Агония христианства

Желание слепо, говорит мистик, но если оно слепо, то как же может оно верить? Ведь уверовать – значит прозреть, а будучи незрячим, как может оно утверждать или отрицать что-либо?

«Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская», говорится в первом из посланий, приписываемых Апостолу Иоанну (II, 15–16). И похоть плоти – искать Бога в мире, стремиться к воскресению своей плоти. И если агоническим безумием было стремление распространить христианство с помощью меча, креста и крестовых походов, то агоническим безумием является также и стремление распространить его телесно, производя на свет христиан, посредством телесного прозелитизма, вегетативного размножения.

Крестовый поход это тоже проявление мужества, порождение свободной воли, а не благодати. И крестовые походы это одно из самых агоничных деяний в истории христианства. Тот, кто стремится с помощью меча навязать свою веру другому, на самом деле хочет самого себя заставить поверить в свою веру. Он требует знамений, сотворения чуда для того, чтобы укрепить свою собственную веру. И всякий крестовый поход с мечом приводит в конце концов к завоеванию завоевателя завоеванным, и завоеватель становится надистом.

Надо сдерживать мужское естество в безбрачии. То есть в деятельном монашестве. Перу Оноре де Бальзака, автора Peau de chagrin,[84] который оставил после себя великое множество – целый народ – детей по духу, и не знаю, остался ли после него хотя бы один сын по плоти, принадлежит один проницательнейший этюд о провинциальной жизни, «жизни хотений». Я имею в виду Турского священника, где мы читаем эти изумительные строки о citté dolente[85] старых дев, о мадемуазель Саломон, которая приобщилась к материнству, оставаясь девственницей; в конце этого ювелирно тонкого психологического исследования Бальзак написал одну незабываемую страницу о безбрачии. Обратите внимание прежде всего на грозного папу Гильдебранда – только тот, кто соблюдает обет безбрачия, может быть непогрешимым, только он, не расточающий свое плотское мужество, способен бесстыдно утверждать или отрицать, говоря: «Именем Господа отлучаю тебя! «и думая при этом: «Господь во имя меня отлучает тебя! Anathema sit!».

А еще там говорится о «кажущемся эгоизме людей, вынашивающих в себе научные открытия, судьбы народов и законы… чтобы пробуждать к жизни новые народы или создавать новые идеи»; Бальзак называет это «чувством материнства, обращенным на народные массы», причем он говорит именно о материнстве, а не об отцовстве. Точно так же он говорит не «положить начало» новым народам, а «пробудить к жизни» (породить) новые народы. И добавляет, что могучий мозг таких людей «должен обладать одновременно и животворной щедростью, подобно материнской груди, и силой самого Бога». Сила Бога это мужская сила. Но все же, кто Он, Бог, – мужчина или женщина? В греческом языке Святой Дух среднего рода, но он идентифицируется со Святой Софией, Святой Премудростью, то есть с женским началом.

Надо сдерживать мужское естество. Но разве это избавляет от агонии? «Агония» – так озаглавлена заключительная часть Peau de chagrin, этого ужасающего философского этюда, как назвал его сам автор, в конце которого герой-протагонист, то есть тот, кто вступает в борьбу, агонизирует, – Рафаэль де Волентен умирает на груди у жены своей, Полины. И она, Полина, говорит старому слуге Ионафану: «Что вам нужно!.. Он мой и я его погубила! Разве я этого не предсказывала?».

И пусть читатель не удивляется тому, что в этом сочинении об агонии христианства я ссылаюсь на произведение Оноре де Бальзака, ведь он тоже был по-своему христианин, евангелист. Но давайте вернемся к апостолу Святому Павлу.

Апостол Павел не познал женщины (I Кор., VII, 1) и рекомендовал воздержание тем, кто был на это способен. Согласно Евангелию (I Кор, IV, 15), благодаря такому воздержанию Иисус Христос смог породить не плотских детей, но детей Божиих (Рим., IX, 8), детей от свободной жены, а не от рабы (Гал., IV, 23). Он советовал имеющим жен быть, как не имеющим (I Кор., VII, 29). Но для того, кто чувствует себя бессильным следовать этому совету, кто делает не доброе, которого хочет, а злое, которого не хочет (Рим, VII, 19), кто исполняет не духовную волю, идущую от Бога, а хотение плоти, этой дочери земли, тому лучше вступить в брак, нежели разжигаться (I Кор., VII, 9), и жена – средство против похоти.

Средство против похоти! Бедная жена! Она, в свою очередь, спасается через чадородие (I Тим., II, 15), ведь ничего другого она не умеет. Ибо не муж создан для жены, но жена для мужа (I Кор., XI, 9; Ефес, V, 23), ведь Ева сделана была из ребра Адама. А между тем Богоматерь – о чем никогда не говорит мужественный апостол язычников – конечно же не родилась из ребра Христа, как раз наоборот, это Христос «родился от жены» (Гал., IV, 4).

Христос «родился от жены»! И даже исторический Христос, тот, что воскрес из мертвых. Павел рассказывает о том, что Христос был увиден Петром – он не говорит, что Петр Его увидел, но что Христос был увиден Петром, в страдательном залоге, – и последний, кем был Он увиден, был Павел, «наименьший из Апостолов» (I Кор., XV, 9). Но четвертое Евангелие, кем-то названное женским Евангелием, повествует о том, что первой, кому явился воскресший Христос, была женщина, Мария Магдалина, а не мужчина (Иоанн, XX, 15–17). Петром Христос был увиден, а Магдалиной – услышан. Оказавшись перед Ним, она не узнала Его в духовном теле, в образе зримом, пока не услышала, что Он говорит ласково: «Мария! «, и она ответила: «Раввуни!», что значит «Учитель!». И Христос, который не был лишь видением, зрительным образом, который ничего не говорит, но был Глаголом, Словом, заговорил с нею. Иисус сказал Магдалине: «Не прикасайся ко Мне». Это мужчине необходимо было прикоснуться к Нему, чтобы поверить. Фоме понадобилось увидеть на руках Иисуса раны от гвоздей и вложить персты свои в эти раны, чтобы увидеть через посредство осязания. И Иисус сказал ему: «Ты поверил, потому что увидел Меня: блаженны не видевшие и уверовавшие» (Иоанн, XX, 24–30). Поистине, вера не в том, чтоб уверовать в то, что увидено, а в том, чтоб уверовать в то, что услышано. И Христос, сказав Магдалине: «Не прикасайся ко Мне», добавил: «Я еще не восшел к Отцу Моему; а иди к братьям Моим и скажи им: восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, и к Богу Моему и Богу вашему». И Мария стала рассказывать о том, что увидела, а главное о том, что услышала.

Буква видится, но слово слышится, и вера – от слышания. Сам Павел, когда он восхищен был на небо, слышал «неизреченные слова». Самаритянка услышала Христа, и Сара, будучи уже старухой, благодаря вере имела сына, и Раав, блудница, верою спаслась (Евр., XI, 11–31). Что еще? Не женщина, но евнух – Ефиоплянин, евнух Кандакии – читал пророка Исайю и уверовал через то, что услышал из уст апостола Филиппа (Деян., VIII, 26–40).

Вера – пассивное, женское начало, дочь благодати, а не активное, мужское начало, происходящее от свободы воли. Блаженное видение – благодатно для жизни иной; но только видение или слышание? Вера в этом мире – от Христа, который воскрес, а не от плоти (Рим., X, 7), от Христа, который был девствен, члены тела которого – христиане (I Кор., VI, 15), согласно полемической проповеди Павла.

Языческая мифология создала образ мужчины, бога-мужчины, имеющего дочь без посредства женщины. Это Юпитер, рождающий Минерву, но рождающий ее из своей головы.

Так что же такое вера? Вера, поистине живая, вера, которая живет сомнениями, а не преодолевает их, вера Ренана, это воля к познанию, которая превращается в желание любить, воля к пониманию, которая становится пониманием воли, а не те хотения веры, которые через мужество приходят к ничто. И все это происходит в агонии, в борьбе.

84

Peau de chagrin – Шагреневая кожа (франц.).

85

citta dolente – Селенья скорби, т. е. ад (из «Божественной комедии» Данте).