Цена ошибки

У новой медсестры никаких подобных изъянов не оказалось.

Ве-роч-ка… Три слога и вся жизнь…

Глава 13

После рождения Антона Майя странным образом присмирела, стала вести себя иначе. Она избрала себе совсем другую политическую платформу. И согласно ей подчинила себя и свой характер, свои бурные переменчивые настроения сыну. Благодаря этому сын очень долго не подозревал, даже не догадывался, что в семье Лазаревых неблагополучно. И очень неблагополучно.

Игорь порой удивлялся, глядя на сына. У него словно отсутствовала интуиция — то могучее, тонкое умение ориентироваться в мире с помощью внутреннего голоса, направляющего и подсказывающего там, где никаких внешних проявлений незаметно. Постичь суть часто можно только с его помощью, но такой помощью Антон оказался обделен от природы.

Правда, он нисколько не страдал по поводу этого отсутствия, так как просто не представлял себе, чего лишен. И жил легко и ровно, чем-то иногда неприятно напоминая Игорю его верного друга-приятеля.

После развода Сазонов, оставивший Шурке и сыну квартиру и весь скарб — хоть здесь было необходимо остаться мужчиной, — моментально перебрался к своей второй жене, тоже с сыном. Разница у мальчишек получилась всего-навсего в полгода.

Но и на новом месте Георгий долго не задержался. Совместной жизни под одной крышей, равнявшейся году и двум месяцам, для Сазонова хватило вполне. И он вновь переехал. Уже к третьей жене, только на этот раз без сына. Она родила Георгию дочь через три месяца после его переезда.

Всем знакомым Гошка всегда теперь давал лишь номер телефона родителей. И ржал:

— Вам там, и только там, точно скажут, где я в данный момент проживаю. Иначе меня не найти.

— Ты просто какой-то мутант! — не выдержал как-то Игорь. — Не надоело тебе все время жить проходными дворами?

— Ну да, это симптом! Но пока не надоело, — весело согласился с ним Сазонов. — А мутантов теперь в природе полно. Весь мир уже ошеломлен их стремительным размножением. Вот, например, рыбалил мужик зимой через маленькую прорубь. Клюнуло. Подсек… и глаза на лоб полезли. Рыба схватилась плавниками за край проруби и упирается. Рыболов, раздумывая, не сошел ли он с ума, машинально изо всех сил тянул. Но рыба упиралась будь здоров! И в конце концов сорвалась и ушла.

— Пить надо меньше, — холодно заметил Лазарев.

— Да это ни при чем! Что потом выяснилось — рыбы в этой местности так мутировали, что у некоторых на плавниках выросли маленькие, вполне полноценные лапки! В общем, жуть! Но зато правда-истина. Другой тебе случай. Приехали люди в командировку в большой город и удивляются — по городу бродит уйма котят. Возле любой помойки — котята. Непонятно: откуда столько их развелось и где же их родители? Взрослых кошек будто и не видно почти… Позже местные все объяснили. Бродячие кошки у них целыми популяциями мутировали по части карликовости. И это вовсе не котята, а взрослые бродячие кошки — мутанты-карлики. А ты, Гор, прости, конечно, за откровенность, прямолинеен до примитивности. У тебя какая мораль романа Бальзака «Шагреневая кожа»? Что надо здоровый образ жизни вести! А мораль «Короля Лира»? Не надо желать власти! А мораль «Моцарта и Сальери»? Надо меньше пить! А теперь я с тобой пооткровенничаю и поведаю тебе, чистоплюю несчастному, какие панталончики носит у вас врачиха Нестерова…

— Опля… Ты неутомим. И эта тихоня и скромница сдалась… И где же ты видел, какие она носит панталончики? Неужели опять в перевязочной?

— Ну, на такие вопросы я буду отвечать лишь в присутствии моего адвоката! — заявил Гошка. — А вообще, почти у каждого человека, чем бы он ни занимался, где бы ни работал, всегда есть маленькая посторонняя слабость, которую он любит гораздо больше своего дела.

— Маленькая! — насмешливо хмыкнул Игорь. — Таковой ее считаешь один лишь ты.

— Ну да, невеликая, — стоял на своем Сазонов. — Признаюсь тебе: я простой человек и меня страшит возможность одиночества.

Лазарев засмеялся:

— Она тебе грозит меньше всего!

— Не скажи… Мы не можем ждать милостей от природы. А одиночество — это дамоклов меч каждого. И тебе стоит соображать мозгой насчет себя. Великие люди осуждены на вечное одиночество. Так что тебе на роду написано… Твоя Майя не в счет, сам понимаешь. Некий итальянец утверждал, что гениальность — просто-напросто одна из форм безумия. Наверное, это правда. Вообще людей с преувеличенными способностями трудно признать нормальными людьми. Возьмем обжор, сладострастников и мыслителей. Вполне допустимо, что чрезмерно развитый мозг — это обычное уродство, подобно расширенному желудку. Всего-навсего. — Гоша весело расхохотался. — Так что мы с тобой в этом вопросе недалеко друг от друга ушли. Игорь смутился:

— Не надо так бросаться словами… Это опасно. О каком моем величии ты болтаешь?

— Брось, Гор, не прикидывайся праведником! Недавно сам Долинский так и заявил при всех: скоро весь мир услышит и узнает эту фамилию — Лазарев! Это о тебе, значит, Васильич! Дошло? У меня ужасно второй день болит печень… Все-таки у меня рак… Или камни. Вот смотрю недавно балет по телику и думаю: «У этих плясунов камней в почках точно не бывает — все вытанцовывается!»

Игорь с досадой отмахнулся.

— Так почему же ты такой хмурый? — повторила Вера. — Кажется, причин для этого никаких — нефть нашел и разбогател в одночасье… Даже не играя в игру «Как стать миллионером». Ловкач ты и везунчик по жизни, Ситников!

Дмитрий, ничего не отвечая, сбросил сандалеты и прошлепал в комнату. Полы блестят, как всегда, кастрюли на кухне сияют, ковры выбиты до стерильности… Жена оказалась отличной хозяйкой — все кругом вымыто-вычищено, выстирано-выглажено, всегда обед из пяти блюд и уроки за дочку сделаны на «отлично».

И жить бы Ситникову да радоваться… Только никакой такой радости из их уже многолетней семейной жизни не получалось. Смешно сказать, но Дмитрия раздражало в последнее время буквально все, а в частности именно Веркина безупречность. Ну просто упрекнуть не в чем! Привязаться не к чему! А жить с женой долго, ни к чему не цепляясь, — это скука смертная. Даже врагу злейшему такого не пожелаешь! Не то, не то…

Идеальная жена офицеру Ситникову не снилась, не мерещилась. Он и жениться тогда не собирался. Хотел выйти в отставку, уехать к себе в Москву, устроиться в порт или еще куда-нибудь, обязательно возле воды… Вставать на заре и смотреть на плавно скользящие волны, по которым давно томилась и тосковала душа…

И тот пьяница запойный — Виталий Кудреватов (Кудреватый! — ржали солдаты) — стал последней каплей в чаше ситниковского терпения.

Сдав его с рук на руки обрадованному генералу, Дмитрий пошел писать рапорт об отставке. На полпути его остановила девушка с милыми, застенчивыми, высоко поднимающимися к вискам глазками.

— Спасибо вам… — робко сказала она. — Я Вера Кудреватова…

— А-а, очень приятно! — злобно оскалился Ситников. — Нужно получше следить за своим беглым супругом! А то он у вас совсем избегается! И вообще, лечить его не помешает…

— Я лечила, — грустно сказала девушка. — Пробовала… Ничего не вышло… Таких вылечить можно, только если они сами хотят этого. А Виталий ничего не хочет… Я медсестра. Это мой брат. Старший.

— Поздравляю вас с таким родственником! — гавкнул Дмитрий. — И как же вам удалось, медсестра, бросить этакие силы на поиски своего разнесчастного братца?!

Она покраснела и замялась.

— Я… очень просила его найти… Одного человека из министерства… Я ему уколы делала…

Ситников окинул ее с ног до головы полным ненависти взглядом. Просила, видите ли… Знаем мы, как это делается… Темной порой, без свидетелей… Ночная кукушка всех перекукует… И военные дяди из министерства тоже люди…

— Вы обо мне что-то нехорошее подумали, — прошептала Вера.

— Как заслужила — так и подумал! — буркнул Дмитрий. — А от меня что нужно?

— Я… поблагодарить только… — совсем потерянно пролепетала она.