Страница 77 из 95
Что, он никогда не забудет последние слова своего отца.
И он уже знал, что это будут за слова.
— Ты отправишься к ним, — продолжал говорить Иорам, тоном, абсолютно уверенного в себе самодержца. И Акива понял, не стоило бояться, что его могли в чем-то заподозрить. У Иорама было настолько раздуто собственное эго, что ему и в голову не могло прийти, что ему может кто-то не повиноваться.
— Покажи им, кто ты есть. Если они послушают тебя. Если они станут тебя слушать, передай им мою волю. Если они сдадутся немедля и отдадут своих магов, я не сделаю с ними ничего такого, что делал со зверьем. Стелианцы хороши, хватая беззащитных посланников на лету, а что они будут делать с пятью тысячами Доминионов? У них армия-то есть? Они считают, что смогут так легко воротить от меня свои носы?
«Да откуда тебе разобрать, насколько они далеки и недосягаемы для тебя». Часть Акивы хотела развернуться кругом и полюбоваться на реки света, льющимися через слои стекла Меча, чтобы выставить вперед свои руки и смотреть на них пристально и долго, как будто те стали другими, как будто он и сам стал совершенно новым созданием, созданным из тех же лучей света.
Световой завесы огня.
Голос, из прошлого:
— Ты не его. — Голос, резонансное вибрато, зычный и сильный. Это было сказано в тот самый день. — Ты не мой. Ты сам по себе. — Она не плакала. Фестиваль. Она даже не попыталась его удержать или бороться с охранниками, и она не попрощалась. Прощаться, значит искушать судьбу, как сказала Иаил.
Думала ли она, что снова сможет его увидеть?
— Это ты ее убил?
Он услышал себя, когда задал это вопрос, и стал столько всего видеть и знать сразу: совет внезапно умолк; Намаис с Мизориасом тут же сжали кулаки вокруг эфесов своих мечей, Иафет тут же перестал испытывать желание зевать, и проявил недюжий интерес. У него за спиной (и ему даже не надо было для этого оглядываться), Азаил с Лираз расслабили мышцы, готовые напасть; он знал, что Лираз уже улыбается своей нервной боевой улыбкой.
— Ты убил мою мать?
И он увидел глаза своего отца, неудивленные и полные презрения.
— У тебя нет матери. И у тебя нет отца. Ты — звено в цепи. Ты — рука, для того, чтобы махать мечом. Остов, одетый в броню. Ты забыл все, чему тебя обучали, солдат? Ты — оружие. Вещь.
Вот те слова. Акива услышал их эхом сквозь мерцание сиритара. Он уже знал, что они станут для Иорама последними.
И вот он сбросил гламур со своих мечей и вынул их из ножен. Он двигался в потоке времени, все случилось прежде, чем свидетели осознали, что находятся в шоке. Намаис и Мизориас пришли в движение, но они, будто существовали в другом измерении. Акива был огнем, скрытым завесой света. И не было у них надежды, что смогут остановить его. Он пересек пространство, оказавшись у Императора, в тот самый миг, когда в его холодных глазах мелькнуло удивление.
«Как же он мог не увидеть перемены во мне?» — подумал Акива, и его лезвие проскользнуло под одежды отца, прямо в сердце.
69
ЦАРАПАЮЩИЕСЯ
Это была Баст, та, кто царапался в окно к Кару. Ставни были обеспечены длинными латунными задвижками, и через комнату доски Мика были погружены в полукруглые выбоины в полу, зажатые поручнями и стержнями. Дверь и окно были плотно закрыты, и Иссе и Кару было непросто в этом замкнутом пространстве. Кару ходила. Исса дергала своим хвостом. Они ждали, что что-то произойдет.
Так оно и случилось.
Ставни кто-то скреб. Раздался хриплый шепот:
— Кару. Кару, открой окно.
Кару отпрянула.
— Кто там?
— Это Баст. Я на посту, меня не должно быть здесь.
— Почему ты здесь? — гневно вспыхнула Кару. Если Баст прошла через двор сегодня утром, то, возможно, и другие тоже. И... что если это так? Кару даже не знала, что она сделала. Она настолько глубоко погрузилась в себя, что ей хотелось свернуться калачиком и плакать. О, Бримстоун, ты, в самом деле, думал, что я могу это сделать? Ну, он, конечно, не мог знать, что Волк переживет войну, чтобы мешать ей на каждом шагу, не так ли?
— Это… это Волк, — пришел ответ от Баст, и Кару почувствовала, как будто воздух высосали из комнаты. Это был грохот от упавшей обуви. Что он сделал? — Он забрал Амзаллага и сфинксов. Я видела их с башни.
Забрал? Кару и Исса обменялись пронзительным взглядом. Кару дернула окно, чтобы открыть. Баст цеплялась за выступ, крылья полуоткрытми и слегка развернутыми веером, чтобы сохранять равновесие на такой, уж слишком тонкой жердочке.
— Куда он их забрал? — требовательно спросила Кару.
Баст выглядела понурой.
— К яме, — прошептала она.
Позже Кару задавалась вопросом, была ли Баст пешкой Тьяго или заговорщицей, но в этот момент она не подозревала ее. Возможно, Баст думала о том, как она смогла заставить себя предпринять эту прогулку, как близко она подошла к тому, чтобы принять сторону Кару. И возможно — вероятно — она думала, что это была ошибка, которая никогда снова ее не соблазнит.
Никто не переходит на сторону, которая против Волка.
Трясущимися руками Кару скрепила пряжкой свой пояс с ножнами и почувствовала себя лучше, ощущая вес, скрещенных полумесяцев на ее бедрах. Открытое окно было перед ней. Исса была на ее стороне, но не смогла бы пройти сквозь него с ней. Кару повернулась к ней.
— Я следом за тобой, сладенькая. — Исса по-змеиному двинулась к двери. — Иди. А я сразу же за тобой.
И Кару пошла, прямо в ночь. Она уже была далеко за крепостным валом, когда Исса подняла доски и отложила их в стороны. Она открыла дверь.
И оказалась лицом к лицу с Тен.
70
ДА ЗДРАВСТВУЕТ ИМПЕРАТОР
Император опустился на колени. Его глаза потускнели; ненависть постепенно угасала в них вместе с жизнью, струящейся из груди красным потоком. Никто не бросился к нему, и его тело, расплескивая воду, повалилось в сток бани. Вода и пена окрасились в розовый.
Служанка закричала.
Намаис и Мизориас пришли в движение. Акива блокировал их удары, ничто и никогда ему не давалось так легко.
Он почувствовал, как стража отделяется от стены, их шоковое состояние словно витало в воздухе. В конце концов, один, выхватывая рукоять меча, запутался в собственном колоколообразном рукаве и громко выругался. Азаил с Лираз, как один, обнажили свои мечи.
Серебряные клинки было предположили, что за ними численное преимущество (восемь против двоих), но после первого же скрещения мечей их уверенность исчезла. Против них не осуществлялось никаких известных им выпадов или ударов, к которым они были привычны. Не слышно было залихватского звона серебра. Азаил с Лираз орудовали в две руки своими длинными мечами, вкладывая такую же мощь в свои удары, с которой они обрушивались на бесчисленное множество ревенентов, заключенных в броню. Десятилетия пережитых сражений, черные руки, усеянные страшным счетом, и их натиск, сокрушили стражу, словно сила природы.
Они не были двумя, отбивающимися от восьми. Они были двумя, режущими восьмерых. Играючи. Первый же удар Лираз вывихнул плечо стражника, который преградил ей дорогу. За воплем от боли последовал грохот, от выпавшего меча из его руки; она не прикончила его, когда он отшатнулся назад, а повернулась к другому стражу, и ударом ноги повергла того на колени. Его вопль слился с воплем товарища.
Первый удар Азаила бритвой прошелся по клинку соперника, оставляя от лезвия лишь серебряный огрызок.
Все это произошло буквально в промежутке между вздохами. Вышколенные Незаконнорожденные против чванливых Серебряных мечей. Ощутимая разница между стражем и солдатом. И глаза стражей наполнились пониманием этого. Выражение лиц оставшейся пятерки, сменилось от устрашающей уверенности до оборонительного напора. Приспосабливаясь к новым для себя обстоятельствам, они образовали круг, заключив в него Незаконнорожденных, и множество их переглядок меж собой, можно было легко понять: