Закон - тайга

Тихон знал: уйди он от Дашки, она тут же заведет нового мужика. В желающих недостатка не было.

Впереди еще три года жизни в Трудовом. С Дашкой время летит быстрее.

Разбиралась баба в жизни своеобразно. И судила обо всем с точки зрения сытости своего пуза, выгоды. Едва став сожительницей Тихона, перестала надрываться на работе.

У бригадира язык не поворачивался сказать ей о том. Другие и не помышляли попрекнуть Дашку ленью. Тихон вступится. Да и сама баба за словом в карман не полезет. Так отбреет любого, на весь остаток жизни запомнит.

Тихон хохотал вместе со всеми, слушая Дашкину брань. А в душе ненавидел ее за это. Все же женщина. Зачем же собачиться, прикрываясь сожительством с ним, собственной слабостью и грязным языком?

Ночами вспоминал другую. Далекую, полузабытую, получу- жую. Какая она теперь, та хрупкая девчушка, ставшая его женой на третьем курсе института?

В тот год он получил диплом инженера-строителя, а она должна была стать врачом. И стала. Педиатром. Но уже после войны. Без него вырастила двойню. Сыновья так похожи на жену! Ее глаза. И видимо, ее характер. Она ни от кого не приняла помощи. Даже от родного отца. Не обратилась за поддержкой и к родне Тихона. Не подала на алименты.

От нее он никогда не слышал бранных слов, упреков, оскорблений. Ни в письмах, ни в общении не высказала она сожалений о том, что вышла за него замуж. Она всегда была немногословна. Скупая на эмоции, она быстро повзрослела.

Может, и потому свалившуюся на нее беду перенесла в одиночку.

Тихон из писем родни знал о семье все. Жена после войны получила хорошую квартиру. И, проработав несколько лет в поликлинике, окончила ординатуру. Замуж не выходила. Видно, ждала Тихона. Хотя не писала ему долгих тридцать лет.

Сыновья, окончив школу, поступили в институты. Конечно, отца они не помнили. А Тихон никогда их не забывал. Он помнил ребятишек смеющимися, плачущими, бегущими ему навстречу. Ведь удалось перед войной увезти их в деревню к сестре. Там они здорово загорели, поправились, подросли. А вскоре… Нет, это лучше не вспоминать: вокзальная суматоха, растерянные глаза жены, слезы сыновей. Их сердца чувствовали, что расстаются на долгие годы, а может — навсегда…

Тихон гнал от себя воспоминания. Война отняла у него не только семью, здоровье, а и все, что было, о чем мечтал…

Ни луча надежды не светило. Решил после окончания срока вернуться к овдовевшей сестре. В деревню. И вдруг письмо от жены. В нем — фотография.

Тихон, разглядев ее, спрятал в карман пиджака. Неожиданный, дорогой подарок. И загорелся огонек надежды. Надо выжить, чтобы вернуться.

Но кем? Как назовут сыновья? А жена? Примет из жалости. И будет стыдиться его. Да и дети разве поверят, что осужден ошибочно? Ни за что! Разве мертвый герой лучше живого отца, пусть и зэка — не по своей вине? Но поймут ли? Поверят ли? Признают ли отцом? Ведь не растил их…

От родни, большой и дружной, теперь осталось так мало. Сестра с племянниками и жена с сыновьями. Кто из них примет Тихона, кто поверит ему без упреков?

Валил лес бригадир. Летели из-под топора щепки. Ладони к топорищу прикипели намертво. Свободу зарабатывал. Потом и кровью, нечеловеческой усталостью. Физической и моральной. Да и один ли он здесь такой…

Конечно, жене письмо написал, короткое, сдержанное. Без телячьего восторга от ее приглашения вернуться к ней. Пусть обдумает все. Дал время поразмыслить, отказаться. Ведь годы разлуки изменили обоих. Стоит ли заново начинать?

Написал, где и кем работает. Когда ожидается освобождение. И хотя вопросов возникло много, спросил лишь о детях. О ней самой — не решился.

Чтобы Дашка не нашла фото семьи, спрятал его в полу пиджака. И берег его пуще глаза.

Дашка по лицу Тихона поняла, что не удержать ей его. Уедет, вернется к семье, как только придет время. И запила…

Вначале хотела выгнать, но сообразила, что пойдет по рукам. А за это участковый отправит обратно в зону. А туда ей вовсе не хотелось. И баба, понимая, что теряет Тихона, все чаще устраивала ссоры, напивалась.

Вот и теперь лежала, мордой в пол воткнувшись. В столовой условники угостили. Дашка уже давно не готовила дома. Не хотела, не могла заботиться о Тихоне. А сама ходила в столовую. Там было весело.

Заметив отсутствие Тихона, условники теснились, жались к Дашке, напропалую угощая вином и водкой, купленными в ларьке, подсовывали котлеты, пельмени и безнаказанно лапали ее со всех сторон.

Дашка, наевшись и напившись до отвала, не позволяла ус- ловникам большего. Отвесив кому-то пару оплеух, осыпала мужиков щедрой горстью отборной матерщины и плелась домой.

Тихон понемногу привык к этому. Он не бил, не ругал бабу, к которой давно охладел. И жил под одной крышей, жалея себя и ее репутацию. Ждал своего часа, торопил время.

Так было и сегодня. Пьяная Дашка привыкла к протопленной каморе, к спешному чаю по утрам, заботливо просушенным валенкам и телогрейке.

А потому, проснувшись утром и найдя валенки с телогрейкой у порога, где сама их оставила еще вчера, несказанно удивилась.

Тихон не разбудил ее. Шаря в'потемках, баба нашла спички. Зажгла свечу и вскрикнула от испуга.

Тихон лежал у порога в исподнем. Не шевелился.

— Тишка, ты что? На работу опоздаем. Вставай. Скорее, — дернула мужика за руку и отскочила в ужасе, заорала от страха.

Тихон был мертв. Это о него споткнулась, на нем проспала всю ночь. Волосы на голове бабы зашевелились. Ей стало холодно, страшно.

Дашка вскочила в чавкнувшие сыростью валенки. Руки никак не могли попасть в рукава телогрейки.

Забыв о платке, нараспашку, бледная, она неслась по селу, крича во все горло:

— Люди! Помогите! Тишка помер!

Машина, было дернувшаяся в тайгу, затормозила. Из нее условники высунулись. В услышанное не верилось. С чего бы мужику помереть? Еще вчера вкалывал как вол, ни на что не жалуясь. Смеялся. И вдруг умер…

— Нет. Тут что-то нечисто, — не поверилось бригаде Тихона. И, соскочив с машины, затопали мужики к каморе.

Кто-то догадливый сообщил об услышанном участковому.

Тот не заставил себя ждать. И, опередив всех, не велел никому входить в помещение, пока он лично все не проверит.

Дашка вечером не пошла в столовую. Сидела, запершись в каморе, одна, съежившись, притихнув.

Темнота в комнате, звенящее одиночество заставили задуматься, вспомнить многое.

Трагическая нелепость случившегося отбила сон, не хотелось есть, даже к выпивке пропала охота.

Умер Тихон. Его повезли в Поронайск на вскрытие. Значит, что-то заподозрил участковый.

«Эх, дурак ты, лысый мусор. Да мне, если б поднять Тихона, ничего больше от жизни не надо было бы», — подумала баба и вздрогнула от внезапного стука в дверь.

Наскоро включила свет, дрожащей рукой скинула крючок с двери. Даже не спросила, кто просится. Поверилось в чудо. А может, не умер? Может, вернулся? Но в дверном проеме стоял участковый с незнакомым человеком, представившимся следователем Поронайской городской прокуратуры.

Они уверенно вошли в комнату.

Следователь огляделся. Подошел к постели, смятой Тихоном. Дашка не догадалась, не успела ее прибрать. Осмотрел простыню, одеяло, подушку.

Переговариваясь с участковым вполголоса, подошел к печке. Заглянув в топку, быстро осмотрел заслонку и сказал, будто себе самому:

— Так я и предполагал…

Участковый подскочил к нему, лицо подергивалось.

— Не может быть, — вырвалось невольное. — Печку не трогала сегодня? — спросил Дашку участковый.

— Не до нее мне, — отмахнулась баба.

— Вчера вы ее закрывали? Задвижку? — спросил следователь.

— Я ее никогда не закрывала. А в последнее время и Тихон перестал ею пользоваться. Дров хватает. Слава Богу, в лесу живем. Топливо не переводится.

Баба сидела у стола и не видела, что задвижка печки была закрытой.

— Чем открываете задвижку, когда топить собираетесь? — спросил следователь Дашку.

— Не достаю ее. Высоко. Потому не закрываю. Сказала уже, чего еще спрашивать? — начала злиться баба.