Обреченные

Прошла неделя. Три раза ездил Лешак в Октябрьский, чтоб разузнать о жене. В милиции все словно воды в рот набрали. Лишь плечами пожимают, мол, не знаем ничего. А начальника нет на месте. Где он, когда будет, никто ничего не знал.

О следствии и следователе по делу тоже ничего не говорили.

Оська просил показать жену. Ему отвечали, что она жива и здорова. Но больше ни слова не обронили.

Лешак лишился сна. За прошедшие дни он пережил слишком много и чего только не передумал за это время. Он не верил в правосудие, Иначе не была бы изломана, исковеркана, собственная жизнь. И не было бы Усолья. Ведь все село, каждый его житель — результат жестокости, несправедливости и беззакония, именно следователей. Это им в укор, черным обвинением, памятником зла стоит Усолье. И живет… Через десятилетия несет на лице своем печать проклятия и позора. Кто придумал его? Кому в. голову пришла бредовая идея ссылки? Того надо было до конца дней, безвыездно продержать в Усолье… Не надо проклятий, смешны и нелепы наказания, насмешки и позор — ничто. И пытки мелочь… Голод и холод стерпеть можно. Одиночество даже лечит иных. Убивает лишь Усолье. Село — призрак, село — погост… Оська сидит у печки усталым тараканом. Уставился в темный угол.

Ни есть, ни спать давно не хочется.

— Где Лидка, что с нею? — точит воспаленный мозг единственный вопрос.

Оська в мыслях сотни раз освобождал и хоронил бабу. Приводил миллионы доводов в ее оправдание, но их никто не слышал и слушать не хотел.

— Если ее осудят, я убью тебя! Я найду тебя, падла, с под земли! Вырву с постели, вонючего хорька и пущу в клочья, на куски, изорву так, что псы позавидуют. И никто не соберет, не узнает. Я порежу тебя на жилы. Но на засыпку — за все муки, жизнь твою по капле выпущу, как в зоне мокрили сук фартовые. Так и я с тобой разборку учиню, — придумывал Оська миллионы изощреннейших пыток и смертей, от которых даже волки добровольно в капканы забились бы. Только не видеть, не слышать, не испытать на собственной звериной шкуре.

Несколько раз Оська приходил в поссовет и к дому Волкова. Караулил его до глубокой ночи. Но всегда и от всех слышал один и тот же ответ:

— Михаил Иванович в командировке.

— Когда будет?

— Не знаем. Не сообщал пока.

И Оська скрипя зубами снова возвращался домой — в Усолье.

Все посыпалось из рук. Не для кого, и не для чего стало стараться. Для себя? А себе давно ничего не надо. А о Лидии — нет вестей…

Пришел Оська и на рыбокомбинат. К директору через баррикады секретарш пробился, словно не на прием, а на бастион прорывался.

Директор, как узнал, кто перед ним стоит, велел немедленно выйти и дверь за собой поплотнее закрыть.

— С чего бы так? Иль ты других кровей, свинячье рыло! Ты на сторожей пожлобился, иль я? Ты чаны оставил без охраны! Ты рыбу прохлопал ушами! А почему за все теперь должна отвечать моя баба? Почему ее, а не тебя арестовали? Почему твои не следили, когда наши закладывали рыбу в чаны? Почему не дал хотя бы контролера? Все людей у тебя нет?!

Директор, теряя терпение, нажимал кнопку вызова, но секретарши не было, да и что могла она сделать, как сумела бы справиться с разъяренным ссыльным? Ведь не для того он прорывался, чтобы его, как нашкодившего мальчишку, за ухо вывела из кабинета раскрашенная под пугало секретарша.

— Нашел козлов, мать твоя — сука блохатая! Подставил бабу, пользуясь тем, что ссыльная она! Что голод гнал ее в рыбачки! Прикрылся ее подолом, лысая курва! Ты отвечаешь за конечный результат! Тебе сдали! Иначе, за что платил? Скажешь, не смотрели? Доверили? А если б кирпичей насовали? Да кто тебе поверит? Ты сто раз своим шнобелем в чан влез проверить. Иначе быть не могло. Нет промеж нас веры! Че тогда не усмотрел буханку? Иль сам подсунул ее? Сколько тебе за это от Волкова перепало? Какой магарыч обломился, колись?

— Вон отсюда!

— Чего вопишь, гнида? Из-за тебя моя баба в лягашке канает. Ан не ее — твоя паскудная шкура там гнить должна! Чтоб все по правде и на чистую воду! Мы тебе рыбу сдали! А ты готовое сберечь не смог. Кой с тебя хозяин, ежли у тебя в хозяйстве бандюги завелись?

— Освободите кабинет!

— Не вопи! Раззявил пасть! Чего ж не орал, когда мою бабу в камеру заместо тебя увели?

— Ну и горластый вы человек. Слушаю и диву даюсь, — услышал за спиной Оська. И оглянувшись, увидел мужика. Хотел ответить ему злое, но тот опередил, сказал коротко:

— Я следователь.

— Наконец-то? Как Лидка моя?

— А что с нею может случиться? Дает показания. Сегодня я ее выпускаю под подписку, хотя это и формальность. Куда она из Усолья денется? Но так положено. По закону. Я слышал вашу беседу с директором за дверью. Теперь дайте возможность мне с ним поговорить. А через час я с вами побеседую. Пройдите в милицию, подождите меня там. Оттуда вместе с женой домой поедете…

Оська не знал, спал он, или услышал въявь. Он тут же, ветром выскочил из кабинета и ходил вокруг милиции верным псом. Попробовал бы кто- либо прогнать его! Ничего бы из этой затеи не получилось.

Лешак пытался считать, чтобы скорее скоротать обусловленное время. Ему казалось, что прошло полдня, пока не показался следователь. Он пригласил Оську в кабинет, попросил дежурного привести Лидию. И незаметно разговорил Оську:

— Давно ли живете с Лидией? Как сложились взаимоотношения в Усолье? Чем занимаетесь?

Оська отвечал не кривя душой. Да и зачем? Понимал, что следователь давно проверил и его, и бабье дело.

— Я правду режу. Следствию ни в жисть не верю. На своей шкуре перенес вашу правоту. Но я — мужик! Многое в жизни вынес. Она же— баба! Не виновата вовсе! Знаю, на слово не доверите. Своих, партейцев, выгораживать станете. За ухи из дерьма вытянете, а нас в нем утопите. Такая уж судьба! Так хоть баб щадите! Они ж не трехжильные. Предел имеют. Слабости своей предел. Меня заместо бабы заберите. Нехай подавится тот Волков, коль иначе нельзя!

Следователь рассмеялся и указал глазами за спину. В дверях стояла Лидка.

Увидев мужа, покраснела, заплакала.

— Чего ревешь, дура? На поруки тебя мне сдают. Под подписку. Не реви. Домой поедем. Чего сопли до колен? Ай били?

— Нет, — замотала головой.

— А че воешь?

— Думала, женился ты. Забыл меня.

— Кому я нужон нынче? Да и мне кроме тебя, ржавой кочерги, никого уже не надо…

— Присядьте оба, — предложил следователь и долго задавал вопросы Лидии и Оське.

Спрашивал о работе, условиях лова, составе бригады. Интересовался методом сухого посола лосося. Взаимоотношениями между рыбачками. Мимоходом узнал, как закладывали рыбу в чаны. Как идет последний, завершающий этап закладки рыбы и сдачи емкости приемщику.

— Нет, он все время с нами не находится. Начало видит и конец работы. Мы с ним не первый год вместе. Никогда друг друга не подводили. И он — один из всех доверял нам, а мы — ему. Подвоха друг от друга не ждали. И в тот день так же было, — говорила баба, даже не пытаясь бросить тень на человека.

— Скажите, а вы говорили начальству комбината о необходимости охраны чанов, вашей продукции?

— Нет. Я не говорила, не требовала такого. К тому причин не было. Не думала, что это приключится. Ведь чанов на территории полно. Почему именно в нашем такое оказалось — не знаю. Но

этот

— А кто из комбинатовских, кроме приемщика, бывал около вас?

— Мастера. Они проверяли сортность. Качество разделки контролировали. Следили за тем, чтобы соблюдались все правила посола.

— И они постоянно были с вами?

— Почти все время. Разные, правда, — припомнила Лидка.