Пасынки фортуны

Зал взорвался мужским смехом. Судья постучал карандашом по столу, пообещав удалить мешающего.

Ленка, не узнав по голосу Кузьму, окинула зал злым взглядом, вспыхнула, вмиг стонать перестала. Начала рассказывать о драке в столовой.

— Катерина всегда к нам придиралась. Мы терпели все, считались с ее возрастом. Она даже материла нас! — выдавила Ленка слезу, всхлипнув.

— Биографию рассказывала! — снова встрял Огрызок.

— Кто хулиганит? — перекрывая смех, спросил судья.

— А когда от нее сбежал сожитель, повариха как сбесилась! На всех кидаться начала! И на меня! Вроде я в том виновата, что с нею сам черт не уживется! — вставила Ленка шпильку Катерине.

Огрызок будто на окурке сидел. Ждал своего момента. Он не любил слушать, как треплют его имя, и решил отомстить.

— Повариха говорила, что я вложила ей в сумку чеснок и мясо. На самом деле она ко всем ревновала своего сожителя. И когда я ей о том в глаза сказала, она схватила каталку и ударила меня по голове. Когда у нее стали отнимать каталку, она и других подсобниц избила. Если бы не вступились рабочие, посетители наши, повариха поубивала бы нас. Она даже грозила, что достанет всех из-под земли! — схватилась Ленка за голову и снова застонала на весь зал: — Я прошу суд наказать преступницу! Она должна была учить нас поварскому делу, передавать опыт, растить смену. А Катерина только материла нас, ничего не объясняла, не показывала. Держала нас на побегушках, как уборщиц. И мы все отказались работать с нею. Она не оценила доверия поселка, который, не глядя на ее прошлое, дал растить молодую смену. Она осталась вчерашней, той — из зоны. А потому, считаю, ее опять туда вернуть надо. Как неисправившуюся! Пусть она там живет и работает среди равных себе. Таких же уголовниц!

— Прошу не подменять суд! И не переходить за рамки дозволенного! — осек потерпевшую председательствующий.

Ленка, смутившись, бегом к своему месту вернулась. Забыв о болезни. После нее в суде допросили остальных подсобниц. Они почти дословно повторили показания Ленки, не добавив к сказанному ни слова. Потом выступали свидетели, разнимавшие, очевидцы, сочувствовавшие. Все клеймили повариху. Никто не пожалел ее, не нашел для Катерины ни одного доброго слова. Будто не о бабе, о лютом звере шла речь. Наизнанку бабу вывернули. Всю подноготную наружу вытащили. И Катерина поняла. Опустила голову. Плакала тихо, неслышно. Прощалась с волей, короткой, как сон. Она боялась оглянуться.

«А вдруг нет его в зале, померещилось на миг? И снова одна… Помочь не сумеет. Но хоть пожалеет молча. Как глупо все получилось, — вздыхала баба. — Сама себе навредила дурной башкой. Всю жизнь из-за этого мучилась. А ничему не научило прошлое. Будь в тот день Кузьма рядом, не сорвалась бы», — думала Катерина.

Поселковый люд, накаленный услышанным, гудел злобно:

— В зону ее, суку! — требовали громко.

— До смерти там продержать!

— Кто хочет что-нибудь добавить к сказанному? — спросил судья, оглядев зал.

Желающих вступиться за бабу не было. И тогда встал со своего стула обвинитель, приготовившись просить срок для Катерины, откашлялся.

— Я скажу! — внезапно встал со своего места Огрызок и, насторожив весь зал, встал перед собравшимися: — Сегодня все вы дружно пришли судить Катерину. Одиночку. Неграмотную беззащитную бабу! Прибывшую к вам из зоны, чтобы хоть немного согреть рядом с вами сердце свое и душу. Увидеть людей добрых и понятливых. А главное — справедливых.

— Вы по сути! Биография подсудимой известна! — хотел прервать судья, но Кузьма его не услышал.

— Обвинителей и судей за свою жизнь повидали мы все. И помимо процессов. Кому из собравшихся не причиняли боль клеветники и сплетники? Вряд ли сыщется такой средь вас!

— Это ты верно сказал, — согласился кто-то вслух.

— Вы все пришли судить. А многим ли из вас причинила горе эта баба? Кого оставила голодным, кого обделила, у кого отняла из рук кусок хлеба? Кого обидела ни за что?

Зал молчал.

— Все годы эта женщина работала на кухне, не зная отпусков, праздников и даже выходных. Так продолжалось восемь лет. Ответьте мне, кто из вас вынес бы такую каторгу? Кому из вас подарком показалась бы работа с пяти утра до десяти вечера? Да ни в одной зоне так не вкалывают! Уж я это знаю доподлинно! Там отдых в сравнении с ее волей. Вы не накажете, а наградите ее! Но я не о том хочу сказать, — едва сумел перекрыть смех Огрызок: — Тут говорили, что я сбежал от Катерины. Не выдержал, дескать, ее характера! Брехня все это!

— Говорите по сути! — терял терпение судья.

— Ну, а теперь по сути! Коль так просите! — усмехнулся Кузьма и заговорил, словно все эти дни готовился к предстоящему процессу: — Сегодня мы говорим о факте, намеренно забывая или не желая вспоминать его предысторию. Ведь случившееся, как бы тут ни пытались его исказить, ни в коей мере не связано со мной. И рассматривать последний случай, без начального, не просто недопустимо, а и незаконно. И если мы сегодня смолчим об этом, завтра любого из вас может постичь участь Катерины. Сегодняшним процессом кому-то на руку скрыть, спрятать уголовное преступление, совершенное не без умысла, с целью ложных подтасовок, привлечь к ответственности Катерину! — выдохнул Кузьма и оглядел притихшего судью, обвинителя, заседателей, собравшихся в зале: — За неделю до драки, а это многим из вас известно, в сумку поварихе были подложены продукты. Ни до того дня, ни потом разговоров о — нехватке продуктов в столовой не было. Никто не подозревал Катерину в воровстве. Подложенного она не заметила потому, что в сумке лежали продукты, купленные в магазине. Их в столовой не бывает. И все же странно, что именно тогда, когда кто-то из подсобниц совершил преступление, в столовой тут же появился рабочий контроль наготове с понятыми, — глянул Кузьма на Катерину, слушавшую его, затаив дыхание. — Как была в тот день избита повариха, имеется медицинское освидетельствование, подтвердившее совершение насилия и телесных повреждений, причиненных женщине. Эти документы находятся в прокуратуре Магадана. Но кому-то не по нраву придать огласке случившееся, и расследование затянуто. Естественно, Катерина, зная о подлости подсобницы, могла подозревать любую из троих. Не удивлюсь, если все они участвовали в этом. Они своими допросами такое подтвердили.

— Врешь ты все! Воры вы! Вместе со своей Катериной! — выкрикнула Ленка с места.

— Подсобницы, видевшие в тот день все, забыли, что вместе с поваром работают не первый год. Никто из них не заступился за бабу. Ни словом, ни пальцем не пошевелил. Даже в зонах, среди шпаны, не видел таких пакостных, подлых, грязных людей. Вот кого из поселка гнать надо! Им мало было подвести повариху под статью! Они мечтают вернуть ее в зону! Молодая смена оголтелых негодяек! Да вам и в зоне места не нашлось бы! Против вас зверь — человек, а стая — общество! Это вас укрыли, спрятали от суда и ответственности! Вас и тех, кто заказал такую пакость! Вас и тех, кто изголялся над бабой в столовой, едва не убив повариху за ваш подлог! Вас не судить, казнить надо! — сорвался Кузьма.

— Все понятно, — хотел прервать обвинитель. Но Кузьма продолжал: — Не Катерина, а подсобницы и те, кто подстроил проверку, учинил расправу, должны сейчас отвечать перед судом. Виновным и половины зала не хватило б! Они и сейчас здесь. Почти все! Почему же не Катерина, а они требуют ее наказания? За что она названа преступницей? Иль вам, собравшимся здесь, как на зрелище, мало было видеть ее истерзанную в тот день в столовой? Почему никто из вас тогда не вступился за нее? Не потребовал правды для

Катерины? Или у каждого эта правда — своя? — откашлялся Огрызок: — Я был судим. Но никогда не признавал победой расправу со слабым и невиновным. И это — не суд! Судилище! И каждый из вас это понимает!

— Во чешет! Ну и Кузьма!

— А чё? Правду-матку!

— А говорили — разбежались они, как два катяха в луже! Где же это?

— Так их, судейских! Руби, Кузьма!