АРИСТОКРАТИЯ В ЕВРОПЕ. 1815—1914

Аристократия Англии также была военным сословием, гордясь славой своих пращуров, львиную долю которой они снискали в боях. Однако, испытав на себе в середине семнадцатого века весь деспотизм военщины в самой неприемлемой его республиканской форме, английская элита создала единственную в своем Роде аристократическую армию, где офицеры покупали должности, вплоть до высших. Такое управление армией могла позволить себе только островная страна. В восемнадцатом веке английскую аристократическую молодежь воспитывали не для службы в армии или бюрократическом аппарате с их строгой субординацией и дисциплиной, а для того, чтобы заседать в парламенте — произносить речи, вести дебаты и участвовать в вольнице, кое-как сдерживаемой правилами процедуры. Английские землевладельцы обладали властью, не будучи, как аристократы Восточной Европы, помещиками-крепостниками. В стране уважали парламентские и правовые традиции — отчасти потому, что они были детищами Англии, отчасти потому, что отменно служили ей в период ее беспримерного благосостояния и могущества. В 1815 году аристократия Англии, в противоположность дворянству бюрократических России и Пруссии, была правящим классом в полном смысле слова. На протяжении более столетия она непосредственно управляла самой процветающей в мире страной. В девятнадцатый век аристократия Англии вошла с огромным запасом политического опыта, который должен был сослужить добрую службу в новое время — викторианскую и эдвардианскую эпохи, — бросившие ей свой вызов.

Глава 2. Благосостояние

Эта глава преследует три цели. Во-первых, в ней будет рассмотрено, в каких районах Германии, Англии и России обосновались крупные землевладельцы. Далее эти районы будут сопоставлены с теми, где землей преимущественно владело нетитулованное дворянство или фермеры из крестьян. Во-вторых, будет показано, кто из землевладельцев-дворян в этих трех странах в период между 1815 и 1914 гг. занимал ведущее положение. И, в-третьих, мы попытаемся оценить благосостояние русской, английской и немецкой аристократии.

Эти три цели являются основополагающими для любого исследования аристократии девятнадцатого века. Довольно трудно избежать поверхностных обобщений в ходе изучения европейской аристократии прошлого века, если не знать, кто принадлежал к ведущим дворянским семьям, где они жили и насколько велико было их состояние. Данные о проживании, величине имущества и структуре трех — русской, английской и немецкой — аристократий позволяют провести сравнение как между этими различными сообществами, так и внутри них. Эго дает возможность проследить, какие основные сдвиги произошли между 1815 и 1914 годами. В этой второй главе будут освещены наряду со многими другими такие ключевые вопросы, как изменения в составе высшего слоя аристократии; диапазон распространявшейся на деревню власти знатного дворянства; имущественное состояние аристократов в сравнении с благосостоянием других классов общества; распределение дохода внутри аристократии.

Определить, где были сосредоточены земельные владения дворянства и кто были крупными землевладельцами нередко бывает весьма сложно и требует кропотливой работы. Однако еще трудней оценить благосостояние аристократии. Статистические данные об имущественном состоянии крайне скудны, ненадежны и даже противоречивы, в особенности это касается Германии и России первой половины девятнадцатого века. Не всегда понятно, когда приводимые данные отражают валовой доход, а когда чистую прибыль — различие, в котором многие русские помещики нередко сами путались[30]. Также денежное обращение создает путаницу в расчетах. До 1870 года в Германии в обращении было много различных валют и далеко не всегда можно сказать, какой в точности существовал между ними обменный курс. Теоретически как в Австрии, так и в России была единственная валюта, но практически в обеих странах в ходу были две: устойчивые металлические деньги и бумажные с меньшей ценностью и стабильностью. Обменный курс между бумажными и металлическими деньгами не только с течением времени то поднимался, то понижался, но и различался, по крайней мере в России, в разных частях империи. В добавление к вышесказанному отметим, что историки и современники часто приводят итоговые статистические цифры, не указывая на то, в каких деньгах — серебряных или бумажных — они выражены[31]. Даже наличие полной и точной информации о чьем-либо доходе не исчерпывает всех сложностей. Прежде чем сравнивать реальный доход, необходимо разобраться в относительной стоимости жизни в трех взятых нами странах. Но даже если имелся бы сравнительный стоимостный коэффициент, распространяющийся на Лондон, Берлин и С.-Петербург — о чем можно только мечтать — все равно неверно было бы делать вывод, что этот коэффициент одновременно отражает стоимость жизни, скажем, в Баварии и в Тульской губернии. Более того, чтобы знать, какой у человека реальный доход, необходимо учесть его долги; но, даже имея такие статистические данные в своем распоряжении, легко ошибиться. Большие долги вполне могут быть следствием экстравагантного желания жить не по средствам. Но они также могут быть результатом выгодного вложения денег с целью позднее увеличить свое состояние. Особенно в Пруссии и России, где знать часто имела возможность брать ссуды у государства на выгодных для себя условиях, задолженность также могла всего лишь отражать умелую предприимчивость, когда ссуда бралась под меньший процент, а взаймы давалось под больший, или же взятые у государства деньги вкладывались в ценные бумаги или землю, стоимость которой повышалась гораздо быстрее, чем проценты по ссуде[32].

Как бы ни было трудно оценить имущественное состояние аристократии, без этого, безусловно, обойтись никак нельзя. Более того, хотя статистические данные, приводимые в этой главе, могут не всегда быть абсолютно точными, они дают общую картину доходов аристократии, которая почти наверняка отражает истинное положение дел и позволяет осуществить немаловажное сравнение как между тремя странами, так и внутри них. Тем не менее бесценным дополнением к статистическим данным об имущественном состоянии аристократии служат некоторые весьма выразительные замечания, в особенности принадлежащие тем, кто имел возможность сравнивать жизнь и нравы ряда аристократических сообществ. По европейским меркам, в Англии аристократии и джентри принадлежал чрезвычайно высокий процент всех ее земель. В 1873 году, когда впервые была проведена регистрация земель, в Объединенном Королевстве насчитывалось более миллиона землевладельцев. Однако четыре пятых земельных наделов принадлежало менее 7000 владельцам. В отличие от Германии и России, английские землевладельцы до 1815 года обладали неограниченными правами на собственность. Другими словами, они были не обременены обычным крестьянским правом, которое будучи закреплено либо законом (Германия), либо существуя на практике (Россия), с освобождением крестьян от крепостной зависимости неминуемо привели к разделу земельных владений между помещиком и крепостным[33].

Вследствие того, что в девятнадцатом веке в Англии отсутствовали закрепленные законом крестьянские права, до 1815 года там практически не существовало крестьянства в привычном для континентальной Европы виде. В 1873 году самими землевладельцами обрабатывалась лишь десятая часть земель. Только в одном графстве, Мидлсексе, владельцам наделов площадью менее 100 акров принадлежало более 20 процентов земель, к тому же в муниципальном Мидлсексе среди этих землевладельцев гораздо чаще встречались жители Лондона, чем фермеры-крестьяне. Только в отдаленных северо-западных графствах Камберленде и Вестморленде и среди болот Кембриджшира и сливовых садов Вустершира мелкопоместное землевладение занимало более или менее значительное место.

30

Главная тема работы: Confino М. Domaines et Seigneurs en Russie vers la fin du XVIII siecle. Etude de structures agraires et de mentalites economiques. Paris, 1963 — беспорядочный характер ведения бухгалтерских документов по поместьям землевладельцев.

31

Англоязычный читатель может ознакомиться с валютой, находившейся в обороте в Германии в кн.: Pollard S., Holmes С. Documents of European Economic History. Vol. 1: The Process of Industrialisation: 1750–1870. London, 1968. P. 450–455. Я использовал в книге ту ценность валюты, на которую ссылались Поллард и Холмс. По вопросу денежного обращения в России см.: Pinter W. М. Russian Economic Policy under Nicholas I. Itnaca, N. Y., 1967. P. 256–263. appendix: «The Problem of the «Popular Rates»».

32

По вопросу долгов английской аристократии см.: Ca