Страница 4 из 21
Федька, слушая девушку, хохотал от души. Он рассказывал ей, как живут сосновцы, вспоминал смешные случаи. За разговором они не заметили, как пролетело время. Расстались под утро, условившись встретиться на следующий день.
Когда Федька вернулся домой, застал мать на крыльце. Она не спала, ждала его. Заплаканная, растерявшаяся, она дрожала от страха и не знала, что думать, где искать сына. Она обошла все село. Звала на реке. И тряслась от ужаса.
— Прости, мам, не успел предупредить. Шел за одним, получилось вовсе другое. Думал, быстро вернусь. А вышло не по-моему, — рассказал Федька все начистоту.
— Что вышла тебе помеха с клубом — это хорошо. Случись пожар, виновных искали бы не в поселке, а у нас. Наших же избили. Двоих и вовсе зашибли насмерть. Ведомо, кто зуб имел. С того и спрос. И тебя нашли бы. Долго не искали бы. И пришили бы политику. За нее нашего брата спецпереселенца к стенке ставят не разговаривая. Так что благодари Бога, что беды избежал. А насчет Ольги закинь думать! Не пара она тебе. Не смей и вспоминать. Не допущу несчастья на голову твою. Не дам судьбу единственного сына изувечить!
— С чего ты так? Почему плохое думаешь? Ведь ты не видела, не знаешь Ольгу, — опешил Федька.
— И знать не хочу! Ишь она какая правильная! Контрой назвала, всех нас стрелять надо! И ты поверил, что дед ее переломал в момент. Такое враз не делается. Коль сидит в девке червоточина, пасись ее! Она не может тебе женой стать! Руби дерево по себе! Деды не вечны! Помни это! Скажут ей на собрании, выкинут из комсомола, если с тобой встречаться будет, она и имя твое забудет, чтоб самой спокойно жить. Ищи девушку средь своих. Этих мы с детства знаем. Каждую. Их вон сколько нынче! Всякая тебе рада будет. И жить спокойно станете, — отговаривала мать, указывая то на одну, то на другую сосновскую девчонку. Всех их хорошо знал и Федор, но ни к одной душа не лежала.
Ничего не сказал он матери, не обещал и не согласился с нею. А вечером, едва вернулся с работы, сразу засобирался в поселок. Об ужине забыл. На мать не оглянулся. Ничего ей не сказал. Та без слов поняла. Почувствовала, отговаривать бесполезно. Не слышит сын. Вскружила ему голову девчонка. Вон как торопится. И замерла, заледенела в ожидании. «Только бы живой вернулся со свидания. Только бы не приключилось лихо!» — болело сердце.
Ольга ждала Федьку, как и условились, на берегу. Они снова просидели до первых петухов. Говорили, спорили, смеялись. Снова не хотелось Федьке расставаться с нею. Понравилась Ольга. Он не мог оторвать от нее взгляд. Она казалась ему самой красивой. И что там недоразумения первой встречи? Они уже не говорили о политике.
Вернувшись домой, Федька снова застал мать у окна заплаканной. Успокоил. Поделился радостью, сказав, что не видел на свете девчонки лучше Ольги.
Мать глянула хмуро. Об Ольге не хотела слушать.
А через месяц попросил он разрешения пригласить Ольгу в гости.
Мать отказала наотрез. Федька не понял ее упрямство, но стал сдержаннее, холоднее, перестал делиться сокровенным, замкнулся и мало виделся с нею. Неохотно выполнял ее просьбы, а потом и вовсе начал избегать всяких разговоров.
Чем дольше встречался с Ольгой, тем сильнее к ней привязывался, все больше отдалялся от матери.
В Сосновке уже знали, что Федька влюбился в поселковую и встречается с нею всерьез.
Он и не видел, как качают сельчане головами, не веря, что любовь парня кончится добром. Так оно и случилось.
Подвыпив в один из выходных, пятеро поселковых ребят поймали Федьку, когда он пришел на свидание. Избив его до бессознанья, оставили замерзать беспомощного на гладком льду реки.
Ольга в тот день впервые не смогла прийти на свидание. Заболел старый Силантий, простыл на посту. И девушка, лишь к полуночи вспомнив, послала к реке младшую сестру, чтоб предупредила, извинилась за нее перед Федькой.
Дуняшка не поняла, почему парень валяется на льду. Подошла не без страха, приметила кровь. Заорала в ужасе, подумав, что Федьку убили. Позвала на помощь. И вместе с двумя мужиками втащила парня во двор его дома.
Мать, едва увидев, в крике зашлась. Бросилась к сыну, растолкав всех, и, не слушая никого, кричала с пеной на губах:
— Будь она проклята, эта Ольга!
Дуняшка, услышав такое, мигом бросилась со двора.
Едва влетев в дом, к Ольге кинулась. Рассказала обо всем, ничего не утаила. Та слезами зашлась. За что проклятье над головой повисло? И, не видя, не зная Федькиной матери, люто ее возненавидела.
Федька пришел в сознание лишь утром. Огляделся вокруг, понял, что лежит дома, а встать не может. С трудом вспомнил о случившемся. Позвал мать, та на кухне со стряпней возилась. Услышав голос сына, вбежала в комнату, обрадовалась.
— Очнулся, родимый! Слава тебе, Господи! Уж не чаяла, когда глаза откроешь, словечко вымолвишь!
— Мам, как я дома оказался?
Та торопливо затараторила. Не упуская подробностей и возможности упрекнуть сына, рассказывала о своих предчувствиях, страхе.
— Девчонка, говоришь, была с мужиками? Какая из себя? — насторожился вмиг. И понял сразу: «Младшая сестра Ольги!»
Мать, вспомнив свое, на кухню ушла. Обидно стало. Не пожалел сын ее, о той, чужой, вспомнил. «А ведь она во всем виновата!» — вытерла глаза платком.
— Мам! — позвал Федька. Когда вошла, попросил тихо: — Позови ее! Сходи к ней!
Женщина всплеснула руками от досады. Из глаз слезы брызнули:
— Ну уж нет! Сюда, пока я жива, она не войдет! Слышать не хочу!
Федька рассказал матери о драке. Выгораживал Ольгу, как мог. Но напрасно. Мать наотрез отказалась познакомиться с девушкой и твердила свое:
— Знать ее не хочу!
Федька, поев, отвернулся к стенке. А вечером попытался встать на ноги. Но не получилось. А мать задумала свое. И, едва стало смеркаться, позвала к сыну в гости сельских девчат, чтоб поговорил да пригляделся поближе. Авось, об Ольге скорее забудет.
Девки ввалились в дом веселой гурьбой. Со смехом, с шутками. Веселые, румяные от мороза, с искристыми глазами, они не заставили себя уговаривать. Поняли, в доме нужна невестка. Догадались, почему пригласила их Федькина мать, и вздумали доказать, что они ничем не хуже поселковой зазнобы.
Они вмиг взялись помочь старухе по хозяйству. Как знать, может, она чьей-то свекровью станет. Так пусть выберет одну из них.
Девки старались друг перед дружкой. Вскоре печку побелили, вымыли полы. Напекли хлеба на неделю вперед. Приготовили ужин. Корову подоили, почистили до блеска, в сарае прибрали. Наносили воды и дров. И потом до ночи сидели вокруг Федьки. Вышивали, вязали, пели, что-то рассказывали.
Что и говорить, нравился парень всем. Пригожий и добрый, работящий и заботливый, он стал бы желанным зятем в любой семье. Ему любая девка была бы рада, как подарку. А и парней в Сосновке не густо. Всем не хватало. А и тем, какие имелись, далеко до Федьки было. Выпивали, матерились, иногда дрались меж собой.
Федька слыл самым завидным женихом, и упускать его сосновские девчата никак не хотели. Ждали, кого из них выберет?
Парень знал обычай спецпоселенцев — не обижать гостей. Тем более своих — деревенских. И потому, вначале неохотно, а потом, забывшись, — со смехом поддерживал шутки, понял затею матери, хитрую придумку, но решил не выговаривать ей за это, не обижать.
Девки, просидев до глубокой ночи, пообещали назавтра утащить его с собой в баню и выпарить, выгнать всю хворь и болячки. Распарить вениками ушибы и побои, чтоб от них и следа не осталось. И, рассмешив до колик в животе, высыпали стайкой из дома.
Федька знал: его ровесники спокойно мылись в бане с девчатами. Так повелось с самого начала. Никто не считал это зазорным. В бане все было по-чистому. Никому и в голову бы не пришло лапнуть девку или обшарить ее похотливым взором. С детства вместе росли. На глазах друг у друга. Знали, не голи бояться надо, а греха. Там, где все открыто и чистая доверчивость не знает ложного стыда, бояться блуда не стоило.