Наполеон малый

Он благодарил своего предшественника, главу исполнительной власти, — того самого, который впоследствии имел возможность произнести прекрасные слова: «Я не упал с высоты власти, я с нее сошел», и превозносил его в следующих словах:

— Новое правительство, вступая в свои обязанности, должно поблагодарить своего предшественника за усилия, которые были им сделаны, дабы передать власть непоколебленной, дабы сохранить общественное спокойствие. [2]

Поведение высокочтимого генерала Кавеньяка было достойно его благородной натуры и того чувства долга, которое является важнейшим качеством главы государства. [3]

Собрание приветствовало эти слова дружным рукоплесканием, но что особенно взволновало всех и глубоко запечатлелось в памяти, что нашло отклик в сознании каждого гражданина, это было, повторяем, то совершенно добровольное заявление, с которого он начал:

— Доверие народа и присяга, которую я только что принес, определяют все мое поведение в будущем.

Мой долг предначертан. Я выполню его, как подобает честному человеку.

Я буду считать врагами отечества всех, кто сделает попытку изменить каким-либо противозаконным путем то, что установила единодушно вся Франция.

Когда он кончил говорить, Учредительное собрание все до единого человека поднялось со своих мест и дружно, в один голос, воскликнуло: «Да здравствует республика!»

Луи-Наполеон-Бонапарт сошел с трибуны, направился к генералу Кавеньяку и протянул ему руку. Генерал поколебался несколько мгновений, прежде чем принять это рукопожатие. Все, кто только что слышал слова Луи Бонапарта, произнесенные с таким чистосердечием, осудили генерала.

Конституция, которой Луи-Наполеон Бонапарт присягнул 20 декабря 1848 года «перед богом и перед людьми», заключала в себе, среди прочих статей, следующие:

«Статья 36. Избранники народа неприкосновенны.

Статья 37. Они не могут быть арестованы по какому бы то ни было обвинению, исключая случая, когда они будут застигнуты на месте преступления, и не могут быть привлечены к суду, прежде чем Национальное собрание не даст разрешения на судебное преследование.

Статья 68. Всякое мероприятие, посредством которого президент республики распускает Национальное собрание, отсрочивает его заседания или препятствует осуществлению его полномочий, является тягчайшим государственным преступлением.

Совершив такого рода действие, президент тем самым оказывается отрешенным от своей должности, гражданам вменяется в обязанность отказывать ему в повиновении; исполнительная власть по праву переходит к Национальному собранию. Члены Верховного суда немедленно собираются в полном составе, всякий уклонившийся считается преступником; они созывают в назначенное ими место присяжных, чтобы судить президента и его сообщников; они сами назначают членов коллегии, на коих возлагаются обязанности прокурорского надзора».

Не прошло трех лет с этого памятного дня — и 2 декабря 1851 года, ранним утром, на всех улицах Парижа, на каждом углу можно было прочесть следующее объявление:

Постановляет:

Статья 1. Национальное собрание считать распущенным.

Статья 2. Восстановить всеобщее избирательное право. Закон от 31 мая считать недействительным.

Статья 3. Французский народ призывается на свои избирательные пункты.

Статья 4. В пределах всего I военного округа объявляется осадное положение.

Статья 5. Государственный совет считается распущенным.

Статья 6. Выполнение настоящего приказа возлагается на министра внутренних дел.

Елисейский дворец, 2 декабря 1851 года.

Луи-Наполеон Бонапарт.

В то же самое время Париж узнает, что в эту ночь пятнадцать народных депутатов, пользующихся правом неприкосновенности, арестованы на дому по приказанию Луи-Наполеона Бонапарта.

II

Полномочия представителей народа

Те, кто 20 декабря 1848 года в качестве депутатов народа приняли присягу, данную народу, а еще более те, кто, дважды облеченные доверием народа, принимали эту присягу как члены Учредительного собрания и присутствовали при нарушении ее как члены собрания Законодательного, взяли на себя вместе с депутатским мандатом два обязательства.

Первое — в день, когда присяга эта будет нарушена, подняться и, не щадя себя, не считаясь ни с численностью, ни с силами врага, грудью защищать суверенитет народа, пуская в ход любое средство, дабы одолеть и сокрушить узурпатора, любое оружие, начиная с закона, внесенного в кодекс, и вплоть до булыжника, вывороченного из мостовой.

Второе — вступая в эту борьбу со всеми ее превратностями, быть готовым и к изгнанию со всеми его бедствиями; призывать к ответу предателя, всякий раз напоминая ему о его присяге; забыть свои личные несчастья, свои личные горести, гонимую, разрушенную семью, разоренное имущество, прежние привязанности, собственное свое сердце, обливающееся кровью, и самих себя — и чувствовать отныне одну только рану, рану Франции; призывать правосудие; не знать ни отдыха, ни покоя, не уступать, быть беспощадным; схватить гнусного коронованного клятвопреступника если не рукою закона, так клещами истины, раскалить докрасна в огне истории каждую букву его присяги и выжечь ее у него на лбу!

Пишущий эти строки принадлежит к числу тех, кто 2 декабря сделал все, чтобы выполнить первое из этих двух великих обязательств; выпуская в свет эту книгу, он выполняет второе.

III

Счет предъявляется

Пора проснуться человеческой совести.

Со 2 декабря 1851 года, с того дня, как осуществился предательский замысел, гнусное, мерзкое, отвратительное преступление, преступление немыслимое, если подумать, в каком веке оно совершено, празднует победу и торжествует; оно возводит себя в систему, распускается пышным цветом, диктует законы, издает приказы, объявляет себя покровителем общества, религии, семьи, протягивает руку королям Европы — и они пожимают ее, — называет их: «мой брат», «мой кузен». Никто не спорит с тем, что это — преступление, даже те, кто пользуется им в своих интересах и живет им: они говорят только, что оно было «необходимо»; не спорит с тем, что это — преступление, даже тот, кто его совершил: он говорит только, что ему, преступнику, оно «прощено». Это преступление соединяет в себе все преступления сразу: предательство — в замысле, нарушение присяги — в исполнении, злодеяние и убийство — в ходе борьбы; хищение, мошенничество и грабеж — после победы. Это преступление влечет за собой как неотъемлемую часть самого себя упразднение законов, нарушение конституционной неприкосновенности, незаконное лишение свободы, конфискацию имущества, массовые ночные убийства, тайные расстрелы, произвол смешанных комиссий, заменивших собою суд, десять тысяч сосланных, сорок тысяч изгнанных, шестьдесят тысяч разрушенных и ввергнутых в отчаяние семей. Все это известно каждому. И что же? Стыдно сказать — об этом преступлении уже перестали говорить; оно здесь, все видят его, осязают и проходят мимо, отправляясь по своим делам; открываются магазины, биржа ведет свою игру, коммерция, усевшись на свои тюки, потирает руки, и скоро мы уже совсем свыкнемся с ним и будем считать, что так и надо. Купец, отмеривающий сукно, не слышит, что метр, который он держит в руке, говорит ему: «А ведь мера-то у нас обманная!» Приказчик, отвешивающий провизию, не слышит, как весы говорят ему: «А ведь гири-то у нас фальшивые!» Поистине удивительный порядок, опирающийся на величайший беспорядок, на отрицание всех прав! Спокойствие, которое держится на беззаконии.

Прибавим, — да, впрочем, это понятно само собой, — что пойти на такое преступление мог только самый наглый, самый гнусный злодей.

2

Аплодисменты в зале. — «Монитер».

3

Снова аплодисменты. — «Монитер».