Клевые

— ученые? Все на паперти стоят. Перевоспитываются. А мы не хотим терять время впустую.

— Выходит, ты решила навсегда отстаться на панели?

— А как еще проживу? Нет другого выхода! — осмелела Динка.

— Давай вместе подумаем! Уверен, найдем выход!

— Ну да! Куда-нибудь в уборщицы сунете! Или в деревню, на принудиловку загоните?

— Неужели не боишься заразиться? Ведь всякий раз рискуешь?

— Нет! Я гарантирована резинкой!

— Нашла гарантию! — брезгливо поморщился человек и спросил: — Самой вешаться на мужиков, ловить каждого случайного, встречного неужели не надоело? Ведь это унизительно, саму себя опустить до уровня скотины, быдла, грязи? Ведь среди твоих клиентов случаются последние подонки! Ты их ублажаешь за деньги, не из любви! Прощаешь все, лишь бы платили! Терпишь оскорбления, унижения! И в то же время согласна жить вот так всю жизнь? Без своего угла, без гарантий на будущее?

— А у кого они теперь имеются? Никто ни в чем не уверен!

— Послушай, Дйнка, неужели не устала рисковать собою каждый день?

— Смотря как воспринимать? Я как к игре отношусь к этой жизни. Сегодня не повезло, завтра — как знать…

— А если долго не повезет?

— И такое бывало! Ничего! Выжила!

— Ты знаешь, на войне мы понимали, ради чего рискуем. Другой вопрос, правы ли были? Но знали цену своего дня. Но ты ради

чего? Ведь жить можно иначе. Стоит подумать и решиться, переосмыслив сегодняшнее.

— Ну что вам до меня?

— Логичный вопрос! Давно пора его задать. Сама подумай, чего же стоил мой вчерашний день, а ведь я тоже из афганцев, если дочери такого же, как сам, не смогу помочь?

— А почему вы, афганец, в лягашке работаете? Тоже не с добра?

— Это уже отдельный разговор. Нашей темы не касается! Давай первый вопрос обговорим. Что ты умеешь, что любишь, что предпочитаешь?

— Ясное дело! Башли люблю. Предпочитаю — в баксах получать!

— Ты что? Считаешь меня сутенером? — возмутился лейтенант.

— Среди ваших и такие водятся. Подрабатывают кучеряво! Оклады у вас жидкие! Вот и нашли выход. Тоже научились выживать!

— Хватит! Я с тобой как с человеком говорю, помочь хотел! А ты что себе позволяешь? — нахмурился лейтенант.

— Я не о вас, о других сказала…

— Кончай кривляться! Не на панели стоишь! Стыдно дочери афганца проституткой жить!

— Причем здесь отец? Я свое сама выбрала. Могла, конечно, стать воровкой. Но за это срок можно получить.

— Одумайся! Хватит криминала! Скажи номер телефона отца!

— Я не помню его! Честно говорю! Столько времени прошло, ни разу не звонила.

— Надеюсь, фамилию свою не запамятовала? И адрес, где жила?

— Помню. Но не хочу называть! — уперлась Динка.

— Упрямишься? Ну нет! Отца боишься! Его ремня! Клиенты не испугали. Свой постыдный заработок не наполохал! С каждым гадом находишь общий язык! С негодяями сожительствуешь, не брезгуя и не боясь, а отца испугалась. Ну ладно, когда выгнали из дома, была глупой, что и теперь не поумнела? Не понимаешь, к чему тебя приведет панель? Ты хоть вслушайся в сводки милиции. Ведь каждый день по городу убивают проституток! Не по одной — две! Не думаешь, что когда-то сможешь оказаться в их числе? Рано или поздно, все они этим заканчивают! Как перспектива? Вчера четверых нашли… Одна из дома Серафимы, где ты живешь. Лелькой звали. Избитую бросили трое пьяных клиентов под поезд. Сами убежали. Ведь и с тобой может случиться такое!

— Лелька?! Как же так? — поежилась Динка, умолкла, слушая Петровича.

— Тебе не поздно начать жизнь заново. Подумай сама! Где сумеешь справиться помимо секса, что по душе? Я и сам поищу, поинтересуюсь, где что есть?

— А зачем вам эта морока? Кто я для вас? Что потребуете за свою услугу?

— Да ничего, ровным счетом — ноль! А тебе хочу помочь бескорыстно, потому что твой отец — афганец, может, даже знакомы с ним. Там многие друг друга знали не только по имени. Иного не за имя, его не успевали спросить, а и теперь добром помню.

— Может, и моего отца знаете. Скворцов его фамилия. Леонид

— имя. Не помните? Запишите номер телефона, — предложила Динка и попросила: — Но обо мне ему не говорите. Мы с вами сами разберемся, если получится. Его не надо вмешивать! Не стоит нас мирить!

— Ладно! Попробую сам тебе помочь. Ты загляни ко мне через тройку дней. Договорились? Сможешь продержаться без клиентов это время?

— Постараюсь…

Динка, вернувшись к Серафиме, спросила о Лельке.

— Да! Вызывали на опознание в морг. А ты откуда о том узнала? Уж не от тех ли клиентов, что угробили девку? — спросила Антонина.

— Случайно услышала на вокзале. А с клиентами мне сегодня не повезло! — решила раскинуть карты на себя. И, разложив, удивилась. Не поверила своей колоде. И пошла спать, решив, что к утру все забудется…

…Лейтенант, едва Динка вышла из отделения милиции, позвонил ее отцу, назначил на утро встречу, не объясняя причину. И до самого вечера обзванивал сослуживцев, однополчан, искал, узнавал, просил работу для девки.

К сумеркам у него уже кое-что имелось на примете. Но… Душою чувствовал, что все это не то, что привлекло бы, понравилось Динке. Он хотел подобрать ей место по характеру. И, вернувшись домой, продолжал обдумывать, вспоминал разговор с девкой.

Он понимал, что подростков с ее судьбой теперь по Москве немало бездомничает. Убежали из семей, других выгнали, как Динку. Всех не обогреть, не пристроить. Не хватит ни сил, ни жизни. Но эта девочка была дочерью афганца…

— Дал маху мужик, просмотрел дочь. Не хватило нервов, тепла, терпения. Да и у кого оно осталось после Афгана? Сколько лет прошло, а все не верится, что живы! Сам не враз взял себя в руки. Поначалу срывался на всех. Заводился по пустякам. За каждое слово и взгляд, показавшиеся обидными, готов был разнести в клочья. Ночами не спал. Бесили громкие голоса, крики на улицах. Злила тишина. А ведь я не был один. Мать помогла выйти из афганского штопора! Все понимала, терпела. Видно, уж очень любила, потому сумела помочь. А уж сколько пережила из-за меня? — оглядывается на старушку. Та примостилась у лампы с бесконечным вязаньем. Тихая, мудрая женщина. Она никогда не лезет с лишними вопросами, ждет, когда сын сам заговорит с нею. Она чувствовала его настроение, как никто другой.

— Толик, сядь поешь, — предложила тихо. И, накрыв на стол, приметила, как глубокие складки раздумья прорезали лоб ее мальчонки.

Совсем взрослый стал. Вон уж вся голова седая! А ей вспоминается, как азартно играл он в футбол с ровесниками во дворе, как звонко смеялся, любил гитару и пел под нее задушевные песни. Мечтал стать вратарем в серьезной команде «Динамо». Ни одного ее матча не пропустил. Пешком ходил на стадион… Но… Детство кончилось в тот день, когда сына забрали в армию. Отец, провожая, заметил с грустью, что лопнули струны у гитары и не возьмет ее сын с собою. Все просили писать почаще, беречь себя.

Толик успокаивал. Говорил, что вернется через два года и все будет в порядке. Уговаривал не переживать, не беспокоиться за него.

Перед армией он впервые побрился.

Через месяц от него пришло первое письмо. Тогда Толик принял присягу. Отец беспокоился, чтобы сына не послали в Афганистан, где уже год шла война. Сын не писал, видно, не случайно, чувствовал, как отразится на семье сообщение о том, что служить его отправили именно в Афганистан.

Отец узнал о том, когда взял в руки письмо в необычном конверте с чужими штампами. Не выдержал человек, впервые заплакал. Единственный сын… Больше никого на всем свете. И тот на войне. Оттуда каждый раз привозили тела погибших ребят "Черные тюльпаны".

Мать потеряла покой и, узнав где служит сын, впервые пошла в церковь. Там поставила свечу Богородице, просила, умоляла сберечь сына.

Отец на глазах стал таять. У него все валилось из рук. С того дня, как узнал, где служит Толик, резко изменился. Часами сидел молча, давя в себе страх. Оживал лишь когда получал письмо. С неделю не выпускал его из рук, вчитываясь в каждое слово. Но, включив телевизор, слушая сводки из Афганистана, снова мрачнел.