Страница 21 из 59
Ари равнодушно пожимает плечами. Хочу возмутиться таким бездушием, но потом понимаю: он и сам вот-вот в любой день умрет. Он думает о своей смерти. Она оттеснила мировые проблемы на второй план. Ему трудно от нее отрешиться.
Я замолкаю и продолжаю думать, что же я еще видела на той карте. Внезапно меня как молнией поразило: я ее, эту карту, уже видела. В кино? Во сне? Или… во время приступов моей безумной мигрени, раскалывавших мне пополам череп? Тогда тьма бессвязных образов, картинок, звуков, слов захлестывала мой мозг. И тогда ничто не имело никакого смысла, никак не складывалось и мучило меня своей болезненной навязчивой абсурдностью. Теперь я понимаю: здесь и сейчас я наяву вижу, говорю и делаю то, что тогда казалось бредом.
Тогда, в бреду, я уже пережила нынешнюю реальность.
Думай, Макс. Думай.
Похоже, я полностью ушла в себя. Так что, когда мы поворачиваем за угол, я с размаху в кого-то врезаюсь. Этих «кого-то» двое.
Джеб и Ангел.
49
— Макс! Девочка моя хорошая! — радуется Джеб. — Как я рад, что тебе разрешают размять ноги.
— Чтобы, не дай Бог, не захромать, поднимаясь на эшафот. Конечно, смерть надо встречать в наилучшей форме.
Он смущенно моргает и откашливается.
— Привет, Макс, — говорит Ангел.
Я едва удостаиваю ее взгляда. Она за обе щеки уплетает пирожок с предательством. Иуда!
— Тебе точно надо попробовать здешних пирожков с яблоками. Они здесь первоклассные.
— Спасибо, я учту. Предательница!
— Макс. Пора понять, я приняла единственно правильное решение, — заводит она свою ренегатскую песню. — Ты перестала действовать разумно, предпринимала бессмысленные, бесполезные шаги.
— Конечно, бессмысленные и неразумные. Например, тащиться в эту преисподню, чтобы вызволить отсюда твою неблагодарную задницу.
Ее маленькие плечи ссутуливаются, а по лицу пробегает тень печали.
«Макс, будь сильной, — говорю я себе. — Ты знаешь, что тебе делать».
— У меня множество необыкновенных способностей. Ни ты, ни Клык со мной не сравнятся. Я достойна стать лидером. Я достойна быть спасенной.
— Вот и продолжай так думать, — холодно отвечаю ей. — А на мою поддержку не надейся.
— Мне твоя поддержка не требуется. Оставь ее при себе, — в голосе у нее зазвенели стальные ноты. Им она от меня научилась. Чему еще она от меня научилась? — Поддерживаешь ты или нет, это реальность. Причем неизбежная. У нас с тобой разные судьбы: тебе — на заслуженный отдых, а мне — жить и становиться лидером.
И она сердито откусила большой кусок пирога.
— Пускай ты права. Но я вернусь и буду преследовать тебя до последнего дня твоей ничтожной предательской жизни. Так и запомни.
С широко раскрытыми глазами она отступает Джебу за спину.
— Хватит, хватит вам обеим препираться, — останавливает он нас так, как разнимал наши детские споры когда-то давно, в нашей другой, прошедшей, счастливой жизни.
Я обхожу их подальше стороной, стараясь не дотронуться даже до края их одежды. Как будто прикосновение их ядовито. Не оборачиваясь, иду вперед по коридору. Сердце бешено прыгает в груди, а щеки пылают огнем.
Ари догнал меня через минуту. Он какое-то время молча идет рядом, а потом вроде бы даже пытается меня утешить:
— Знаешь, они тут целую армию строят.
«Еще бы, — думаю. — Чтобы столько людей угробить им даже одной армии будет мало». А вслух говорю:
— Откуда ты знаешь?
— Я видел. Здоровый ангар построили специально для флайбоев. Висят там и заряжаются. Их там тысячи. И новых каждый день делают. А в лабораториях ирейзеровые шкуры изготовляют.
— Зачем ты мне все это рассказываешь?
Он нахмурился и замялся:
— Если честно, не знаю. Сколько я тебя знаю, ты никогда не сдаешься, ты всегда сражаешься. Я знаю, тебе отсюда не выбраться… Но мне все равно хочется, чтобы ты знала своего противника.
— Ты меня подставишь? Ты заодно с ними мне ловушку готовишь?
Ты, дорогой читатель, наверно, думаешь, что мой прямой вопрос звучит крайне нелепо. Какая еще может быть ловушка, если сидишь в тюряге в камере смертников? Ты, конечно, прав. Но мой опыт подсказывает мне, что в Школе и от белохалатников можно ждать чего угодно.
Ари отчаянно трясет головой:
— Нет… Просто… Мое время истекло, и моя жизнь кончена. Я уже никогда отсюда не выйду. Наверно, я надеюсь… мне хочется… чтоб хоть у тебя еще был шанс…
Его слова имеют мрачный и печальный смысл.
— Не сомневайся, я выберусь отсюда. Я тебе обещаю.
И, может быть, — хоть шансов совсем мало — но, может быть, мне все-таки удастся его вытащить отсюда вместе со стаей.
50
Общее заглавие — «Пытка мутантов-подростков».
Повествование в нескольких частях.
Помнишь, дорогой читатель, ты уже прочитал раньше часть первую про пытку яблочными пирожками.
Теперь начинается часть вторая. И начинается она нынешним вечером. Белохалатник вносит в нашу палату-камеру картонную коробку.
Осторожно ее открываем, ожидая, что коробка в любой момент взорвется у нас в руках. Но она не взрывается.
Внутри плоский, завернутый в бумагу предмет. Не книга. Это электронная рамка для фотографий. Конечно же, Газзи первым нажал на красную кнопку включения.
Рамка ожила. На экран выплыла та самая картинка, которую мы с Клыком нашли в Вашингтоне в заброшенном доме с наркоманами и копию которой Клык потом еще раз обнаружил в кабинете доктора Мартинез. Вспомнив о ней, я тяжело вздыхаю. Настоящая он была, или на самом деле ни ее, ни Эллы никогда не существовало? Как они там? Живы? Здоровы? С кем она, на чьей стороне?
На картинке Газзи-младенец. И хохолок его, и глаза. Усталая, уже не очень молодая женщина держит его на руках. Но сам он пухленький и веселый.
Потом картинка начинает двигаться. Объяснить это трудно. Не как в кино. Просто она сначала увеличивается, а потом поворачивается вокруг своей оси, как будто мы обходим вокруг этой женщины с ребенком. И Газзи все время виден крупным планом. Совершив полный оборот, изображение снова уменьшается. Зато теперь видно всю комнату. Ужасную. Окна мутные, грязные. Стены в трещинах. Кажется, это тот самый притон в Вашингтоне. Только до того, как его заселили бездомные наркоманы.
Вместо людей теперь в фокусе камеры деревянный стол. На столе маленький бумажный четырехугольник, меньше конверта. На него наезжает камера. Он становится резче и крупнее. Теперь можно понять, что это такое.
Это чек. На чье имя выписан — непонятно — строчка замазана. Зато ясно видна сумма — $10,000. И от кого. От ИТАКСа.
Газзи закашлялся, и я вижу, как он старается держаться и не расплакаться.
Его мать продала его в Школу белохалатникам за десять тысяч долларов.
51
Не знаю, почему нам послали только Газзину историю в картинках. Почему не показывают никого другого. Видно, белохалатникам нравится играть с нами то в кошки-мышки, то в угадайку.
Мы теперь все время проверяем, не выступит ли у кого из нас на шее «срок годности». Но пока ни у кого ничего. Все чисто. Повторяю, пока. Но, с другой стороны, если смотреть в лицо смерти так часто, как смотрим мы, смерть превращается просто в надоедливую занудную старуху.
В нашей камере нет ни одного окна. Поэтому у нас нет и никакой точки отсчета времени. Скука теперь — наш главный враг. И мы сражаемся с ней, строя планы побега. Реальные и не очень. Стараюсь держать ребят в узде, а то они все время норовят занестись в облака. Как настоящий лидер, заставляю стаю перебрать все возможные сценарии развития событий, развиваю стратегию и тактику действий.
— Теперь смотрите. Они приходят за нами… — начинаю я уже в сотый раз.
— …Но дорогу им преграждает стадо слонов, — Игги предсказывает следующий поворот.
— А потом в камеру влетает миллион воздушных шаров и им нас не найти. — Это новый ход, предложенный Газманом.