Страница 63 из 70
Вот чья-то фигура уже отчетливо проглядывает сквозь снежную завесу. Человек идет ровно. Не шатаясь от ветра. Лишь слегка наклонив вперед упрямую голову. «Куда это он? Сюда! Наверное, к Виктору Федоровичу», — подумал Яровой и предупредил корпевшего над бумагами начальника лагеря.
—
Поработать не дадут, — заворчал тот, не поднимая головы.
—
Здравствуйте, — вошел в кабинет подтянутый, словно игрушечный — с витрины, человек.
—
Здравствуйте! — узнал его по голосу начальник лагеря. И, не повернув лица в сторону вошедшего, сказал:
—
Вы к нему, — и указал в сторону Ярового.
Вошедший быстро разделся. Подошел к столу.
—
Вы меня звали? Я заместитель начальника лагеря по воспитательной работе среди заключенных. Моя фамилия — Васильев, — отрекомендовался вошедший единым духом.
Яровой, как и на предыдущих допросах, назвав себя, пригласил сесть и приступил к обычной процедуре:
—
Я вас буду допрашивать в качестве свидетеля. Ваше имя и отчество? Год и место рождения, национальность? Образование?
Он заполнял первую страницу протокола. Васильев отвечал по- военному четко, как человек, который гордится своими анкетными данными.
—
Простите, а по какому, собственно, делу вы меня допрашиваете? — прервал он вдруг Ярового.
—
Не торопитесь, я скажу. Вот здесь распишитесь, пожалуйста, и том, что вы предупреждены мною об уголовной ответственности за заведомо ложные показания, а так же за отказ или уклонение…
—
А по какому праву вы меня допрашиваете? — перебив Ярового, вскочил Васильев. — И вообще, как вы здесь оказались? С каких это п
ор
вы, Виктор Федорович, — повернулся Васильев к начальнику, — впускаете на территорию лагеря посторонних? Допускаете, как мне доложили, их общение с заключенными! Ведь приезжий товарищ не из нашей Певекской прокуратуры и даже не из Магаданской! Да и тех для их же безопасности мы с Бондаревым в свое время не впускали в зону! И, кстати, очень верно. Я не потерплю такой потери бдительности и доложу куда следует…
—
Сядьте, Васильев! — побагровел начальник лагеря, — и не устраивайте здесь балагана! Стыдитесь! Своим железобетонным апломбом, затасканной демагогией и дремучим невежеством в элементарных познаниях уголовно-процессуального закона вы, Васильев, роняете честь и достоинство офицера. И оставьте старую манеру говорить об одном человеке во множественном числе, а на дело государственной важности — вешать ярлыки своего калужского представления о законности.
—
Я не из Калуги! — сорвался на фальцет голос Васильева.
—
Я имею ввиду не место, где вы осчастливили нас своим появлением на свет. Я говорю о ленинском указании о том, что не должно быть законности Калужской в отличие от законности Казанской. Закон — един для всех, в том числе и для вас, Васильев, — рассмеялся начальник лагеря. И, опять посуровев, добавил: — Ленина надо знать, Васильев, а не только устав внутренней службы. И это мой заместитель по воспитательной части… — сокрушенно развел руками Виктор Федорович. — Товарищ Яровой, я думаю, Васильев уже осознал полноту ваших полномочий следователя и готов принести вам свои извинения. Так, Васильев? — мощный торс начальника лагеря наклонился над вжавшим голову в плечи заместителем.
—
Да-а… Извините, товарищ следователь прокуратуры, давайте я подпишусь, что буду говорить правду, — заторопился Васильев, кося глазом в спину возвращавшегося к своему столу начальника.
—
Хорошо, свидетель. Я готов продолжить, но предупреждаю: если вы по-прежнему будете настаивать на своем мнимом праве отказываться или уклоняться от дачи показаний, я вынужден буду сделать об этом отметку в протоколе и прекратить допрос, — невозмутимо отчеканил Яровой.
—
Спрашивайте, — опустил голову Васильев.
—
Вначале я отвечу на ваш предыдущий вопрос — по какому делу вы будете давать показания. Итак, в Ереване недавно был обнаружен труп. По этому факту я возбудил уголовное дело и веду расследование, в процессе которого возникли веские основания считать смерть этого ереванского гостя насильственной. Проще говоря, устанавливается возможный
убийца
. Или
убийцы
Авангарда Евдокимова, — Яровой намеренно сделал паузу, внимательно наблюдая за реакцией Васильева. Тот, услышав фамилию Скальпа, заметно побледнел. Зрачки его внезапно запрыгали. «Как зверьки, пойманные в клетке», — подумал Яровой. И тут же мысленно зафиксировал проверенную долгим опытом оценку: «явный признак волнения. Волнения и… боязни, — опять же мысленно поправил себя Яровой. — Но чем вызвано это волнение и чего он боится? Ну-ка, следователь, какой короткий анализ ты сделал, пока этот воспитатель заключенных петушился? Будем честны, до этого все допросы проходили очень гладко. Информация давалась легко. Не потому ли, что зэки были в какой-то мере, кто в большей, кто в меньшей, заинтересованы разоблачить Скальпа, как «суку», как осведомителя Бондарева и его любимчика? А остальные давали показания легко, поскольку никакой личной заинтересованности в результатах расследования не имели. Этот же, Васильев, конечно, уже узнал, когда шел сюда, что я интересуюсь Скальпом. И сразу же попытался сорвать допрос, уклониться от показаний. Плюс явное волнение, которое Васильев не смог скрыть, даже зная заранее, о ком его будут допрашивать. Такое бывает у людей неуравновешенных или… у заинтересованных. Вывод: Васильев не просто не хотел давать показаний. Он, вероятно, не желает «рассекречивать» Скальпа в его сговоре с Бондаревым и самим же Васильевым; либо… Стой, следователь. Ты, конечно, можешь допускать это «либо». Но только как возможную версию. Допускать, но не увлекаться подозрениями. Остановись пока на этом. Мало информации, чтобы идти в своем анализе дальше. Надо продолжить допрос. Пауза уже затянулась. Но нет, не ты первым нарушишь ее. И ты не будешь строить этот допрос, а он посложнее предыдущих, на вопросах и ответах. Вопросами можно дать ему представление об объеме информации, которой располагаешь ты. А тебе надо иметь представление не только о его объеме информации, но и о его правдивости. О том, насколько он далеко зайдет в нежелании говорить. Твоя сдержанность, следователь, создаст у Васильева представление о том, что либо ты уже знаешь очень многое, либо почти ничего не знаешь. В любом из этих случаев он будет в неведении о чем и как много можно сказать, а о чем — промолчи. Приготовься, следователь, зрачки Васильева уже заняли нормальное, стабильное положение. Сейчас задаст вопрос типа «А причем здесь я и наш лагерь?»
Яровой провел этот внутренний диалог с самим собой, оставаясь внешне совершенно невозмутимым и даже безучастным к тому, как воспринял его слова следователь.
— Простите, а почему вы, товарищ следователь, так уверены, что это — Евдокимов? У него что, документы при себе были? И какие у нас доказательства, что он убит? Может, он своей смертью умер или несчастный случай… Но это — ваше дело. Я лично не понимаю, какое к этой истории имеет отношение наш лагерь, ваш приезд сюда и вот этот разговор, простите — допрос. У вас там, в Армении, что, командировочные средства некуда девать? Могли бы прислать? запрос. Мы бы ответили. Или у вас порядки там,
н
а
Кавказе, другие? У нас за такую прогулку на другой край земли по головке не погладили бы, верно я говорю? — повернулся Васильев уже к начальнику лагеря. — Вы только представьте себе, Виктор Федорович, что у нас в лагере умер, допустим, зэк. А я бы поехал выяснять причину его смерти в Ереван…
Хохоток Васильева оборвался, едва он взглянул на Ярового. Ого, какой ледяной, ничего не выражающий взгляд у этого следователя! И почему он все только что сказанное им, Васильевым, дословно записал в протокол?
—
Продолжайте, свидетель, — ответил Яровой на этот невысказанный Васильевым, вопрос, — продолжайте.
—
А мне нечего продолжать, — растерялся Васильев, — я только высказал, так сказать, свои соображения…