Страница 10 из 121
К мировой славе Сенкевича, и без того великой, следующий его исторический роман, «Крестоносцы», многого добавить не мог. По занимательности он уступал и трилогии, и «Камо грядеши». Но были у романа — это многие заметили — такие художественные достоинства, которые свидетельствовали о продолжающемся совершенствовании мастерства писателя. Роман был задуман еще в 1892 году, но реализация замысла была отложена ради «Семьи Поланецких» и «Камо грядеши». Лишь закончив роман о временах Нерона, Сенкевич смог снова обратиться к национальному прошлому, на этот раз к эпохе более отдаленной, более славной и более счастливой, чем XVII век. «Крестоносцы» писались четыре года (их публикация длилась с февраля 1897 по июль 1900 года). По продуманности конструкции, крепкой взаимосвязи сюжетных линий, переплетению двух планов повествования: изображение частной жизни и народной судьбы,— роман можно считать самым совершенным из крупных произведений Сенкевича. Наконец, примечательны «Крестоносцы» и организующей роман историко-философской мыслью. Столкновение между королем Владиславом Ягелло (Ягайло) и Тевтонским орденом последовательно изображается как конфликт между правом и грубым насилием, который, по мнению писателя, проходит через всю мировую историю. Ягелло изображен как король-миротворец, который берется за меч, становится полководцем лишь тогда, когда ясна неотвратимость смертельной схватки между Орденом и народами, оказавшимися жертвами тевтонского натиска. Все действие романа, его сюжетные линии, судьбы главнейших героев являются как бы подготовкой грандиозного патетического финала. Этим финалом становится описание знаменитой Грюнвальдской битвы 1410 года. Наш читатель знает обстоятельства, связанные с этим великим событием: народы нашей страны, литовцы и славянские племена, дрались в этой битве плечо к плечу с поляками против коварного агрессора. При чтении «Крестоносцев» он убедится, что в изображении натиска немецких феодалов на земли славян и балтийских народов Сенкевич был верен исторической правде. Роман вышел в годы, тогда идеологи пангерманизма прославляли своих предшественников, тевтонских рыцарей, когда велась германизация польских земель, и публикация его была, бесспорно, фактом большого гражданского значения. Надо заметить, что Сенкевич не становился при этом на позицию националистической предвзятости: в романе упоминается, например, о том, что немецкое население земель, подвластных Ордену, стонало от гнета крестоносцев и ненавидело их.
Сенкевич тщательно изучал имевшиеся источники. На первом месте среди них была, конечно, «История Польши» знаменитого Яна Длугоша, почти современника описываемых событий (он родился через пять лет после Грюнвальдской битвы). Большой интерес к этим временам проявляли польские историки XIX века. Да и не только историки: художник Ян Матейко создал грандиозное полотно «Грюнвальдская битва».
Но, конечно, XIV век и начало XV оставили памятников куда меньше, чем XVII столетие. Светская литература на польском языке почти не оставила текстов того времени, старопольский литературный язык только начал тогда складываться. Сенкевичу же надо было воссоздать колорит далекого прошлого со всей красочностью и достоверностью. Он обратился к сокровищнице народной культуры, к народной речи.
В языке «Крестоносцев» стилизация, пожалуй,, более заметна и более своеобразна, чем в трилогии. Использовать в целях архаизации латынь и идущие от нее языковые конструкции было нельзя (наступление латыни приходится лишь на XVII век). Те выражения и специфические термины, которые можно было взять из средневековых памятников, Сенкевич использовал, но их было мало, и не ко всем ситуациям они подходили. Нужного ему стилистического эффекта писатель добивался, используя простонародный диалект, вставляя в текст (прежде всего в диалоги) слова и полис обороты из речи горцев, жителей Татр, которую, часто бывая в Закопане, изучил прекрасно. Сенкевич исходил из того, что народная речь, изменяющаяся медленнее, чем литературный язык, ближе к языку средневековья. При этом языковое чутье и чувство меры предохранили писателя от затемнения текста: диалектизмы и архаизмы употреблялись лишь такие, которые без труда понимались читателем.
Примечательно, как показан в романе быт рыцарского сословия, к которому принадлежали герои «Крестоносцев», сословия, тогда еще не превратившегося в ту шляхту, которая знакома нам по трилогии. Среди его обычаев и занятий Сенкевич выделяет те, которые близки к простонародным нравам. Некоторая грубоватость, простоватость обозначают в романе принадлежность персонажей давнему времени. При этом больше, чем в других исторических романах, автор отводит места картинам повседневной, мирной жизни. Динамичность повествования, в целом более замедленного, нежели в трилогии, основана в «Крестоносцах» на чередовании будничного и необычайного, спокойных дней и резких поворотов в человеческих судьбах, на показе зависимости частной жизни от жизни парода.
Говорится в романе и о приходе в Польшу новых веяний. Их приносят прибывающие с запада рыцари. Прививаются они при дворах короля, князей и епископов, а для рыцарства в целом привлекательны в неодинаковой степени. Збышко из Богданца с увлечением следует рыцарским обычаям, готов драться во имя дамы, которой служит. Его дядя Мацько, воин умелый и храбрый, больше думает о хозяйстве, добыче, благосостоянии рода, не чужд лукавства и скопидомства. Те, кто победнее (вроде Вилька и Чтана), бытом и воспитанием от простолюдинов мало отличаются. Словом, благородное сословие хотя и сознает свое превосходство над всеми прочими (по мнению Мацька, рыцарская честь требует, чтобы его племяннику голову рубили не «на том самом сукне, на котором рубят горожанам»), го еще не вырыло оно, как показывается в романе, той пропасти между собой и простолюдинами, которая налицо в повествовании о XVII веке.
Польша, которая показана в «Крестоносцах», вовсе не такая католическая, как в трилогия. Мироощущение людей средневековья писатель тоже хочет представить далеким от читательского. Христианство, например, изображено как лишь недавно утвердившаяся вера, как нечто новое, еще не совсем привычное, переплетающееся с реликтами язычества (ибо корнями язычество уходит в народное бытие, неотрывно от местной, славянской почвы). Зых из Згожелиц, сосед рыцарей из Богданца, говорит, например, так: «Взять хоть бы и нас, живем мы как будто в христианской стороне о порой и у нас на болоте кто-то смеется, да и дома хоть и бранятся ксендзы, а все лучше оставлять этой нечисти на ночь миску соседей, иначе так станет в стену скрестись, что глаз не сомкнешь...»
Средневековье представлено автором «Крестоносцев» в двух аспектах. Преобладает (именно вокруг нее концентрируется имеющийся в романе юмор) стихия жизнелюбия, телесного и душевного здоровья, человеческого самоутверждения. Но отображена в повествовании и другая сторона средних веков, связанная с религиозной экзальтацией, властью церкви, мыслями о загробном существовании. Линии Мацька и Збышка противостоит трагическая история Юранда, который из сурового мстителя превращается в мученика, смирившегося и простившего своих врагов,— и это обращение читатель может объяснить только всем тем ужасным и нечеловеческим, что выпало па долю рыцаря из Спыхова. Видения смертельного врага Юранда, крестоносца Зигфрида, и его самоубийство представляют в книге тот аспект средневекового быта и мировосприятия, который пронизан суеверным страхом и мрачным мистицизмом. В жизни Збышка появляются две девушки (так здесь выглядит треугольник, почти обязательный для романов Сенкевича) — и как бы в противовес Данусе, которая представлена вeществом хрупким и нежным, не созданным для этого мира, появляется Ягенка, олицетворение силы и здоровья.
«Крестоносцы» не исчерпали интереса Сенкевича к национальной истории. В 1903— 1905 годах он пишет роман «На поле славы», действие которого происходит во времена короля Яна Собеского, а в последние годы жизни работает над романом «Легионы». (Имеются в виду польские легионы, сражавшиеся в конце XVIII — начале XIX века на стороне Франции.) Первый из них до уровня прежних исторических романов не поднялся и популярности не приобрел, второй был только начат.