Страница 67 из 95
Можно было бы подумать, что этот факт поумерил пыл Императора, и он отказался от планов покорения Островов, но слухи, распространившиеся за пределы столицы, говорили об обратном. Азаил подбирал каждую крупицу новостей, от любого, с кем он пересекался — а в эти дни было все больше и больше путников, как, например, дворян, сопровождаемых военными, пересекающими воду, чтобы исследовать свои новые владения — и эти обрывки сведений складывались в единую картину.
— Он планирует вторжение? — задумался Акива. — Но в этом нет никакого смысла.
— Тысячи в белоснежных мантиях, поверх начищенных до блеска доспехов, — отрапортовал Азаил. Эта, так называемая сплетня, им досталась от лордов и их слуг. — У него имеется тысячное войско с белоснежными мантиями и стягами им в тон. — Азаил помолчал. — От имени Доминиона.
— Доминиона? — Все меньше и меньше смысла. Во-первых, цвет Доминиона — красный. Белый цвет означал капитуляцию, но Иорам не намеревался сдаваться. Но цвет был ерундой, по сравнению с вопросом: Для чего они? Новые мантии и штандарты... чтобы произвести впечатление на противника? А какое впечатление мог произвести белый цвет? И что подстегивает Иорама отправлять в эту пустоту все больше и больше своих сил, не говоря уже о Доминионе? Безусловно, он не станет рисковать пропажей своей элитной армии при загадочных обстоятельствах. Ладно бы, если речь бы шла о Незаконнорожденных, но Доминион?
— На этом лично настаивает Иаил, — сказал Азаил. — По слухам, это его идея.
Иаил? За капитаном Доминиона водилось много чудовищных поступков, но дураком он не был. А затем, встал вопрос о певчих. Которых Иорам призвал из монастыря «Явления света», чтобы те прекратили молиться Светочам и прибыли в Астрай, где они должны были предстать в белом, чтобы соответствовать Доминионцам.
— Там что-то происходит, — заметил Акива. — Нечто, что не имеет отношение к слухам. Но что?
— Думается мне, что ты сейчас это выяснишь. — Это была Лираз, вошедшая в казарму со свитком в руке. Она протянула свиток. На нем была имперская печать. Акива застыл, зная, что это должно быть, и он посмотрел на своих брата и сестру.
— Ну же, — напряженно настаивал Азаил.
Поэтому Акива сломал печать, развернул свиток и зачитал его содержимое вслух.
— Чтобы предстать перед Его Высокопреосвященством, Иорамом Непокоренным, Первым гражданином Империи Серафимов, Защитником Эретца, Отцом Легиона, Князем Света и Покорителем Тьмы, Помазанником Светочей, Повелителем Пепла и Огня, Повелителем страны Призраков...
Азаил выхватил свиток, чтобы убедиться, что в нем действительно были написаны три последних слова, которых там не было, и он решил сам продолжить чтение.
— В благодарность за героическую службу государству, призывается солдат Акива, урожденный Бастардом, Седьмой носитель сего имени... — Азаил перестал читать и посмотрел на Акиву. — Ты седьмой? Много уже случилось смертей Акивы, брат мой. Знаешь, что это значит? — Он был очень серьезен.
— Расскажи. Что же это значит? — Акива готовил себя к нелепой гибели. Шестеро бастардов уже носили это имя до него? Это много, даже слишком. Кто-то умер в младенчестве, иные в тренировочном лагере. Азаил, наверное, собирался сказать, что это имя проклято.
Но нет. Брат его сказал:
— Это значит, что урна для кремации переполнена, и нет места для твоего пепла. У тебя нет выбора. — Он улыбнулся своей несчастной, открытой улыбкой. — Ты должен жить.
62
ЗВЕНО
Героическое несение службы во имя Империи.
Акива был призван в Астрай за «героическое несение службы во имя Империи». Если бы это случилось несколько месяцев назад, после Лораменди, то, это имело бы больший смысл. Но медали были давно розданы, трофеи поделены. Акиву, как и остальных Незаконнорожденных, в расчет не брали. Им не досталось ничего. Так почему он был вызван именно сейчас?
Лираз было тревожно.
— Что, если Иорам что-то знает? — спросила она.
Они летели. Куда ни глянь — ничего, кроме бескрайнего моря Безмятежного. Она любила пролетать над морем — простор, чистый воздух без пепла и гари, тишина. Но ей было плевать на их конечную цель.
— Что он мог узнать? — спрашивал Акива. — Но даже, если и так, скорее всего, лучшей возможности нам больше никогда не представится.
Возможно, не предоставится другой возможности оказаться лицом к лицу с их отцом и покончить с опостылевшей жизнью. Лираз даже никогда не видела Иорама вблизи. Теперь ей выпадет шанс, и он будет истекать кровью.
— Знаю, — сказала она, и оставила все как есть. Любое ее возражение могло быть принято за страх. Будто она боится Иорама. Боится провала.
Лираз боялась. Этот страх причинял боль, он жалил и кусал, напоминая полет в песчаную бурю. Она стыдилась его, и она бы никогда не призналась в этом. Бесстрашная Лираз. Если бы они только знали, что все это было ложью. Ей хотелось сказать, — «Это слишком опасно». Она хотела убедить своих братьев, что в Астрае (в Башне Завоевания, ни больше, ни меньше) слишком много факторов будут им не подвластны. «Лучше бы мы сейчас исчезли, — подумала она, — и нанесли бы удар Иораму где-нибудь за пределами Империи, чем летели бы в эту ловушку. В его сеть».
Несмотря на то, что она ни своим видом, ни голосом, не показала своего страха, Азаил подлетел ближе к ней и сказал:
— Скорее всего, Иорам просто хочет использовать нашего прославленного братца для своих каких-то целей. Например, для борьбы с повстанцами? Кто лучше, чем Проклятье Зверья, сможет с этим управиться? Особенно, со всем этим вниманием к помешательству с покорением стелианцев.
Лираз ответила:
— Или это связано с помешательством покорения стелиан. Акива — единственное звено, связывающее Иорама с Далекими островами.
Акива летел чуть в стороне, погруженный в свои мысли, но услышал слова сестры:
— Я не звено. Я знаю о стелианцах не больше других.
— Но у тебя же есть глаза, — возразила она. — По крайней мере, ты бы мог выгадать себе переговоры.
Акива посмотрел с отвращением.
— Неужели он думает, что я для него исполню роль шпиона? Неужели он может предположить, что я его создание?
— Будем надеяться, — сказала Лираз, ее голос сорвался. — Потому что в противном случае, ты у него под подозрением.
Акива молчал несколько долгих секунд, прежде чем, наконец, сказать:
— Вам не обязательно во всем этом участвовать. Любой из вас...
— Будь ты проклят, Акива, — огрызнулась она. — Я участвую.
— И я, — сказал Азаил.
— Не хочу, чтобы вы подверглись опасности, — сказал Акива. — Я могу убить его в одиночку. Даже, если он что-то подозревает, ему не придет в голову, что я способен на такое. Если я смогу к нему подобраться, то смогу его убить.
— Ты сможешь его убить. Ты просто-напросто не сможешь выбраться оттуда, — закончила за него Лираз, и его молчание было признанием. — Что, умер и дело с концом?! Как все легко и просто для тебя. — У Лираз большая часть сильных эмоций проявлялись в виде гнева, но в этом случае эмоция действительно была гневом. С тем, что они привели в движение, у нее даже не будет своего полка, чтобы вернуться обратно в него и к иллюзорной жизни. Она будет отщепенцем, предателем по отношению к империи, и она знала, что не та, за кем пойдут. За Акивой бы пошли; он же Проклятье Зверья. Да и за Азаилом. Все любят Азаила. Но кем была она? Никто не любил ее, кроме этих двоих, и ей порой казалось, что и с их стороны это всего лишь привычка.
— Лир, я не хочу умирать, — тихо молвил Акива.
Она не могла сказать наверняка, правду ли он говорит.
— Добро, — сказала она. — Потому что ты один туда не пойдешь. Мы пойдем вместе с тобой, и умрут те, кто окажется на острие наших мечей.
Азаил поддержал сестру, и на лице Акивы благодарность настолько боролась с неопределенностью, что Лираз начала было думать, что этот его взгляд говорил о его «желании умереть». Она вспомнила то время, когда Акива смеялся и улыбался, когда, несмотря на насилие в их жизни, он был полноценной личностью, полной различных эмоций. Он никогда не отличался солнечным настроением Азаила (да, кто кроме Азаила, этим отличался?), но он был живым. Когда-то, давным-давно.