Страница 43 из 92
Она отмечала в своих мемуарах, что «всякая женщина, у которой есть муж, дети и дом, связана. <…>Такая женщина вынуждена жить согласно тому положению, для которого ее едва ли не наняли. (И если случается так, что это положение ее не удовлетворяет, она не может ни заявить об этом, ни что-либо изменить). И только в том случае, если женщина согласна любоваться своим отражением в зеркале, заводить друзей среди дураков (по большей части) и радоваться тому, что у нее есть меха и бриллианты, забывая о своей душе, она может быть счастлива»[228].
Высшее общество руководствовалось множеством правил и условностей, публичное пренебрежение которыми обычно вело к изгнанию из светских кругов. Иногда эти правила коренились, по крайней мере в теории, в моральных принципах. Баронесса Шпитцемберг пришла в ужас, столкнувшись с гомосексуальным окружением Вильгельма И, центральной фигурой которого был принц Филипп Ойленбергский, интимный друг кайзера. «Все это весьма прискорбно, так как в обществе царит полное равнодушие… — отмечала баронесса. — Но этика и нравственные представления требуют, чтобы такой грешник подвергался бойкоту, полному остракизму»[229].
Большинство правил, однако, были связаны не столько с принципами морали, сколько со стремлением сохранить недоступность высшего общества и заставить его новых членов, как молодых аристократов, так и тех, кто пробился из более низких слоев, сообразовываться с его кодексом. Главное правило определяло, кого и в каких случаях следует или же не следует принимать в общество. Даже в конце девятнадцатого века относительно свободомыслящая графиня Уорвик полагала, что «армейских и морских офицеров, дипломатов и священнослужителей можно пригласить ко второму завтраку или обеду. Викария, в том случае, если он джентльмен, можно постоянно приглашать к воскресному обеду или ужину. Докторов и адвокатов можно приглашать на приемы в саду, но ни в коем случае — ко второму завтраку или обеду. Всякого, кто связан с искусствами, сценой, торговлей или коммерцией, вне зависимости от достигнутых на этих поприщах успехов, не следует приглашать в дом вообще»[230].
Утренние визиты, во время которых гости непременно должны были оставлять свою визитную карточку, приглашения на обед и даже случайные встречи на улице — все совершалось в соответствии с тщательно разработанным этикетом. Согласно мнению Леоноры Давыдовой, эти правила этикета позволяли уважаемым членам высшего общества решать, следует ли принять или отвергнуть новых претендентов. Были написаны книги, целью которых являлась помощь претендентам или иностранцам, блуждающим в лабиринте светских правил и условностей. Например, путеводитель по России, выпущенный Марри[231] предупреждал тех, кто намеревался вращаться в петербургском аристократическом обществе, что этому может содействовать свободное владение французским языком, существенны также рекомендательные письма и туго набитый кошелек. «В Петербурге неизбежны значительные, чтобы не сказать чрезмерные, расходы, в особенности, если гость столицы пожелает принять участие в развлечениях и увеселениях, которые на протяжении зимних месяцев следуют друг за другом непрерывно; издержки будут примерно в полтора раза больше, чем в Вене или в Риме»[232].
В 1865 г. Марри сообщает своим читателям, что «дамам, желающим провести «сезон» в Петербурге, следует помнить: русские дамы одеваются весьма роскошно, хотя и с большим вкусом. Так как заказать туалеты в Петербурге чрезвычайно дорого, дамам лучше иметь при себе весь необходимый гардероб. Что же касается балов, единственным танцем, к которому иностранец не сможет присоединиться сразу же, является мазурка». Подобно высшему обществу всех европейских столиц, жизнь петербургского света подчинена строгому распорядку:
«Зима в России является временем развлечений. Прибывшие в Петербург путешественники, снабженные рекомендательными письмами, убедятся, что салоны здесь так же блистательны, как и салоны Парижа. Обеды, приемы, званые вечера и балы следуют друг за другом столь быстро, что светскому человеку зима покажется скорее слишком короткой, чем слишком длинной. Однако в течение сорока дней, предшествующих Пасхе, балов не бывает. Рождество, сопровождаемое маскарадами, является самым веселым временем. В эти дни дается два или три придворных бала.
При дворе необходимо появляться в мундире. В обществе говорят в основном по-французски, но многие понимают и по-английски. Прибывшим в город иностранцам полагается первыми наносить визиты, их либо возвращают лично, либо оставляют визитную карточку. В том случае, если хозяина нет дома, оставляя карточку, следует загнуть один из ее углов. Если иностранец был представлен на званом вечере нескольким лицам, на следующий день ему следует оставить свою визитную карточку в приемной у каждого из них. Лица, представленные иностранцу, в свою очередь, соблюдают по отношению к нему то же правило учтивости. В С.-Петербурге очень пунктуальны по части визитных карточек, которые оставляют после приемов и представлений <…> визиты полагается наносить между тремя и пятью часами пополудни; обеды, по обыкновению, назначаются на шесть или на половину седьмого; приемы начинаются около десяти часов вечера и длятся до очень позднего часа»[233].
Москва, свободная от присутствия императорского двора, уступала Петербургу и в роскоши, и в педантичности, но даже в восьмидесятых годах прошлого века в бывшей столице блюлись достаточно строгие правила. Дамам не полагалось в театре сидеть в креслах партера, а также ездить на извозчике. Им следовало занимать ложи, и передвигаться по городу в собственном экипаже в сопровождении ливрейного лакея. Семьи, где были дочери на выданье, часто устраивали приемы и танцевальные вечера. Любой, кто пригласил девицу на танец, должен был в ближайшие несколько дней нанести визит к ней домой, представиться ее родителям и поблагодарить за доставленное удовольствие. Если учесть, что во время зимнего сезона еженедельно устраивались два-три больших бала, эта обязанность становилась довольно утомительной. Князь Евгений Трубецкой отмечает, что «этот громоздкий великосветский аппарат с его китайскими церемониями почти всем был в тягость. Он оставлял чувство гнетущей пустоты в душе и весьма дорого стоил карману». Трубецкой, как и его брат Сергей, также студент философского факультета Московского Университета, обладал незаурядным умом; братья отказались от той жизни, которую вела московская аристократия, так как светские обязанности занимали все их время и были несовместимы с серьезной работой и научными занятиями[234].
Тем не менее, московская аристократия, как и аристократия всей Европы, пала жертвой вторжения промышленного и буржуазного мира. В 1880-х годах дворянство и промышленное сословие по-прежнему не соприкасались. Князь Трубецкой вспоминает, что представители среднего класса, промышленного и коммерческого, никогда не допускались на аристократические приемы, хотя молодые дворяне уже начинали появляться в некоторых купеческих домах. К 1914 г. в этом отношении произошли значительные перемены, и представители обоих классов стали общаться куда теснее. Очень многие старинные аристократические особняки, расположенные в самом центре Москвы, в районе Пречистенки, перешли теперь в руки преуспевающих купцов или промышленников. В других особняках разместились госпитали, школы и военные академии. В ноябре 1916 г. журнал «Столица и усадьба», российский аналог английского «Country Life»[235], рассчитанный на представителей знати, писал о старой Москве с ее дворянскими особняками, огромными садами, домами, гостеприимно распахнутыми для гостей, как об исчезающем мире. Накануне Первой мировой войны британский генеральный консул в Москве отмечал, что этот город являет собой «торговый центр России и купец является наиболее характерным представителем его ведущего класса <…> В настоящее время в Москве осталось совсем немного аристократов, и те остались там потому, что занимают государственные должности или связаны с университетом». Вследствие подобного положения большинство устаревших и негибких светских правил ушло в прошлое: «Если вас пригласили обедать в русский дом, вы, возможно, обнаружите, что большинство мужчин явится в сюртуках, некоторые в обычных визитках, и лишь немногие — во фраках или вечерних костюмах. Что касается дам, то несколько будут весьма глубоко декольтированы и увешаны драгоценностями, меж тем как остальные явятся в скромных нарядах, которые на наш взгляд напоминают темные домашние платья»[236].
228
Spitzemberg. Tagebuch… Op. cit. S. 103; Daisy Princess… Op. cit. P. 194.
229
Spitzemberg. Tagebuch… Op. cit. S. 472.
230
Цит. по кн.: Davidoff L. The Best Circles. London. 1986. P. 61.
231
Дж. Марри (1808–1892) — английский издатель справочников и путеводителей.
232
Murray J. Handbook for Northern Europe including Denmark, Norway, Sweden, Finland and Russia. London. 1848. P. 411.
233
Murray J. Handbook for Trawellers in Russia, Poland and Finland. London. 1865. P. 46–47.
234
Трубецкой E. H. Воспоминания. София, 1922. С. 126–130.
235
«Кантри Лайф» («Сельская жизнь») — иллюстрированный еженедельный журнал, рассчитанный на землевладельцев, фермеров и т. д.
236
Трубецкой. Воспоминания. С. 127; Столица и Усадьба. 1916. 1 ноября. № 69; Grove Н. М. Moscow. London, 1912. P. 123; Dobson G., Grove H. M. and Stewart H. Russia. London, 1913. P. 95, 232.