Страница 73 из 95
— Тьяго, я пытаюсь кое-что выяснить, но уже даже боюсь спрашивать. — Она скользнула взглядом по толпе. Все эти лица, эти глаза, ее собственные творения, все эти души, которых она коснулась: какие-то прекрасны, иные нет. — Мне вот интересно, тут все все понимают, кроме меня, или все пребывают в неведении. — Она опять повернулась к Тьяго. — Какова твоя цель?
— Моя цель? Кару, от тебя не требуется понимать стратегию. — Она видела, что он все еще пытался сообразить, что на нее нашло, раз она осмелилась задавать ему подобные вопросы, и как он может восстановить свою власть, избежав открытой угрозы.
— Я не спрашиваю о стратегии, только о цели, — сказала она. — Это простой вопрос. На который должен последовать простой ответ. За что мы сражаемся? Ради чего убиваем? Что ты видишь, когда смотришь в наше будущее?
Какие же тяжелые и немигающие у него глаза, как же неподвижно его лицо. Его гнев обернулся льдом. Он не знал, что ответить. Во всяком случае, у него не было хорошего ответа. Он мог бы сказать, мы сражаемся, чтобы убивать. Мы убиваем, чтобы отомстить. Будущего нет. Кару чувствовала, что химеры ждут ответа от и гадала, скольких из них этот ответ устроит. Сколько из них потеряют всякую способность и дальше надеяться, а сколько, возможно, уцепятся за то последнее, если они узнают, что это дело рук Бримстоуна.
— Будущее, — сказал Тьяго, после затянувшейся паузы. — Однажды, я подслушал, какое будущее ты планировала. Когда была в объятьях своего любовника-ангела, и вы говорили о том, как бы убить меня.
«Ах, ну как же», — подумала Кару. Это было по его части, уходить от темы. У солдат тут же перед глазами встал образ химеры, переплетенной с серафимом, что было достаточным для того, чтобы все забыли про ее вопрос.
— Я бы никогда на это не пошла, — сказала она, что было правдой, но Кару почувствовала, что любопытство, искорку которого она разожгла, померкло. — Ответь на мой вопрос, — сказала она. — Куда ты нас ведешь? Каким ты видишь наше будущее? Будем ли мы жить? Будут ли у нас земли? Наступит ли мир?
— Земли? Мир? Об этом тебе, Кару, надобно спросить у Императора серафимов, а не у меня.
— Что зверье должно умереть? Мы всегда знали его цели, но Военачальник никогда не уподоблялся ему, как ты. От этих ужасных убийств тем, кого ты оставил только хуже.
И к солдатам:
— Мы что, даже не пытаемся спасти химер или сейчас речь идет только о мести? Перед своей смертью, убить как можно больше ангелов? Так просто? — Как бы ей хотелось, рассказать им, что сделал патруль Белироса, и чему они стали свидетелями в Хинтермосте, но она не могла брать на себя ответственность и раскрывать эту тайну. Что сделал бы Тьяго, если бы узнал?
— Кару, ты думаешь, что есть иной путь? — Он помотал головой. — Неужели их ласковое обхождение, заставило тебя уверовать, что они хотят стать нашими друзьями? Есть только один способ спасти химер — убив всех ангелов.
— Убив их всех? — сказала она.
— Да, Кару, убив их всех. — Язвительно. — Я знаю, тебе, должно быть, тяжело это слышать, когда среди них находится твой любовник.
Он так и будет снова и снова напоминать об этом, и вот, что забавно: чем больше раз он упоминал об этом, тем меньше Кару было стыдно. А что такого она сделала-то? Кроме того, что просто-напросто влюбилась и стала мечтать о мире? Бримстоун и тот уже простил ее. Он даже сделал больше, чем простил, он поверил в ее мечту. И теперь... он доверил ей (не Тьяго, а ей), найти путь, идя которым, их народ снова будет жить.
И она думала, разве груда кадил в ее комнате была бременем? Ах, как же узко она мыслила. Но смысл, который наполнил ее, когда Исса рассказала о соборе, выпустил из ловушки на волю чувство, которое она выстрадала, исполняя прихоти Тьяго. Теперь все. Словно она стояла на коленях, а Бримстоун взял ее за руку и поставил на ноги. Это было искуплением.
Она посмотрела на Иссу, которая слегка кивнула, и глубоко вздохнула. Она обратилась к мятежникам:
— Большинство из вас, может быть, даже были рады моей казни. Может быть, винили во всем этом меня. Я не жду, что вы послушаете меня, но я надеюсь, что вы захотите выслушать Бримстоуна.
Это вызвало переполох.
— Бримстоуна? — сказал кто-то скептически. Они смотрели на Иссу, и ждали, что она скажет.
И волк взглянул на нее.
— Что это? — спросил он. — Разве призрак Бримстоуна вещает через тебя, Найя?
— Если пожелаешь, Волк, — парировала Исса. И обратилась к солдатам:
— Вы все меня знаете. Многие годы я была Бримстоуну спутницей, а теперь я его посланница. Он отослал меня прочь из Лораменди, чтобы я исполнила его просьбу, а это означало, что я не могла умереть рядом с ним, как мне того хотелось. Так слушайте же, ради жертвы, принесенной им и мной. Это абсурд, считать, что убийства, увечья и террор могут позволить нам просто жить. Они несут за собой только то, чем являются: еще больше убийств, увечий и еще больше ужаса. Если вы полагаете, что месть — это все, что вам осталось, выслушайте меня.
Какой же восхитительной она была, поднявшаяся высоко на своем хвосте, какую же она испускала мощь вместе со своим широко раскрытым капюшоном кобры, ее чешуйки блестели, словно отполированная эмаль в предрассветных лучах. Она сияла, она казалась божественным существом, и она лучилась душевным волнением.
Она сказала:
— У вас больше причин, чтобы жить, чем вам кажется.
66
УБЕЙ ЧУДОВИЩЕ. ИЗМЕНИ МИР.
— Император примет вас прямо сейчас.
Акива смотрел поверх небесного моста, на серые стеклянные купола гарема, где он родился. Они были такие близкие и молчаливые, незнающие, что творится снаружи. Но у него остались детские воспоминания о шуме и орнаментных колоннах, детях и младенцах, играющих и поющих — и он оглянулся на голос. Это был главный управляющий, Бийон, опирающийся на трость и сгорбившийся под высоким тяжелым сводом Врат Алеф, а с ним пара Серебряных мечей, которые стояли у ворот. Он был седовласым и казался пожилым, но это было только на первый взгляд. Это Бийон вел учет императоровых ублюдков, вычеркивал мертвых, чтобы их имена можно было дать Новорожденным. Увидев его, Акива не мог не задаться вопросом, переживет ли он старого серафима, или его дряхлая, трясущаяся рука вычеркнет из списка и его имя. Он уже вычеркнул шесть Акив, что ему еще один?
На мгновение он почувствовал себя не более, чем заготовкой для имени — следующей заготовкой из плоти и крови, чье имя, как и все остальное, принадлежит Императору. Расходным материалом. Бесконечно возобновляемым. Но затем он сосредоточился на том, зачем пришел сюда, и он встретился с черными крысиными глазками Бийона, в которых не было ничего, кроме безучастности, что являлось его выражением по умолчанию в течение многих лет.
Он не был заготовкой. Не будет восьмого Незаконнорожденного с именем Акива; стать отцом очередного ублюдка — это одна из множества вещей, чего Иорам не сможет сделать, после сегодняшнего вечера. Наряду с развязыванием войн. Наряду с дыханием.
— Уберите оружие, — приказал Бийон.
Этого следовало ожидать. Собственным охранникам Императора в его присутствии не разрешалось иметь оружие. Акива даже не надел свою привычную пару мечей, перекрещенных за спиной — накидка, которая была частью униформы, мешала им. Он пристегнул короткий меч себе на бедро, только для того, чтобы продемонстрировать, что он действует, согласно установленным правилам, которые соблюдал.
Азаил и Лираз также сложили свое оружие.
Во всяком случае, видимое.
Собственный клинок Акивы, скрытый гламуром, висел на другом бедре. Его не было заметно, но кто-нибудь, кто бы близко стоял рядом с ним и был бы довольно придирчив, рассматривая его, мог бы заметить причудливую игру теней, у левого бедра, где и висело невидимое оружие и, конечно же, мог бы ощутить холодное оружие — любой, кто находился бы слишком близко или бы попытался обыскать, или обнять его, хотя, Акива подумал, что касается объятий — здесь риск был минимальным. А что до обыска — то это было первым испытанием подозрительности Императора.