Соперницы

— Вот и отлично. Алена, давайте спустимся в город, пройдемся и все обговорим. Я хочу как можно меньше времени проводить на борту теплохода.

Последняя фраза, вероятно, направлена была в сторону Голубчика, cозерцавшего всю сцену с порога спальни с поистине олимпийским спокойствием. Должно быть, за эти сто лет, что они знакомы со Стефанией, он научился стоически переносить выкрутасы ее бурного темперамента.

— Пожалуйста, — с готовностью кивнула я. — С удовольствием прогуляюсь.

Капризной старой сволочи вовсе незачем знать, как я на самом деле к ней отношусь. Пусть считает меня доверенным лицом, союзницей — меньше будет опасаться, что я погублю честь ее обожаемого сынка.

Мы вышли на палубу, светски переговариваясь. Ну просто глянцевая сценка — гранд-дама и ее юная компаньонка на палубе белоснежного лайнера во время совершения весеннего речного круиза.

Ясное солнце ударило Стефанию по воспаленным бессонным глазам, и она вновь спряталась за темными очками. «Михаил Лермонтов» уже пришвартовался к причалу. Сквозь утреннюю дымку на берегу в пронзительной, едва распустившейся зелени вырисовывался древний город. Солнечные зайчики играли на золотых маковках церквей, на холме высился старинный кремль — темно-красные с белым стены, синие в звездах купола. У берега покачивались на мелких волнах рыбацкие лодки. Трап был опущен, и услужливый стюард приглашал гостей теплохода сойти и ознакомиться с достопримечательностями славного Углича. Однако желающих нашлось немного — большинство отдыхающих еще не оправилось после вечерних возлияний в «Волжских просторах».

— Ну что, — обернулась она ко мне, — небольшой променад для успокоения чувств?

— Как скажете, — скромно улыбнулась я.

Интересно, она и в самом деле не ощущает в моем верноподданническом тоне ни грамма издевки?

Как бы там ни было, мы плечом к плечу двинулись вниз по трапу. Прошлись вдоль набережной, побродили вокруг Кремля и в переулках, примыкавших к историческому центру Углича, где чванливая синьора рисковала окончательно испортить дорогую замшевую обувь. Затем она почему-то решила двинуться дальше, и мы углубились в нетуристическую часть города. Черт его знает, зачем мы тут околачивались, может, примадонна решила стать ближе к народу и отведать настоящей, исконной, так сказать, русской жизни. Кто этих богатых стерв разберет?

— Нужно обязательно упомянуть о постановке «Аиды», — наставляла меня Стефания. — О ней много писали, там должно быть достаточно материала.

Я старалась на ходу делать пометки в блокноте.

Старинные красоты вскоре закончились, и потянулся серый, ничем не примечательный район обычного провинциального городка. Мы дефилировали мимо рядов одинаковых бесцветных пятиэтажек, квадратных дворов, огороженных выкрашенными в яркие цвета витыми металлическими оградами. На ветру надувались и хлопали развешанные на перекладине застиранные пододеяльники, в песочнице ковырялись лопатками дети, а рядом трепались о чем-то, лениво позевывая, мамаши. Завидев Стефанию, они на минуту смолкли, проводили удивительную нездешнюю даму озадаченными взглядами и долго шушукались ей вслед.

На площади у магазина с колченогой скамейки поднялся нам навстречу плюгавый мужичонка с темным изжеванным лицом. От всей его тощей вихлястой фигуры, от драного ватника исходил тяжелый муторно-сладкий запах застарелого перегара. Стефания невольно отшатнулась, поморщившись, я тоже попятилась.

— Мадам! — загнусил алкаш, демонстрируя засевшие в прокисшей пасти редкие зубы. — Леди! Помогите грешнику на опохмел.

Мне удалось проскочить мимо. Мужичок же, с завидной проницательностью сообразив, кто из нас двоих является обладателем толстого кошелька, принялся окучивать Стефанию. Она попыталась увернуться от него, пройти мимо, но прыткий мужичонка не отставал, теснил ее к забору и продолжал завывать:

— Синьора, ну не будь падлой, дай на бутылку!

Я с интересом наблюдала за развитием событий. Как наша надутая герцогиня справится с ситуацией? Наверно, отвыкла в своих европах от местного колорита.

Женщина рассеянно глянула куда-то поверх плеча алканавта и вдруг резко и сильно, не изменившись в лице, ударила аборигена коленом в пах, процедив сквозь зубы:

— Хиляй отседова, вша нарная!

Мужичонка согнулся, заскулил, удивленно моргая вспухшими веками, Стефания же, не убыстряя шага, прошла мимо, поравнялась со мной и бросила:

— Нужно все-таки возвращаться на набережную. А то набредем на еще каких-нибудь удивительных представителей местной фауны.

И засмеялась, заглянув в мое оторопевшее лицо. Я все никак не могла прийти в себя. Вот так номера отмачивает холеная светская львица! И какое превосходное знание блатного жаргона! Кажется, прошлое у нее и вправду было бурным, и эта запись, на которую я вчера случайно наткнулась, может оказаться вовсе и не художественным вымыслом. Надо, надо покопаться в черной тетрадке, жаль, вчера я слишком быстро захотела спать и не продвинулась далеко.

Солнце яростно палило над растянувшейся впереди широкой тускло-голубой лентой реки, словно силилось перебороть порывистый пронизывающий ветер. Мы вышли на набережную. Слева белокаменной громадой высился Воскресенский монастырь. Из-за деревьев вылетела, выставив вперед массивную челюсть, госпожа Баренцева в пунцовом с золотом брючном костюме. Она решительно топала в сторону пристани, возмущенно размахивая миниатюрной сумочкой на длинном ремне. За разгневанной супругой пыхтел багроволицый политик.

— Нина, постой, — задыхаясь, бормотал он. — Погоди, Нина, ты все не так поняла.

— Постыдился бы, кобелятина! — на ходу бросила женщина-бульдог. — Вчера весь вечер в баре с этой прошмандовкой Анжеликой околачивался, сегодня, значит, «полежи, Нинуша, отдохни, а я город посмотрю». А сам девку под локоток и в отель?

— Нинок, она журналистка… — увещевал Баренцев. — Я налаживал контакты с прессой…

— Вот тебе пресса, старый паскудник! — И оскорбленная депутатша изо всех сил шваркнула благоверного по пламенеющим щекам сумочкой.

Баренцев воровато оглянулся по сторонам, покосился на Стефанию и зашипел:

— Что ты делаешь, понимаешь, люди же!

Нина, не обращая на него внимания, маршировала к пристани, и политик, отдуваясь и потирая щеки, последовал за нею. Продолжения семейного скандала мы уже не слышали.

Стефания приблизилась к балюстраде, залюбовалась видом. Я переминалась с ноги на ногу рядом. Честно говоря, мне уже порядком надоели все эти древнерусские красоты хотелось поскорее вернуться на корабль и посмотреть, что там делает строптивый сынок моей начальницы. Но Стефания, как видно, никуда не торопилась, стояла, подставив лицо солнцу, и улыбалась.

— Извините, пожалуйста, вы не подскажете, как мне выйти к Алексеевскому монастырю? — спросил чей-то низкий, чуть глуховатый голос.

Я обернулась, Стефания тоже повела своей царственной головой в сторону вопрошавшего.

Перед нами стоял Евгений, тот мужчина из соседней каюты, с которым мы болтали утром. В руках он сжимал туристический проспект, купленный в газетном киоске.

Стефания скользнула равнодушным взглядом по иллюстрированной брошюрке, подняла глаза к лицу собеседника и вдруг резко отшатнулась. На нее прямо-таки страшно стало смотреть — губы в момент обесцветились, больше того, сделались какими-то голубоватыми, задрожали, побелевшие пальцы изо всех сил вцепились в перила. Представляю, что творилось с ее глазами за темными стеклами очков. Так обычно в ужастиках выглядят героини, заставшие в своей уютной спаленке ожившего мертвеца.

— Не говорить по-русски, — едва слышно прошелестела она.

Дядька же так просто не сдавался, все тыкал в свой проспект, повторяя:

— М-м-м… Как же вам объяснить? Вот смотрите, я сейчас покажу. Алексеевский монастырь… — Затем обернулся ко мне: — О, здравствуйте еще раз. Может, вы мне поможете?

Я пожала плечами, у Стефании же, видимо, все-таки сдали нервы, и она, прошептав: «Но! Но!», оттолкнула брошюру рукой и, кажется, задела его ладонь своим массивным серебряным кольцом. Мужчина невольно взглянул на него и вдруг — ровно как и моя начальница минуту назад — сильно побледнел. Солнце, словно опытный театральный осветитель, выпустило из-за рваного белого облака прямой ослепительный луч и высветило каменно застывшую у резного парапета пару. Из сипатого динамика, укрепленного на столбе, захрипев, брызнула какая-то надсадная, рвущая душу мелодия. Они же так и стояли посреди пристани, освещенные солнцем, и смотрели друг на друга во все глаза, совершенно ошалевшие.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.