Пасынки фортуны

— Катерине адресованы. Пусть она и придет за ними. Кузьма удивился. Хотел выругать бабу. Но вовремя сдержался.

— Чего ж не заглянешь на огонек? Или Катерина весь свет в окне закрыла? — спросила Ксения, смеясь.

— А что? Дрова кончились?

— Кончаются…

— Загляну как-нибудь, — пообещал неопределенно и тут же вышел в дверь. Вечером, когда Катерина пришла за письмами, бабы с почты встретили ее недвусмысленными ухмылками:

— На материк он с ней поедет! Гляди, губищи раскатала! Да этот кобель покуда всех одиночек не обкатает, шагу отсюда не сделает. В Смоленск он настроился! Во, дура, поверила!

— Это вы о ком? — спросила Катерина.

— О тебе! О ком еще? Твой кобель сегодня тут объявился! Как кот на масленицу облизывался, глядючи на Ксению. В гости набивался, бесстыжий пес!

— Брешете вы все! — не поверила Катерина.

— Зачем нам это? Спроси Ксению, как твой паршивец возле нее мылился, свиданку назначал ей, в помощники подряжался! Шустряк! — хохотали бабы во все горло.

— Где письма? — спросила Катерина, давясь слезами.

— Возьми. Только о другом тебе писать придется родственникам своим!

— Мужа нашла! Смех да и только! У него таких жен до Москвы раком не переставить! — смеялись до слез.

— Уведомление на телеграмму есть? — дрогнули руки Катерины.

— Будет — принесут. Или тот кобель, когда Ксюшу придет провожать домой, заодно уведомленье прихватит для тебя!

Катерины только и хватило, чтобы спокойно выйти за дверь, не подав вида, что дышать нечем стало. По улице шла торопясь, чтоб никто не приметил слез на глазах. И все обдумывала: «Конечно, куда мне до Ксении? Она молодая, грамотная, начальник… Одинокая опять же. У нее все в порядке. Чекисты если и ходят за ней, то по другой причине, чем за мной. У нее и зарплата, и дом — не сравнить с моими. И отец с матерью, тоже говорят, в начальниках. То-то он хотел с чекистами уладиться, чтоб все тишком да гладко кончить. Понятно! Потом и к Ксенье подвалить. Отдохнуть после зоны, а там… Что я ему? Ишь, как он баки заливать умеет! Будто начальник. В Ксюшины мужики готовится, гад! Не иначе! Ладно ж! Поменяю я твою колоду! Смешаю карты потаскухе! Работягой, трезвенником прикидывался! Верней барбоса ходил. А в душе — хуже змея. Так мне дуре и надо!» — кляла себя баба на чем свет стоит. Она даже о письмах забыла, которые так долго ждали они с Кузьмой.

Домой баба вошла, собрав в себе все силы, чтобы не разреветься во весь голос.

— Получила письма? — улыбался Кузьма.

— Конечно. Но тебе, как я понимаю, они ни к чему, — выдохнула Катерина.

— Не допер! Почему? — изумился Огрызок искренне.

— Тебе Ксения нужна! Ты ей свиданки назначаешь? Хвостом крутишь, кобель?

— Какая Ксения? Ты что, бухнула?

— Почтарка старшая! Мне на почте сказали, как ты к ней мылился, сучий сын!

— Опомнись, дура! Она приглашала меня. Но не для того! Дров нарубить!

— Иди, руби, крутись у ней в ногах, подзаборник! Под каждую юбку влезть норовишь! Хорек вонючий! — орала баба.

Кузьма встал. Оглядел бабу сурово. Подошел к порогу. Оделся, обулся. И, не сказав ни слова, ушел из дома, не оглядываясь.

Катерина на диван упала. Выла в подушку до темноты. От обиды на всех и прежде всего на Кузьму. Она ждала, что он вернется хотя бы к ночи. Но напрасно. Огрызок не пришел.

Баба не спала до утра. Все выглядывала в окно, не появится ли у калитки знакомая тощая фигура. Но напрасно. Огрызок не пришел на завтрак. Катерина ждала его на обед. Выглядывала в зал. Но Кузьмы не было. Не пришел он и на ужин. Повариха и вовсе покой потеряла.

«Может, он уже дома ждет меня с работы? — мечтала баба, торопливо убирая со столов грязную посуду: — Вот бы заявился! Все б ему простила, лишь бы как прежде», — » мечталось ей.

Девки-подсобницы ни о чем не спрашивали, не видя Огрызка, перемигивались, усмехались злорадно.

Катерина приметила. И, едва закончив с уборкой, домой бегом бросилась. Но и там — пусто и холодно. Никто не ждал ее, не сказал знакомо:

— Садись хавать, кентуха моя!

Баба долго сидела одна в темноте, не включая свет. Как опостылело все, как пусто и одиноко стало ей в избе!

Сколько она просидела так, сама не знала. Чтобы хоть как-то отвлечься, взялась за уборку, но все валилось из рук.

Но вот калитка стукнула. Катерина мигом к окну прилипла. Но нет, не Кузьма, почтальонша принесла уведомление на телеграмму. Получил ее Кравцов. Лично. Но… Зачем теперь Катерине его помощь и защита? Она потеряла большее. И тут ей никто не поможет. Баба взялась белить печь. Давно собиралась. Но руки будто чужие. «Верно, у Ксении гостюет? Разговоры всякие заводит. Клеится к ней. А может, дрова рубит. Во дворе. Чтоб все видели, что бросил он меня, новую себе завел. Молодую, начальницу. Та, небось, рада. Мужик работящий. Не пьет. А что с рожи корявый, это ничего, ночью все равно ни хрена не видно. Зато ее он на руках носить станет. Она ему — не в обузу, не то, что я, — совсем приуныла Катерина: — Теперь мне в поселке и вовсе проходу не станет. Всякое говно в морду смеяться будет. Уж лучше б я одна жила. Доскрипела б этот год да уехала. А то и домой поторопилась написать, — вспомнила Катерина о письмах и достала из кармана измятые конверты. «Дорогая наша Катюша! Очень рады весточке, которую получили от тебя нежданно-негаданно. Жива! Слава Богу! Да еще замужем. Одно непонятно. Почему на своей фамилии осталась? Или на Колыме не регистрируют замужества? Нет загсов? Или ты не захотела мужнюю фамилию принять? Кто он у тебя? Кем работает? Сколько ему лет? Откуда родом? Почему о нем ничего не написала? Небось, думала, что письмо не дойдет? Получили! Есть ли дети у вас? Сколько уже вместе живете? Когда думаете вернуться? Мы к вашему возвращенью приведем в порядок дом. Он еще ничего. Жить можно. А там — хозяин его до ума доведет. Катюха! Вся деревня тебя ждет. Вместе с Кузьмой! Он, случайно, не механизатор? Очень нужны в деревне трактористы. У них и заработки хорошие. И натурой на каждый трудодень дают. Не хуже начальства живут. Так что приезжайте! Ждем!» — прочла Катерина письмо сестры. В другом письме писал брат: «Поздравляем вас обоих! Уж и не знали, где искать, куда обращаться. А ты сама объявилась. И не одна! Не буду много спрашивать. О нас напишу. Вернулись мы в свою деревню. Не потому, что в городе места не нашлось или не прижились. Трудно было нам, к земле потянуло. На хозяйство свое. Надоело на базаре харчи покупать. Все, что зарабатывали, то и проедали. Поняли, толку нет и назад вернулись. Отстроились. У всех свои дома. И вам поможем новый дом поставить. С огородом и садом, сараем для скотины. Мы уже прочно на ногах стоим. Детей взрастили. Мой старший — Юрка, уже на втором курсе института учится. В Москве! Юристом будет. Уж очень серьезный вырос! Готовый прокурор. Средний — на врача. В Орле поступил учиться. А младшая не хочет из деревни. После семилетки поступила в техникум. На ветврача. Тоже дело нужное.

А у вас есть дети? Коли имеете, пришли фотографию. И свою с Кузьмой. Если есть у вас ателье. Может, и не водится их на Колыме? Ну и ладно. Главное, чтобы приехали. Мы вас ждать будем. Я вам уже сад посадил возле отцовского дома. Молодых яблонь полтора десятка да вишни столько же. Пусть вам после Колымы наш сад согреет душу цветом. Ждем, родные вы наши! Очень ждем!»

У Катерины на душе все перемешалось. Светлое и черное. Их ждут вдвоем, а он ушел…

Баба не могла найти себе места.

«Нет, надо в общежитие сходить. Вернуть домой заморыша, — решилась баба, но засомневалась: — А вдруг он у Ксении?»

Наскоро умывшись, чтобы слез не было видно, накинула на голову цветастый платок, сунула ноги в валенки и пошла к общежитию. Комната оказалась закрытой на ключ. А вахтер внизу ответил бабе, что Кузьма в общежитии не появлялся. Давно его здесь никто не видел. Катерина насмелилась сходить к Чубчику. Спросить об Огрызке. Уж если у Ксении — навсегда о нем забыть.

Баба робко постучала в окно. Когда на пороге появилась Валентина, спросила, заикаясь: