Страница 11 из 114
Уверенным шагом он приблизился к двери.
По расположению света я определил, что, прежде чем снять свои многочисленные запоры, он поставил лампу на пол. Возможно, потом он намеревался поднять ее над головой, чтобы получше разглядеть ночного гостя, как это было в случае с моим приходом, — я лишь предполагаю, не более того. Итак, дверь с шумом распахнулась — не то от рывка изнутри, не то от сильного толчка снаружи.
В ту же секунду жуткий крик пронесся под низкими сводами дома. Трудно сказать, чего в нем было больше — ярости или страха, но то несомненно был голос Амоса Старка.
— Нет! Нет! Убирайся! — кричал он. — У меня их нет, слышишь, нет! Убирайся прочь!
Он сделал шаг назад, оступился и упал. Вслед за тем раздался еще один крик — истошный, сдавленный, смертельный крик, потом пошли булькающие горловые звуки, последний вздох и…
Кое-как поднявшись с кушетки, я сделал несколько шагов и привалился плечом к косяку двери, ведущей в смежную комнату. Представшая перед моим взором отвратительная картина тотчас приковала меня к месту, лишив возможности двинуть хотя бы кончиком пальца или выдавить из себя малейший звук.
Амос Старк был навзничь распростерт на полу, а на груди его, впившись в горло костяшками пальцев, восседал медленно распадающийся на отдельные кости скелет. В затылочной части голого черепа было ясно видно круглое отверстие, проделанное в свое время пулей. Это было все, что я успел разглядеть в тот ужасный миг, — потом я, к счастью, потерял сознание.
Когда через минуту-другую я очнулся, все вокруг было спокойно и тихо. Дом был наполнен свежим запахом мокрой травы и дождя, проникшим в раскрытую настежь входную дверь; где-то в ночи по-прежнему кричали козодои, и мягкий свет луны разбегался извилистыми дорожками по дождевым лужам на дворе. Комната была освещена керосиновой лампой, но я не увидел хозяина на его привычном месте в кресле-качалке.
Я обнаружил его лежащим на полу неподалеку от входа. Первой моей мыслью было бежать — бежать отсюда как можно скорее, но, на свою беду, я вздумал поступить сообразно своим представлениям о порядочности и нагнулся над Амосом Старком, чтобы удостовериться в бесполезности любой врачебной помощи.
Эта-то задержка и внесла решающий перелом в мое душевное равновесие, вынудив меня уже в следующий миг с диким воплем ринуться напрямик в темноту, прочь из этой дьявольской обители, с таким чувством, будто легионы бесов, поднявшись из адских бездн, гонятся за мной по пятам.
Ибо, склонясь над стариком и сразу убедившись в том, что он мертв, я вдруг заметил на его иссиня-белом горле впившиеся глубоко в плоть фаланги пальцев от человеческого скелета, и в то самое время, когда я остолбенело смотрел на них, косточки — каждая в отдельности — зашевелились, оторвались от трупа, быстро пересекли комнату и одна за другой канули в ночь, дабы воссоединиться с останками чудовищного пришельца, в назначенный им самим срок явившегося с того света на встречу со злополучным Амосом Старком.
Наследство Пибоди[15]
(Перевод В. Дорогокупли)
I
Мне так и не довелось лично познакомиться с моим прадедом Эзафом Пибоди, хотя я достиг уже пятилетнего возраста к тому времени, когда он умер в своей огромной старой усадьбе к северо-востоку от городка Уилбрэхем, штат Массачусетс. Из воспоминаний моего детства сохранилось лишь одно, связанное с поездкой в те края. Старик тогда уже был при смерти и не вставал с постели; отец с матерью поднялись в его спальню, оставив меня с няней внизу, так что я его даже и не увидел. По слухам, он был весьма состоятелен, но время сводит на нет любое богатство, как и вообще все в этом мире, ибо даже, казалось бы, вечному камню на деле отмерен свой срок — что уж тогда говорить о столь преходящем и ненадежном предмете, как деньги. Сплошь и рядом солидные некогда капиталы тают под возрастающим из года в год налоговым бременем и убывают с каждой смертью кого-либо из членов семьи. Вот уж чего-чего, а смертей в нашем семействе было предостаточно. За моим прадедом, скончавшимся в 1907 году, вскоре последовали двое моих дядьев — один был убит на Западном фронте, а другой пошел ко дну вместе со злосчастной «Лузитанией».[16] Поскольку третий мой дядя умер еще раньше и никто из троих не был женат, все права на старинное поместье после смерти деда в 1919 году перешли к моему отцу.
Отец, в отличие от большинства его предков, не был провинциалом. Не питая пристрастия к радостям деревенской жизни, он оставил унаследованный дом вместе с земельными угодьями на произвол судьбы, а прадедовские капиталы вложил в несколько предприятий в Бостоне и Нью-Йорке. Мать также не разделяла внезапно пробудившийся во мне интерес к сельской старине и в особенности к нашему затерянному где-то в провинциальной глуши родовому гнезду. Однако мои родители так и не пришли к согласию относительно его продажи, хотя я припоминаю один случай, когда во время очередного моего приезда домой из колледжа мать завела разговор на эту тему и предложила сбыть с рук бесполезное и не приносящее дохода имущество. Отец очень строго и холодно прекратил обсуждение вопроса; я помню этот его неожиданно оледеневший — не могу найти более подходящего определения — голос и его странное упоминание о каком-то неизвестном доселе «наследстве Пибоди». Вот в точности его тогдашние слова: «Дед предсказал, что когда-нибудь один из его потомков обретет наследство в полной мере». Мать на это презрительно фыркнула: «Что там еще за наследство? Разве твой родитель уже давным-давно не пустил его по ветру за самым малым остатком?» Отец промолчал, ограничив свои доводы этой единственной ледяной фразой и оставив меня в убеждении, что существуют некие — и весьма серьезные — причины сохранять за собой право на эту собственность, как будто под словами «наследство Пибоди» подразумевалось нечто такое, что нельзя было передать другим лицам обычным законным порядком.
Однако сам отец так никогда и не собрался навестить заброшенную усадьбу; земельный и прочие налоги регулярно вносились в казну нашим поверенным Ахавом Хопкинсом, адвокатом из Уилбрэхема. Время от времени он присылал родителям отчеты о состоянии имущества, которые неизменно оставлялись ими без внимания, а на все его предложения выделить средства на поддержание дома в мало-мальски приличном состоянии они отвечали в том духе, что тратить на это деньги считают пустым и чуть ли даже не вредным занятием.
Итак, усадьба стояла заброшенной, и не похоже было на то, что со временем такое положение изменится. Пару раз адвокат по собственной инициативе пытался сдать ее в аренду, но даже в период недолгого подъема деловой активности в Уилбрэхеме ему удалось привлечь туда лишь временных постояльцев, вскорости съехавших прочь и вновь передавших старый дом Пибоди в распоряжение ветров, дождей, солнца и неумолимо бегущих лет.
Таким образом обстояли дела на тот момент, когда я вступил во владение наследством после трагической гибели моих родителей в автомобильной катастрофе осенью 1929 года. Невзирая на биржевой крах и резкое падение цен на недвижимость в конце того же года, я решился продать свою собственность в Бостоне и на полученные средства восстановить старинный особняк неподалеку от Уилбрэхема, с тем чтобы поселиться в нем самому. Смерть родителей сделала меня единственным владельцем немалого состояния, и теперь я мог позволить себе отказаться от юридической практики, что и сделал без всякого сожаления, ибо сей род занятий требовал исключительной аккуратности и куда большего внимания, чем я был расположен ему уделять по складу своего характера.
Теперь осуществление моих замыслов зависело от того, насколько быстро мог быть отремонтирован сельский дом — или хотя бы его часть, — куда я намеревался вселиться. Здание это возводилось на протяжении многих лет несколькими поколениями семьи Пибоди. Первоначально построенный в 1787 году, дом являл собой типичный образчик старого колониального стиля — невысокий (второй этаж так и остался незавершенным), простой и строгой планировки, с четырьмя массивными колоннами по фасаду. Позднее это строение стало основой — если угодно, ядром — постепенно разраставшейся усадьбы. Каждое новое поколение ее обитателей что-нибудь переделывало или дополняло — сперва был надстроен второй этаж, куда вела винтовая лестница, затем появились боковые крылья и флигели, так что ко времени моего приезда этот комплекс построек занимал уже более акра земли, если считать вместе с лужайкой и садом, столь же запущенными, как и все остальное хозяйство.
15
Впервые опубликован в сборнике «Единственный наследник» (1957).
16
«Лузитания» — британский пассажирский лайнер, совершавший рейс из Нью-Йорка в Ливерпуль и 7 мая 1915 г. потопленный немецкой подлодкой близ побережья Ирландии. Погибли 1198 человек, включая 128 граждан тогда еще нейтральных Соединенных Штатов.