Страница 15 из 105
— Сильный человек такой, кто за себя постоять умеет, — поднял голову Рафит.
— Человек не сильнее своей судьбы и чужой. А она справедливее. Так ты уже лучше предоставь своего врага судьбе. Поверь, она за всех одна сможет справиться. Не бери в руки жизнь, которую не ты создал. Смерть не любит, когда ее опережают, и ловит того, кто посмел ее обойти на вираже. Не торопись. Поднять руку на человека — не ново, но смотри, сумеешь ли ты ее опустить? — грустно улыбнулся Петро.
Магомет хотел налить чай, но глянув на кружку, растерялся.
— Вот черт!
— Что?
— Кружку из-за него испортил.
— Выкинь. И его вместе с нею. Месть человека слабым делает. А здесь сильным нужно быть. Иначе не выживешь. Туго станет — закури. Или выпей. Но в сердце горе не пускай, — рассмеялся Петро.
— И еще, Рафит! Повздорили мы тут. Но не от добра. Знай, лошади — наш хлеб. Они не только нас кормят. Они помогают нам детей наших кормить. Они для нас до смерти — дети наши. До смерти и помогать мы им будем. Они ни в чем перед нами не виноваты. У Петро их трое. У меня четверо. На другую работу у нас уже сил нет. А не станет у кого из нас кобылы, что делать будем? Лошадь сюда не доставишь. Дом можно по бревну разобрать и привезти. А кобылу? Помни, больше, чем о себе — о ней помни. Она твоя кормилица. Сам голоден — стерпишь. Ее накорми. Кобыла, оно если по-человечески с ней, любого друга заменит. Мы ведь на войне в кавалерии служили. Цену лошадям лучше других знаем. Нас мог облаять — простили бы! А лошадь обижать не моги, — говорил Геннадий.
— Верно из-за того гада ты на весь свет злой. А ты подумай, что было бы среди людей, если бы все мы в сердце только зло имели. И ни капли добра. Ты и в лагере среди таких не выжил бы! И мы не враги тебе. Не те годы, чтоб еще меж собой воевать. В своем доме. Этого и с тебя, и с нас хватило по горло. Вояки мы нынче никудышние. Живи! И умей радоваться тому, что сегодня жизнь подарила. Пусть малому. И не сетуй на прошлое. На врагов. Они твою жизнь не украсят. Не всегда враг бывает перед нами виноват больше, чем мы перед ним. Раз он тебя не ищет, значит простил. Будь и ты не глупее его. Он сильнее тебя — раз сумел забыть. А кто смерти своей раньше времени ищет? — грустно улыбался Петро.
Рафит слушал его. Понемногу успокаивался.
А ведь и прав старик. Очень прав. Вон как хорошо все понимает. Не зря голова его такая белая.
Рафит смотрит на Петра уважительно. Словно рассматривает себя в зеркале времени. Будто себя через добрых два десятка лет увидел. И неловко стало. Он посидел еще немного, обдумывая все сказанное. И, пощупав в последний раз деньги в кармане, от которых тепло на душе становилось, выложил их на стол:
— Вот это все, что у меня пока есть. Давайте вместе. Чтоб теплее.
— Можем отдельно. Тут уж ты сам решай. Мы варим сами. Как умеем. В столовую ходить дороговато. А тебе может не понравится. Да и готовим по очереди. Так что и тебе придется этим заниматься. Или хочешь одним котлом пользоваться, — сказал Геннадий.
Даже собачки живя в одном дворе наедаются с одной миски. Зачем меня гонишь, я тоже буду стараться. Плов умею варить. Еще кое- что. Там у вас научусь. Я работаю — вы готовите, вы работаете — я варю.
Ну хорошо! Завтра готовит Петро. Потом ты. В магазин мы ходим два раза в месяц. Сразу все набираем. Чтоб каждый день не ходить, по очередям время не терять. Ты и в этом будешь помогать. Стирает нам женщина. А в доме сами убираем. Тоже по очереди. Но вода и дрова — общая забота, — объяснял Геннадий.
— Я согласен!
— Баня здесь работает два раза в неделю. А парикмахерская — по выходным. Ну об этом мы еще напомним. И, кстати, все дни недели мы работаем. Все. А в выходные будем чередоваться. Двое будут отдыхать — один работает. Село нельзя без воды оставлять. Но лошадям тоже нужен отдых. Их беречь надо. Вот давайте подумаем, кто в воскресенье будет работать? Прошлый выходной воду Петро возил, так что остаемся мы с тобою.
— Давай
я
Водовозы в селе были людьми уважаемыми. Да и как иначе? Ведь не могут же люди жить без воды! А самим попробуй наносить воду с речки? Далековато, да и холодно. Один раз принесешь пару ведер, а во второй раз — снова прорубь от льда очищай. Долби ее ломиком, топором. Сколько на это времени уйдет? И привыкли люди Каменского к Рафиту. Стали в магазине без очереди пропускать. Глядишь, завтра воду пораньше привезет. Поможет ее в бочку переносить. Что ни говори — водовоз!
Привыкли к Рафиту и старики. Они все чаще просили его сварить плов, какой им пришелся по вкусу. Заварить чай, как только он умел. Чтоб сохранить весь аромат. Даже кобыла смогла, пересилив себя, привыкнуть к новому хозяину. Он уже не обижал ее. Не бил. Не забывал кормить. Перед началом работы приносил ей в кармане сахар. Правда, другим тоже давал по кусочку. Но ей по два, а то и по три. Стал жалеть. На ночь никогда не забывал постелить на пол солому. А вскоре даже печурку смастерил. И протапливал на ночь… Чтоб не простыли лошади. По выходным он чистил лошадей деревянным скребком. И лошади, немало удивляясь резкой перемене, все же принимали его заботы и уже не били ногами стойла, когда Рафит заходил на конюшню. Но были настороже.
И вот однажды чистя свою кобылу он ненароком коснулся сосцов, брызнуло молоко. Рафит вздрогнул. Вспомнилось детство. Кумыс. Скачки на лошадях в степи. Ей не было ни конца, ни края. Следом бежали пушистые, тонконогие, резвые и добрые, как дети, жеребята.
Когда это было? Да и было ли? Но запах теплого кобыльего молока… Он не приснился.
— Родить будешь скоро. Ну ничего. Не бойся. Я буду здесь. С тобою. Если что— помогу— шептал он на ухо кобыле. Та головой
о плечо Рафита потерлась. Мокрой губой по его уху провела. Заржала тихонько.
— Нет, мамка. Работать тебе нельзя. Отдыхай! Гулять будешь. А воду другие пусть повозят, — улыбался Магомет. И, вернувшись в дом, сказал старикам, что завтра он не будет воду возить:
— Кобыла дня через три ожеребиться должна. Нельзя ее запрягать. И так много работала.
— Ну, а ты чего приуныл? Рожать-то ей, а не тебе! — рассмеялся Геннадий.
— Заработка у меня пока не будет, — развел он руками.
— Ну и что? Ты и так хорошо получишь. Да и заработал. Продуктов много. Чего горюешь. Не у одного у тебя кобыла жеребая. Наши тоже. И тоже придется посидеть без дела. Ничего, мы с Петром наш заработок на всех троих разделим, а ты дома посиди. Тоже неплохо.
Магомет довольно улыбался, ему понравилось предложение Геннадия. Он согласен разделить заработок. Ну нельзя же совсем без него человеку оставаться! Но стук в дверь напугал. Теперь все трое удивленно переглянулись. Кто бы мог быть? К ним никто, никогда не заходил.
В дом вошел начальник коммунхоза.
— Як вам ненадолго. С просьбой. Школе надо помочь. Может кто из вас?
— А что случилось?
— На один день хочу кого-либо взять туда.
— Свободный человек нужен? — спросил Петро. — Да.
— У нас — как раз Рафит свободен. Лошадь жеребиться будет.
— А в школе уборную надо почистить. Сами понимаете. Она на улице. Все смерзлось. Войти нельзя. Надо сделать.
— Я не сявка! — подскочил Магомет, сверкнув глазами в сторону Петра.
— А что это такое — «сявка»? — удивился начальник.
— Ничего!
— Я обидел чем?
— Да нет, нет. Мы тут обговорим меж собою. А утром сделаем. Надо — значит надо, — ответил Петро.
Начальник ушел.
— Послушай, а что такое «сявка»? — повернулся Петр к Рафиту. Что такое? Это те, кто в бараке за всеми говно выносят. И самих
их» а говно считают. Я вор! Вор! Но не «сявка»! — кричал Магомет (бледнея.
— Вон оно что? А я то думал, что тебя и впрямь чем обидели, —
I казал Петро и, рассмеявшись, продолжил:
— В лагере это заставляют делать по принуждению. Бесплатно. Здесь же нас просят. К тому же за деньги. И дети — не зэки. За ними не грех и убрать. Своих растили. Знаем. За нами в свое время убирали, не брезгуя. Детвора не знает твоих убеждений по этому поводу.