
— Вторгнуться в мир людей? — Иаил выглядел оскорбленным. — Ты несправедлив ко мне, племянник. Когда нам рады, разве это вторжение?
— Рады?
— Ну, а как же. Разгат заверил меня, что они будут поклоняться нам, как богам. Они уже так делают. Разве это не прекрасно? Я всегда хотел быть Богом.
— Ты — не Бог, — сказал Акива сквозь стиснутые зубы. Он подумал о человеческих городах, которые видел — об их землях, которые поразили его своей инакостью, когда он впервые очутился в человеческом мире. Прага, с ее прекрасными мостами, сборища людей, прогулки, поцелуи в щеки. Площадь Марракеша, заполненная танцорами и заклинателями змей, изобилием переулков, где он прогуливался с Кару... до того, как они разломили косточку, и его хрупкое счастье, которое он успел познать, исчезло. — Им понадобится всего лишь один взгляд на твое лицо, и они запишут тебя чудовища.
Иаил провел пальцем по шраму.
— Что? Это? — Он равнодушно пожал плечами. — Для этого существуют маски. Ты что, думаешь, им действительно не все равно в маске их божество или нет? Они дадут мне то, что я готов принять, и я не собираюсь от этого отказываться.
И что же это было? Акива не много знал о человеческих сражениях, но кое-что все-таки ему было известно. Он вспомнил странное кафе Кару, в которое она его отвела в Праге. Украшенное противогазами из давно минувшей войны. Он понял, что они могут отравлять воздух и, сделав вздох, можно умереть, и что они могут изрешетить противника металлом, пока лучник за это время только и успеет, что натянуть тетиву, и он знал, что Разгат не лгал Иаилу. Люди поклоняются ангелам. Не все, но многие, и это поклонение может быть таким же смертельно опасным, как и их оружие. Соедини это вместе — принеси их в Эретц — и вспыхнет война, по сравнению с которой эта, тысячелетняя, покажется игрой.
— Ты не знаешь, что делаешь, — сказал он. — Это будет означать конец Эретца.
— Так и или иначе, это будет означать конец стелианцев, — сказал Иаил. — А для Империи — это станет новым началом.
— Речь о стелианцах? Но почему? — Акива все никак не мог понять, чем вызвана такая ненависть к стелианцам. — Пошли меня к ним, как того хотел Иорам. Я буду твоим посланником, твоим шпионом. Я доставлю им твое послание, но оставь человеческое оружие в людском мире.
Акива ненавидел себя за то, что приходилось унижаться перед Иаилом, а тот просто издевался.
— Мое послание? Какое же послание нашлось у меня для огненноглазых дикарей? Я приду и убью вас? Дорогой племянничек, это было дурацкое задание, и Иорам был дураком. Ты веришь во всю эту чушь про то, что тебя собирались отправить в качестве посланника. Мне просто нужно было, чтобы ты оказался здесь. По причинам, которые, полагаю, наглядно уже были продемонстрированы. — Он жестом показал на брызги крови и ванную усыпанную трупами.
Да, его причины были кристально ясны, даже слишком. Пока Акива планировал, как избавить Эретц от Иорама, Иаил выжидал своего часа, но выжидал, не сложа руки. Он дирижировал. Манипулируя подчиненными себе бастардами, он прямо на месте нашел козла отпущения.
— А, если бы я его не убил? — спросил Акива, почувствовав отвращение от того, что все это время не понимал, что был марионеткой, которую дергали за ниточки.
— Такого риска никогда не было, — сказал Иаил, и Акива понял, что, если бы он не убил Иорама, а прибыл сюда по стечению обстоятельств в качестве королевского солдата, чтобы получить от Императора награду и дальнейшие приказы — его бы все равно обвинили в убийстве. — В тот самый миг, когда ты вошел в двери, ты стал убийцей и предателем нашей Империи. Разумеется, ты помог нам в этом. Хорошо, что у нас имеется настоящая свидетельница. Служанка обязана тебе жизнью. Хеллас же, увы, обязан своей смертью. Но не стоит так переживать. Он был вероломным. — Назвав кого-то вероломным и увидев в этом иронию, Иаил рассмеялся. Акива никогда не видел, чтобы кто-нибудь так много веселился над самим собой.
Азаила первого сразили дьяволовы глаза. Он упал на колени, и его рвало кровью, которая разбрызгивалась по кафелю. Лираз придвинулась к нему ближе, судя по всему для того, чтобы вскоре последовать его примеру.
— Думаешь, у нас нет других союзников? — спросил Акива. — Думаешь, что никто больше не сможет восстать против тебя?
— Если ты в этом не преуспел, племянничек, то кто же сможет?
Справедливый вопрос. Опустошающий. Что тогда? Неужели он вот так подвел свой мир и Кару?
— Мне немного жаль, что не могу взять тебя к себе на службу, — сказала Иаил. — Маг бы мне пригодился, но я с трудом бы мог тебе доверять. Не могу избавиться от ощущения, что ты не очень-то мне симпатичен. — Он, как бы извиняясь, пожал плечами, а его взгляд заскользил от Акивы и остановился на... Лираз.