Фаза боя

Мы спускаемся в даунтаун. Лифт движется неравномерно, иногда совсем останавливается. Поэтому точно определить, на какую глубину мы спустились, невозможно. По моим прикидкам получается метров сто — сто пятьдесят ниже уровня земли. Здесь лифт останавливается, створки раздвигаются, и мы имеем возможность выйти.

На площадке перед лифтом дежурят полицейские. Здесь их уже семь человек. Мы вновь проходим придирчивую и скрупулёзную проверку документов. Мысленно благодарю Мирбаха и того полицейского офицера, который вчера сфотографировал нас, а сегодня утром уже принёс готовые документы. Один из полицейских делает попытку проверить наши саквояжи, но старший наряда что-то говорит ему, и тот оставляет наш багаж в покое. И здесь всё схвачено.

— Господа инспекторы, — говорит старший наряда, возвращая нам документы, — можете приступать к работе. Вас ждут.

Он указывает нам на стоящих поодаль двух невысоких бледнолицых мужчин в черных робах. Они издали кланяются нам, но не делают попытки приблизиться. Небрежно киваю полицейскому и подхожу к встречающим. Памятуя о кастовых различиях в этом мире, руки им не подаю, а просто представляюсь:

—

Ричард Бейли, — так я обозначен в документах.

—

Соломон, — отвечает один.

—

Том, — представляется другой.

Лица у них по цвету напоминают низкосортную бумагу и резко контрастируют с черной одеждой. Одежда покроем напоминает спецовку, выдаваемую заключенным в российских зонах. Волосы у них редкие и короткие. Бровей и ресниц почти нет, на лице ни малейших следов растительности вроде усов или бороды. Глаза большие и слегка навыкате, белки отдают желтизной. В принципе, так и должны выглядеть люди, всё время проводящие под землёй. И, скорее всего, родившиеся и выросшие там же, Искусственный свет, искусственный воздух. Возможно, и пища тоже искусственная.

Неподалёку стоит электрокар. Мы усаживаемся, Том садится за руль. Какое-то время едем по безлюдным, освещенным неестественным светом тоннелям. Тоннели прорезаны в горной породе. Даже не прорезаны, а прожжены или проплавлены. Изредка встречаются бетонные включения, но в основном вокруг нас гранит или базальт. Невольно прикидываю, что технология прокладки подобного рода тоннелей должна быть недоступна цивилизации такого уровня. И еще меня не оставляет впечатление, что я уже бывал в подобном месте. Причем совсем недавно. Кар останавливается перед проёмом, закрытым подъёмной дверью. Соломон говорит:

—

Начнём отсюда, милорд.

—

Что начнём? — Я не сразу врубаюсь.

—

Инспекцию. Это — продовольственные цеха. Здесь вырабатывается белковая и углеводная пасты. Контроль над чистотой воздуха должен быть особым. Простите, милорд, но часа три нам придётся заниматься именно инспекцией. Сейчас рабочее время, и командиры групп не могут отлучиться со своих мест. И потом, здесь хорошо отлажена система наблюдения. Если мы сейчас минуем продовольственные цеха, которые вырабатывают белковую пищу для всего даунтауна, это может вызвать подозрение.

Если есть видеонаблюдение, значит, должна быть и прослушка. А этот Соломон говорит с нами прямым текстом. Он совсем идиот? Но Соломон снова всё понимает правильно и успокаивает меня:

—

Не беспокойтесь, милорд. Звуковой канал мы загадили помехами. Они там ничего не слышат или слышат всякую ерунду. А вот на видео помех не наведёшь.

—

Хорошо, — соглашаюсь я, — идём в продовольственный цех.

Стальная плита поднимается, и мы проходим в обширное помещение. Такое обширное, что противоположный конец его теряется вдали. Освещение здесь несколько иное. Спектр значительно смещен в сторону ультрафиолетовой части. Вполне естественно. Раз здесь вырабатываются продукты питания, то помещение должно постоянно стерилизоваться.

Вдоль всего высокого и широкого тоннеля тянутся четыре ряда бассейнов, заполненных пузырящейся серовато-розовой массой. С потолка к бассейнам спускаются широкие гибкие трубопроводы. Одни из них погружены в массу, другие заканчиваются, не доходя до её поверхности. Воздух насыщен каким-то непонятным запахом. Смотрю на ручной анализатор. Присутствует аммиак, сероводород, различные углеводороды, даже ацетилен. Но что в этой смеси газов создаёт такую атмосферу, определить невозможно. Запах весьма специфический, но аналогов ему я не знаю.

Мы двигаемся вдоль ряда бассейнов. Масса в них имеет различные оттенки серости, но преобладает розовый цвет. Видимо, масса в бассейнах находится на различной стадии готовности. Я вижу, что из одного бассейна через широкий трубопровод откачивается готовая масса. А в другой загружается сырьё. Это какое-то крошево бордового цвета. Направляюсь туда, но Том предлагает нам, остановившись у белой двустворчатой двери:

—

Надо бы проверить заодно и хранилище сырья.

—

Дима, посмотри, — бросаю я на ходу.

Сам я иду к бассейну, в который загружается бордовое крошево. Но путь мне преграждают неожиданно выдвинувшиеся из стены трубы. Они свешиваются в опустевший бассейн, и из них начинает бить желтоватая жидкость с запахом хлора. Оборачиваюсь и вижу, как Дмитрий, едва войдя в хранилище сырья, тут же выскакивает из него. Он смертельно бледен, глаза у него дикие.

—

В чем дело, Дима?

—

Андрей… Андрей… там… там…

Его начинает бить крупная дрожь, он не в силах говорить дальше. Парень хватается руками за горло, и его корчит в приступах тошноты. Этого еще не хватало! Быстро подхожу к Дмитрию и, взяв его за левое запястье и за шею, прекращаю эти позывы. Но парень всё равно близок к истерике. Что он там увидел? Пётр озадачен не меньше моего. А я захожу в хранилище, откуда выскочил Дмитрий.

Конечно, Дима не получил такой подготовки, которую прошел я в курсе МПП[5]. Но даже мне, бывалому хроноагенту, прошедшему МПП, огонь, воду и канализационные трубы, становится, мягко говоря, не по себе. Секунд тридцать я стою с закрытыми глазами и мобилизуюсь. Изо всех сил мобилизуюсь. Еще немного, и я вместе с Димкой начну биться в истерике. Что тогда останется делать Петру?

Время моё! Морлоки! Настоящие морлоки! Те самые, которых придумал Герберт Уэллс. Хранилище заставлено стеллажами. А на стеллажах плотно стоят ящики. Такие же точно ящики и с тем же самым содержимым, какие всего час назад загружали из фургонов в грузовой подъёмник, когда мы не могли проехать к пассажирскому лифту. Температура в хранилище где-то в пределах минус пятнадцати градусов, так что сырьё может храниться здесь неограниченно долго. Теперь мне понятно, почему загружаемое в бассейн крошево имеет такой цвет. И смотреть на него ближе мне почему-то уже не хочется.

Так вот чем питаются дауны. Теперь понятно, что имел в виду Кабан, когда сказал, что дауны жрут падаль и отбросы. Я смотрю на Соломона и Тома и вижу их уже совсем по-другому, чем несколько секунд назад. Надо поскорее уходить отсюда. Пётр еще ничего не понял, но боюсь, что его реакция будет нисколько не лучше, чем у Дмитрия. Да и я уже на грани. Мне в реальных фазах приходилось видеть всякое. Но такое…

—

Здесь вроде бы всё нормально, — говорю я сдавленным

голосом, чтобы не выдать обуревающих меня чувств. — Пойдём на участок углеводной пасты.

Соломон соглашается, и мы быстро проходим в глубину тоннеля, где начинаются ряды бассейнов с коричневой, зелёной и бурой массой. Она так же пузырится, но запахи здесь другие. Временами отчетливо проступает аромат отхожего места. Здесь нам тоже приходится проверить хранилище сырья. Нашим глазам предстают чаны с картофельными очистками, гнилыми корнеплодами, прелой капустой и прочими малоаппетитными продуктами. Тоже понятно. А вот что они здесь пьют? Тоже какую-нибудь экзотику?

Вопрос с питьём решается через несколько минут, когда мы попадаем в следующее производственное помещение. Здесь белковую пасту упаковывают в пластиковую оболочку наподобие небольших колбасок. Другие машины фасуют пасту по пластиковым коробочкам. Еще пасту прессуют в толстенькие диски до десяти сантиметров в диаметре. Всё делается автоматически. Три десятка работниц следят за работой машин. Они добавляют в бункера пластиковые банки, следят, чтобы не перепутывалась пластиковая лента упаковки, регулируют машины и отвозят на склад контейнеры с готовой продукцией.

5

МПП — морально-психологическая подготовка.