Проект Омега

Надж быстро печатает.

— Пиши еще, что они уже начали свое страшное дело. И, чтобы бросить им палки в колеса, у нас есть максимум пара дней, а скорее, пара часов.

— «Колеса» пишется через «о», а не через «а» — ко-ле-са, — занудствует не к месту Тотал.

— Да замолчи ты, — шиплю я на него и снова наклоняюсь к Надж. — Скажи ему, чтобы быстрее ветра сюда летел.

Надж кивает, печатает и нажимает на окошко «Послать». Готово. Будем надеяться, что наше послание вот-вот опустится в почтовый ящик Клыка.

Он, конечно, получает миллион и-мейлов в день. Что с того? Но не может же он пропустить наш заголовок «ЭТО ОТ МАКС! ПРОЧЕСТЬ НЕМЕДЛЕННО!!!» Притом все заглавными буквами.

— Все. Дело сделано. Теперь остается только надеяться, что наш СОС до него дойдет.

Монитор мигнул, и с него прямо на нас уставилась тетка, раньше вещавшая с экранов телевизоров:

— Прекрасно, Макс, — говорит она, и от ее голоса по позвоночнику у меня бегут мурашки. — Не ожидала я, что ты так далеко продвинешься. Я тебя явно недооценила.

Отчаянными жестами за спиной пытаюсь просигналить своим: «Быстро вверх. Валите отсюда».

— Бесполезно, — говорит тетка с экрана. — Посмотри вверх.

Я послушно поднимаю глаза. От флайбоев на потолке ни единого свободного сантиметра. Их там, наверное, штук пятьдесят. Зависли черными волосатыми гигантскими жуками. Красные глаза горят в готовности номер один.

— Блин!

— Мне нравится, Макс, твое красноречие, — язвит белохалатница. Поднимает к потолку голову и командует:

— Хватайте их!

87

Дальше ничего хорошего не произошло. Нам удалось порешить шестерых флайбоев. Но, когда улеглась пыль, оставшиеся повалили нас на пол, усыпанный пружинами, гайками, клочками шкур и прочими флайбойскими останками. Повалили и повязали: руки в браслетах, ноги в кандалах.

Из носа у меня хлещет кровь, а разодранная щека горит, как в огне. Ари похож на черта — оба глаза подбиты, и от побоев на лице снова лопнули его еще свежие, недавно поджившие рубцы. Ангел и Надж раскрашены синяками почище индейцев. Но кости у обеих, кажись, целы. Уже хорошо. Тотал, конечно, носился во время драки как угорелый, гавкал, кусал флайбоев. Шкуры он им порвать порвал, да толку — чуть: им без разницы, целая у них шкура или нет.

Пока флайбои тащат нас через нескончаемую череду туннелей, стараюсь запоминать дорогу: сначала вверх, потом сразу вниз по лестнице — круглая башня. A дальше — буквально сквозь стену. Огромная каменная плита оказалась секретной дверью. За ней офис. Современный, как из другой жизни. Модерновый деревянный стол, лампы дневного света. И никаких средневековых орудий пытки.

Флайбои с размаху швыряют нас на каменный пол, но совсем не там, где он покрыт восточным ковром, а на голые плиты. Как только колени на месте остались? Руки-то в наручниках — не подставишь. Так что громыхнули мы — будьте нате. Но никто не пискнул. Поднявшись на ноги, встаем спиной к спине. Вижу, что, не сговариваясь, все обшариваем глазами комнату: где выход, сколько стражников, что схватить такое, чтобы для защиты сгодилось.

На просторном столе блеснуло что-то металлическое, а значит, наверное, тяжелое. Ага… Табличка. На ней четкие буквы: ДИРЕКТОР.

Наконец-то. Наикрупнейшая шишка. Важняк. Его-то мне и надо. Того, кто за все нитки сразу дергает. Подайте мне сюда этого полного психопата, мечтающего стереть с лица земли почти все население. Вот и повстречаемся. Кабы смогла, зубами бы его разодрала.

Локтем подталкиваю своих и киваю на стол, а Ангелу выдыхаю тихо в самое ухо:

— Ты знаешь, что делать. Попробуй на этом директоре свои штучки.

Тяжелая каменная плита опять отъезжает в сторону, и в кабинет входит светловолосая женщина. Та самая, из телика. За ней толпа белохалатников, одни стетоскопами обвешаны, у других манжетки для измерения кровяного давления из карманов торчат. Клянусь, начинается развлечение. Из цикла «Комната ужасов».

— Привет, Макс, — говорит женщина. Она стройная и примерно моего роста. Мельком глянула на остальных и добавила:

— Ангел, Надж, Ари и собака.

Тотал, поди, страшно оскорбился. Но, по крайней мере, хоть выступать не стал.

— Давно я ждала нашей встречи. Наконец-то у нас появилась уникальная возможность поговорить лицом к лицу. Согласись, что она никогда не мешает.

— Главное, что ТЫ так считаешь.

В глазах ее сверкнули недобрые искры, но она спокойно продолжает:

— Меня зовут Мариан Янсен. Я директор ИТАКСа и его компаний по исследовательским разработкам и их внедрению.

Надеюсь, на лице у меня ничего не написано. Она директор? Директор — женщина? Странно, но почему-то меня особенно достало, что за всеми этими разрушениями стоит женщина. Как-то мне такое и в голову прийти не могло. Мне всегда казалось, что разорения и катастрофы — больше по мужской части.

— И не только Директор. Я, Макс, еще и твоя мать.

Часть четвертая

Ошибка слуха?

88

Если честно, меня не так-то легко удивить. Считай, что в этом я трудноподдающаяся. Но, должна тебе признаться, мой дорогой читатель, такого я услышать не ожидала.

— Кто? Да ты, как я погляжу, совсем сбрендила. — Я очень собой горда: голос у меня не дрогнул. Почти.

Директор подошла к своему необъятному столу и достала несколько компьютерных дисков.

— Я знаю. В это трудно поверить. Но посмотри на меня внимательнее: мы с тобой — одно лицо. Только мое лицо старше.

Я внимательно ее оглядываю: блондинка с карими глазами. Вспоминаю, как Надж сказала, что тетка ей кого-то напоминает…

— Ну! И где же твои крылья?

Она улыбается. У меня нет avian ДНК. Но ты наша самая большая удача. Наш неоспоримый успех.

Я еще не оправилась от шока. В таком зыбком состоянии надежнее сидеть в глухой обороне:

— Чего же тогда вы с тер Борчтом постоянно стараетесь нас шлепнуть?

— Вы устарели, Макс, — терпеливо объясняет «моя мать». — У вас ограниченный срок годности. В новом мире нет места ошибкам.

От ее слов я совсем обалдела. Эк она сказанула!

— Знаешь, что я тебе скажу, мамаша. Твой материнский инстинкт явно подкачал.

— Макс! Хоть я и твоя мать, но я еще и ученый. И поверь мне, видеть, как ты растешь вдали от меня, придумывать все ходы и перестановки в этой игре, ставить все новые эксперименты — куда как непросто. Мне порой казалось, что я не выдержу.

— Смотри-ка, как мы с тобой неожиданно спелись. Мне тоже казалось, что я не выдержу. Только «выдерживать» нам с тобой приходилось разное. К тому же у тебя был выбор.

— Во имя будущего всего человечества я иду на страшные, непреложные жертвы. Я приношу единственного ребенка на алтарь создания нового мира.

— И ты думаешь, что это называется «страшными жертвами»? — я по-настоящему взбеленилась. — Непреложная жертва — это когда ты себя саму «на алтарь» принесешь. А если меня, то это так, детские игрушки. Смекаешь, в чем разница?

Она грустно улыбается:

— Макс, я тобой по-настоящему горжусь. У тебя прекрасная логика.

— Увы, я про тебя этого сказать не могу. Сама посуди, если тобой гордиться, то в школе, например, придется гордо перед всем классом вставать и говорить: «А моя мать — психопат-злодей-генетик. Она планирует стереть с лица земли половину человечества». Согласись, классно звучит.

Она отвернулась и села за письменный стол в кресло:

— Это все Джеб. Его надо винить за то, что он позволил тебе столько о себе возомнить. Распустил тебя вконец!

— А тебя надо винить за изменение моей ДНК. Я про крылья мои говорю, мамаша. Что ты на это мне скажешь?

— Я думала, что человечество себя уничтожает, — отвечает она, и в голосе у нее звенит металл. Я эти интонации прекрасно знаю. По собственному голосу… — Я думала, что кому-то надо принимать решительные меры прежде, чем жизнь на этой планете перестанет быть возможной. Да, ты моя дочь. Но ты еще и маленькая составляющая большой картины мира, только малая величина в большом уравнении. Я думала, что готова на все, лишь бы человечество выжило. Даже если сегодня задуманное мной звучит ужасно, история провозгласит меня спасителем человечества.