Проект Омега

— Это всего-навсего центр мировой культуры, — зудит Тотал. — Город лучшей кухни на планете. Моды, искусства, архитектуры. Лувр, Версаль, Елисейские Поля… — Он вот-вот зарыдает в голос.

— И, тем не менее, никакого ИТАКСа.

— Я бы совершенно не возражала сделать небольшую остановку в Париже, — осторожно начинает подпевать Тоталу Надж. — Я в библиотеке видела путеводитель. Там такие кораблики на Сене есть. Сядешь и катишь себе по воде через весь Париж. И парки тоже, и Лувер-музей, и дворцы, и все-все. — Она с надеждой заглядывает мне в глаза.

— Не Лувер, а… — но мне даже не удается закончить свои наставления.

Тотал обучил обеих девчонок лить крокодиловы слезы, и теперь очередь Ангела смотреть на меня сквозь влажную поволоку. Собрав волю в кулак, жду, когда она начнет инфильтрироваться ко мне в сознание. Но она не начинает. Очень с ее стороны разумно. Вместо этого она пускается в причитания:

— Жизнь так коротка. Так коротка и так тяжела. Увидеть город огней единственный раз в жизни…

— Да прекратится это безобразие когда-нибудь или нет!

— … бесконечно облегчит наши муки и страдания… — заканчивает Ангел свой трагический монолог.

— Безусловно! Ибо жизнь в деградации и пытке — ничто по сравнению со столиком в кафе на Елисейских полях! — каждое мое слово источает яд сарказма. Как они все еще только живы?

— Вот именно! — Ангел не замечает ни яда, ни сарказма. — И я об этом говорю. Все отступает на второй план, когда стоишь на Монмартрском холме перед красавицей Сакре Кер.

Я знаю, что они меня додолбали. Если я сейчас не сдамся, мне придется всю дорогу до Германии слушать двух бесконечно нудящих девиц и нотации оскорбленной в лучших чувствах собаки. Так что невозможно будет сконцентрироваться на выполнении поставленной главной задачи. Плюс, велика вероятность того, что в любую секунду прорежется Голос со своими метафорами и загадками. Типа: Триумфальная Арка подскажет тебе ответы на мучающие тебя вопросы. Или: подумай о воспитательном и образовательном значении Парижа для молодого поколения американцев…

Я глянула вниз. Далеко под нами столица Франции сияет миллиардом огней, переливаясь, как огромный драгоценный брильянт. Неимоверно дорогой, совершенно бесполезный, но такой притягательный и заманчивый.

Сосредоточенно потерев лоб, неохотно соглашаюсь:

— Так уж и быть. Ваша взяла. Заскочим в Париж на пару часов.

Стараюсь не замечать буйных криков восторга. Смотрю на Ари и понимаю, что он единственный не подал голоса. Он вообще редко высказывается, как будто у него нет права на свое мнение. Надж и Ангел особо с ним не общаются и даже его сторонятся. И еще я знаю, что Париж будет одним из последних событий его жизни.

— Надо найти место переночевать, — говорю я, поворачивая на посадку.

80

Вот смотри, дорогой читатель, какая странность получается: с тех пор, как мы с Клыком и остальной стаей расстались, ни от ирейзеров, ни от белохалатников, ни от флайбоев — ни слуху ни духу. Меня, Ангела, Надж, Ари и Тотала по-прежнему можно выследить. Но ведь не выслеживают! Нас, похоже, оставили в покое, и здесь, в веселом, как говорится, Париже мы все равно что на каникулах.

В чем, получается, разница? С нами нет Клыка, Игги и Газа. Абсурд какой-то.

Чем они без нас занимаются? На пляже где-нибудь прохлаждаются? Забыли о нас совсем и даже не скучают?

С одной стороны, мне до смерти хочется найти Интернет-кафе и прочитать, что там Клык пишет в своем блоге. Может, из него хоть что-то можно будет о них выудить, хоть какое-то представление получить, где и что они делают. Но с другой, я права, а он нет. Это он меня бросил, это он стаю расколол, а мне, выходит, теперь после всего этого признаваться, что мне без него плохо!

— Смотрите, какой хорошенький! — постанывает от восторга Надж, накручивая на шею тонкий газовый шарф. — Ужасно красиво!

Как ей только в голову не приходит, что любой ирейзер за него дернет и враз ей шею свернет. Я только плечами пожимаю, с трудом воздерживаясь от очевидного комментария. Надеюсь, она оценит мой такт и сама поймет причины отсутствия моего энтузиазма.

— Вот что я называю цивилизацией, — Тотал довольно облокотился о мраморную столешницу и придвинул к себе поближе шоколадное пирожное. — Сиди себе тут, посиживай, кондитерские изыски отведывай, и чтоб Ангелу ничье сознание контролировать не нужно было! Говорил вам, здесь центр мировой цивилизации!

Если ты, дорогой читатель, еще сам не просек, собак пускают почти во все парижские рестораны. Мы сидим в уличном кафе, за маленьким мраморным столиком, мимо проплывают толпы народу, и никому и в голову не приходит превращаться ни в ирейзеров, ни в какую другую биологическую или технологическую усовершенствованную модель убийц-террористов.

— До чего же вкусно! — Надж заправляет шарфик, чтоб ненароком не искупать его в чашке с кофе. — А сколько этих пирожных съесть можно?

Для справки: она доедает уже третье.

— Сколько влезет, столько и ешь. Смотри только, чтоб не стошнило.

Не могу не признать: мои родительские принципы относительно нетрадиционны. Но нельзя не принять во внимание, что самой-то мне всего только четырнадцать лет, и к тому же никого из моих подопечных я сама не рожала.

— Как бы мне… — начинает Ангел, но сама прерывает себя на полуслове и молча прихлебывает стоящий передней cafe au lait.[13]

«Как бы мне хотелось, чтобы мы были здесь все вместе», — звучит у меня в голове. Но это явно не Голос. Киваю Ангелу, молчаливо с ней соглашаясь: «И мне тоже».

— А что мы дальше будем делать? — нетерпеливо спрашивает Надж. — Может, в Лувер заскочим?

— Во-первых, не «Лувер», а «Лувр». А во-вторых, там слишком много народу, секьюрити на каждом углу и камер в каждом зале навалом. Не произвели еще столько валиума, чтоб меня туда спокойно затащить можно было.

— Зато Эйфелева башня открытая. И высоко там, — логично предлагает Ангел.

— Вот это вариант. — Смотрю на часы. — Вам, друзья мои, на развлечения четыре часа. И ни минутой больше. Через четыре часа мы отсюда сваливаем.

— Яволь, — Надж вскидывает мне руку в салюте, Тотал давится от смеха, и даже Ари криво усмехается.

Нет, наверное, на свете человека, который не знал бы, как выглядит Эйфелева башня. На картинках ее каждый видел. Но если прямо перед ней встать — она така-а-а-я огромная. И прямо в небо летит. И все железки просто как кружевные! Как ты думаешь, дорогой читатель, чего там, у подножия башни, нам больше всего хотелось? Правильно! Раскинуть крылья да взлететь на самую маковку. Но вместо этого, как все нормальные люди, мы выстояли в длиннющей очереди и поехали наверх в битком набитом лифте. Можешь себе представить, какое нам всем это удовольствие доставило.

Но зато наверху — глаз не оторвешь. Внизу Сена с корабликами и весь Париж как на ладони: и Триумфальная Арка, и Лувр, и все-все.

Какой все-таки красивый город! Здания все старые, изысканные, не как в Америке. Вот бы мальчишки его увидели… И ты, дорогой читатель, тоже его непременно когда-нибудь увидишь. Если, конечно, он устоит, когда белохалатники мир уничтожат.

Само собой разумеется, Надж заставила нас все лавчонки обсмотреть. Но, по крайней мере, посчастливилось избежать клаустрофобии — Надж удалось уломать ограничиться уличными лотками. Благо их вдоль Сены полно. Старые книги продают, цветы. Как будто мы в фильме с субтитрами оказались. Я с ангельским терпением дожидалась, пока Ангел и Надж все футболки, все шляпки перемеряют и все книжки на французском пересмотрят. Какой толк смотреть, если мы их все равно ни унести, ни, тем более, прочитать не можем.

Ари примерил кожаную куртку. Его старая давным-давно превратилась в лохмотья. И от запекшейся крови колом стоит. Торговец было выпялился на него с беспокойством, но Ангел мужика отвлекла, и он про Ари даже думать забыл.

13

Кофе с молоком (фр.).