Подкидыш

— Я не знаю вас, дядечка! Никогда не

приводил

вас в дом мой мужик! А как я без него впущу в дом? Что люди подумают? Ить в деревне живем. Тут все на виду! — откинула пряди волос со лба.

— Коль при людях скажу, сама пожалеешь о том. Сраму до конца жизни не оберешься. Из своей деревни босиком сбежишь. Не станет проходу ни от старого, ни от малого. И не только тебе, а и детям

твоим, — предупредил Макарыч женщину.

— Что вы говорите, дядечка? Я вас впервой в глаза вижу. Чего мне совеститься, коль ничего плохого вам не сделала? — удивленно распахнулись глаза.

— Ты не сделала! Это верно! А вот теперь

пошли в избу и поговорим. Чтоб все поняла! — пошел следом за бабой в избу.

Едва шагнул в калитку, из двери девчонка выскочила:

— Мам, а Катька обосралась!

Женщина заторопилась в дом, извиняясь перед Макарычем. Тот ни на шаг не отставал. И уже в избе, выпроводив старшую дочь во двор, все рассказал

женщине. Та плакала, украдкой смахивая слезы, кормила грудью малышку. Когда та уснула, положила ее в постель, повернулась к гостю лицом:

— Что ж делать теперь? Убьете иль посадите обоих? — еле сдерживала рыдания.

— Скажи, как звать тебя?

— Шурка! Александра я!

— Нужен тебе твой прохвост?

— Мужик он мне! Отец детям моим!

— Иди ко мне! — обнял дрожащую бабу.

— Пощадите его! — повернулась к Макарычу, поцеловала в щеку.

Тот вспыхнул:

— Если ты уступишь, так и быть! — глянул в глаза бабе настырно и добавил: — А коль нет, дело твое! Поступлю, как я захочу! С обоими!

— Не надо, миленький! Не губи души! Не с

добра они решились на разбой! С нужды все!

— Это ты на поминках скажешь! Меня не тронет!

— Дядечка! Он же меня убьет, коль про такое прознает, — почувствовала Шурка, как Макарыч, подведя ее к постели, уже мнет ей груди, упрямо жмется к ней телом, нетерпеливо пытается завалить в постель.

— Убьет тебя твой говнюк? Хочешь, он сам тебя о том молить станет? Ноги обцелует, чтоб мне угодила?

— Веди его! Спрошу! Коль так, отдамся не задумываясь.

Макарыч крикнул Кольке, чтоб меченого ввели в избу. Он вошел, споткнувшись на пороге. Глянул на жену умоляюще.

— Ну что, Ефим, я уже все знаю, как опаскудился. И нынче выходу нет. Вас обоих могут порешить иль посадить в тюрьму. Ты про это знаешь? Меченый кивнул головой.

— Как будем? — спросила Александра. Ефим пожал плечами, отвернулся.

— Так вот слушай, ты, падаль мерзкая! Другой оплаты не сыщешь, как та, какую я стребую! —

глянул на Александру так, что Ефим все понял. — Ну что? Согласен? Иль как? Твое счастье, что я на то порешился? — спросил Макарыч.

Ефим едва приметно кивнул головой. Хотел выйти из комнаты. Но Колька не пустил. Удержал. Он понял Макарыча и задуманную им месть.

Ленька не захотел видеть все, что предстояло, и,

уведя из избы детей, достал им из машины мандаринов, кормил вдоволь.

— Ешьте, девки! Это фрукты сладкие. С самого

юга! Магарыч вам вышел. За все разом! Не часто так повезет в жизни!

Макарыч слов на ветер не бросал. Повалив Сашку в постель, задрал ей юбку. И, овладев бабой, тешился, сколько хотел, на глазах Ефима. Он

целовал, мял и тискал. Баба, смущавшаяся поначалу, вскоре потеряла контроль над собой, обняла,

целовала Макарыча, стонала так, что все углы в доме гулко удивлялись.

— Дядька, милый, до чего ж ты озорной и

сладкий! Как хорошо с тобой! Как никогда не было! Не торопись уезжать! Я тебя всю жизнь помнить стану! — прильнула так, словно хотела раствориться в человеке.

Макарыч, обласкав бабу с ног до головы, глянул на Ефима. Тот сидел сгорбленный, подавленный, почерневший с лица.

— Ну! Вот теперь мы квиты! Дыши, падла, если сможешь! — натянул брюки. И, застегнув их, обулся, сказал Николаю: — Ящик мандаринов сбросьте детям. И ей — тоже ящик! — кивнул на Шурку. Та смотрела на Макарыча влюбленными глазами. О муже забыла.

— Хорошо тебе со мною? — спросил Макарыч бабу. И, потискав грудь, поцеловал так, что Шурка вновь вспыхнула.

— Я тебя буду навещать! Примешь? — глянул Макарыч в лицо бабе. Та ответила взглядом.

Он вызвал ее в коридор. О чем-то недолго пошептался. Сунул бабе деньги в ладонь. Та ахнула. Такой суммы отродясь не держала в руках. Повисла на шее человека. Тот ущипнул за задницу, сказав тихо:

— Детей и себя смотри. Я к тебе наведаюсь. Не дам пропасть!

Поцеловав у двери, вышел во двор, выпустил из машины Шуркиного брата. Ничего ему не говоря, не потребовав, велел своим садиться в машины и сам последним влез в кабину. Он уже забыл о Шурке, зшшь случайно оглянувшись, увидел ее у ворот. Она крестила его вслед. Она уже любила и ждала его.

Машина, быстро развернувшись, вскоре покинула деревню.

— Ну, Макарыч! А ты садист! Так жестоко наказал мужика! Я не ожидал! — подал голос Колька.

— Это ты о «мухе»? Ее давно надо было поставить гаду!

— Какая там «муха»? Ты же бабу у него, считай, отбил! Она ж его до конца жизни к себе не подпустит! И не признает за мужика. Она по рукам пойдет теперь. И он ничего не сможет сделать. Ни удержать, ни пристыдить. Сам согласился на тебя. Ты и развязал завязки.

— Познала бабонька сравненье! Оно оказалось не в пользу ее мужика. Детей от него нарожала. И не разбудил в ней женщину! Только со мною проснулась. Кто в том виноват? Сам знаю, что теперь ему жизни в доме не станет. Шурка возненавидит его. Я положил к тому тропинку. И, если не выгонит его из дома взашей, я очень удивлюсь!

— Зато у тебя любовницей прибавилось! А может, ребенка от тебя понесет.

— Э-э, нет! Пока баба дите грудью кормит, не беременеет. Это я знаю! — отмахнулся Макарыч и сказал грустно: — Будь я путевее, увел бы от гада эдакую кралю! Но ведь я бродяга! А ей мужик каждый день нужен! Я на себя такой хомут не надену ни за что!

В Москве фуры разгрузились у магазинов, указанных заказчиками. Те были несказанно рады тому, что машины пришли с незначительным опозданием и мандарины не успели испортиться.

Едва дальнобойщики перекусили в ближайшем кафе, к ним подоспели двое шоферов с фуры, принадлежавшей Макарычу. Они приехали из Калининграда. Привезли полную машину рыбы.

Люди обрадовались встрече. Громко говорили о рейсах, заказчиках, рэкетирах, обложивших все дороги. Отдали Макарычу его часть денег.

Обговорили предстоящую работу.

— Можете передохнуть в Москве дня три! — предложил Макарыч.

— Кой хрен отдых? Нам до того? Уже клиентов

зацепили. Стройматериалы повезем в Орел! Оттуда в Прибалтику за финской мебелью. Потом с консервами в Саратов! Оттуда с оборудованием — в Казань! Нам каждый час дорог! Но и ты не забывай свое! Обещал экспедитора нам? Вот и сыщи! Хоть из-под земли достань! — насели водители дружно. — Ну, пойми! Мы свое дело знаем! А

с

этими бумажками мудохаться кому из нас охота? Сыщи человека!

— Чего искать? Уже имеется! Проверен огнем

и

водой! От себя отрываю! Своего кента! От самого сердца! — кивнул на Николая.

Тот опешил от неожиданности.

— Давай, Никола! На свои харчи! Тебя мне учить нечему. Убедился. Кайфовый, надежный кент! И эти мужики — что надо! Надежным экипажем пахать станете! Мне за вас не дергаться.

Садись к ним! И валяй! Земля большая, но круглая! Когда-нибудь, да встретимся, — хлопнул по плечу.

— Если повезет! — вздохнул Колька.

— Ну, а не пофартит, помянет выживший! — объяснил, что к чему в бумагах. И, убедившись, что Калягину много говорить не стоит, помахал вслед фуре, увозившей Николая, пожелав всем удачи на дорогах.

— Женька! — назвал себя шустрый кудрявый водитель с седыми висками.

— Григорий! — обронил худой черноволосый его сменщик. И вытащив из «бардачка» папку с

документами, сказал сухо: — Знакомься. Это отныне твое…

Николай внимательно изучил все. Накладные, фактуры, просмотрел. Каждого отправителя и получателя, полную географию рейсов, прошлых и предстоящих, запомнил назубок.