Фартовые

Оперативники переглянулись:

— А разве такое бывает?

— Позвонил я в похоронное бюро, в исполком. Узнал, кто захоронен в ограбленных могилах. Оказалось, что в одной из них — жена того самого Дяди… Он об этом либо уже знает, либо вот-вот ему свои доложат. И прежде чем свести счеты с гробокопателями, он обязательно придет на кладбище. Захочет проверить, убедиться. А уж потом решится трясти мародеров.

— Выходит, в этот раз он наш помощник, — удивился один из оперативников.

— Такому помощничку нельзя позволить войти в контакт с ворами. Из рук Дяди они не уйдут своими ногами. Его сведение счетов мне хорошо знакомо. Но… и самого Дядю надо взять. Обязательно. Он придет на кладбище. В этом я уверен. Не упустить его, — напутствовал Яровой.

Оперативники решили осмотреть кладбище, пока не стемнело. Они не поехали туда на автобусе. Не взяли машину. Повинуясь старому обычаю, отправились пешком.

Дядя в это время допивал свой бокал пива, выставленный

в качестве угощения одноглазым Вороном. Рассказал ему о Берендее.

Фартовый только хохотнул. И сказал язвительно:

— Вы с ним — одно дерьмо. Тебя тоже баба под каблук загнала. А, кстати, ты слыхал, что Кубышка в мародеры заделался? Жмуров трясет, падла. Сегодня ляскал, что с погоста жирный навар взял. Троих с земли вынул. Вроде как на гоп- стоп взял. Кольца, часы, зубы — все, что из рыжухи… Ну и барахло. Уже толкнул барухе за кусок. Особо одна баба навар дала. Перстень с изумрудом на одной руке, а на другой — браслет в виде змеи, с бриллиантами…

У Дяди пиво в горле застряло. Бриллианты на золотом браслете и перстень с изумрудом были на руках Анны, его жены. Может, это совпадение? Но нет, фрайера не оставляют на мертвых дорогих вещей. Это способны сделать лишь фартовые.

Дядя закашлялся гулко. Браслет-змея… Его он украл в Охе у нумизмата. Когда ходил в дело с Кляпом. Анна при жизни даже смотреть на него боялась. Этот браслет и перстень он скрыл от Ярового для нее.

Медвежатник вспомнил, как уговаривала жена отдать их следователю. Не отдал. Надел ей мертвой на руку. В память. Да не впрок, видно.

Дядя потемнел лицом. В горле пересохло. Кубышка? Встретить бы его теперь…

— Он, паскуда, вякал, что сыщет себе кайф, без налога. И надыбал. Наши фартовые жмуров не шмонают. Вот и приклеился к погосту Кубышка. Видать, навсегда, — говорил Ворон.

— Фартовые не мародеры. Это для нас западло, — согласился Дядя. И, наскоро попрощавшись с законниками, пошел на кладбище, решив проверить, его ли жену обобрали.

На кладбище было безлюдно. В темных аллеях, обсаженных деревьями, было тихо, сумрачно и сыро. Здесь даже птицы пели по-особому печально.

Дядя, сняв кепку, вытирал вспотевшее лицо. Поределые волосы трепал легкий ветер.

Законник, стараясь не шуметь, шел к единственной могиле, где он не был со дня похорон. Сначала горькая память не пускала. Потом дал слово себе прийти сюда, лишь отплатив за смерть. Теперь его сюда пригнало новое горе.

Нет, не безделушек было жаль. Память осквернили. Убили. «А теперь и мертвую обобрали до нитки, — скрипел зубами Дядя: — Но нет-нет, быть может, Аннушка ни при чем. Спит спокойно и никто ее не потревожил.»

Свернув на боковую аллею, вспомнил, как хоронил жену. Вот тут гроб за дерево зацепили. Едва из рук не выпустили.

А здесь, на лавке, отдыхал, приходил в себя после похорон. Но что это? Крест — в стороне. Вместо холмика — куча земли, набросанная кое-как. На скамье куски мокрой земли прилипли.

«Значит, верно. Не трепался Ворон. Анну обобрали. И мертвую не пощадили. А ведь я их сфаловал остаться здесь. Я и виноват», — опустился Дядя на скамью.

Бережно поправив могилу, укрепив крест, вытер грязь со скамьи.

Счастливыми были без малого два года его жизни с Анной. Вернуть бы их теперь, хоть неделю, хоть день…

— Прости меня. Если сможешь. Если слышишь. Прости. Немного мне уже осталось мучиться одному. Убийца твой мертв. А мародера своими руками придушу. После того и сдохнуть можно. Благо, этого падлу мне узнавать и искать не надо. Сам нарисуется. Ты уж не осуди, что сон твой нарушу, голубка моя, — поднялся Дядя со скамьи.

Только теперь он заметил, как увеличилось, выросло кладбище. Сколько здесь прибавилось новых могил. «А ведь и не без моей помощи», — вздохнул фартовый и медленно вышел за ограду.

Едва огляделся на аллее, приметил знакомую круглую тень, скользнувшую туда, где горожане продлили кладбище.

Дядя решил не окликать. Напрягшись, тихо, почти не дыша, пошел боковыми дорожками.

«Накрою падлу на горячем. Не отмажешься», — кипело у него в груди злое, мстительное чувство.

Фортуна словно помогала фартовому. Дядя неслышно шел за Кубышкой, тот и не заметил пахана.

Дядя приостановился, увидев как новый главарь прижался к дереву, кого-то выглядывая или вслушиваясь в тишину кладбища.

Вот он юркой мышью метнулся к памятнику, вдавился в ограду. Оттуда из-за нее выскочил еще один кент.

«Опять на дело. Успели пропиться. Что ж, тем лучше. Обоих распишу», — сжал Дядя кулаки и до его слуха донесся тонкий свист.

Дядя замер. От кладбищенской ограды отделились еще двое, поспешили к Кубышке через могилы — прямиком, чертыхаясь на ходу.

«Подваливайте, козлы. Всей кодлой возникли. Тем более — жалеть и мстить будет некому. Разве только Яровой на хвост мне сядет и станет до смерти пасти», — всматривался Дядя в тех, с кем решил свести счеты не медля.

Он подошел к кубышкиной шайке уже вплотную. Те уже разворотили венки на свежей могиле.

— Жмур этот — пархатый. Я сам видел его перед крышкой. На пальцах перстни, кольцо. Барахло импортное. С него одного не меньше куска снимем, — тараторил Кубышка, вгрызаясь лопатой в могилу.

Дядя ждал. В лицо ему летели комья земли. Он ждал, пока кодла, докопавшись до гроба, окажется глубоко в могиле.

— Шевелись шустрей. Нам еще с крали, вон той, что в углу нынче закопали, цепь с кулоном взять надо, — подзадоривал Кубышка кентов. Те, не разгибаясь, выбрасывали землю из могилы.

Дядя видел, что двое уже по пояс стояли в могиле. Третий — на стреме, Кубышка — главарил.

Вот лопата одного ударилась о крышку гроба.

— Открывай шустрее, — тихо командовал Кубышка.

И едва послышался треск дерева, Дядя перешагнул через ограду, схватил Кубышку за глотку, сдавив, швырнул на тех двоих, кто ковырялись в могиле.

— Тут вы и накроетесь, падлы, — ухватил лопату Кубышки и занес над головой главаря.

— Ты что, съехал? — выпучил глаза фартовый.

— Мою Анну вы ободрали. Вчера. Я за фартовых вас принял. А вы — мелкая шпана. Так нечего свет коптить! — замахнулся Дядя. Но чья-то сильная рука сдавила запястье и вырвала лопату.

Дядя оглянулся. Рядом стоял милиционер. По аллее, грохоча сапогами, мчались к могиле еще трос.

— Мусора! — выдохнул один из кодлы Кубышки и в один прыжок выскочил из могилы. За ним — и сам Кубышка, подпрыгнув мячом.

Оперативник, забыв о Дяде, кинулся в погоню. Дядя, перемахнув могилу, бежал скачками. Вот он поравнялся с оперативником. Теперь от него не отвертеться. «Ну и черт с ним. Зато Кубышку размажу», — думал медвежатник.

— Ссучился, падла! — внезапно кинулся Кубышка под ноги погони и только Дядя приметил лезвие пера, сверкнувшее из рукава. Главарь махнул рукой у шеи милиционера, но Дядя придавил эту руку собой. На раздумье не было времени… Вот ведь как бывает: никогда раньше Кубышка не брал в руки оружие. Дядя и не ожидал от него сопротивления. Видно, заматерел Кубышка, преодолел в себе боязнь крови.

Оперативник, не оглянувшись, бежал за двумя ворами. Он был уверен: Дядя не выпустит из рук Кубышку.

Дядя сомкнул пальцы на горле вожака. Насмерть. Как и обещал Анне. За ее и за свою смерть. Разом.

— Вставай, Дядя, нечего прикидываться жмуром. Кончилась твоя игра. Перебор получился, — оперативник нацепил на руки, вцепившиеся в горло Кубышки, наручники. И, повернув Дядю на спину, увидел нож в груди, мертвую улыбку, застывшую на лице.