Прокаженный

Гардероб, как всегда, не работал, и майор, не раздеваясь, уверенно двинулся вдоль длинного знакомого коридора. Справа доносились ритмичные звуки музыки, и в щелочку раскрытых дверей было видно, как тетки в купальниках двигали тем, что у них имелось ниже талии, однако майор на прелестниц заглядываться не стал, а поспешил дальше. В самом конце коридора он повернул направо и наконец услышал звуки, хорошо знакомые, — звонко и сухо ударяли перчатки по лапам, тоном ниже звучали удары ногами по тяжелому, в рост человека, мешку, и на весь зал раздавался голос Игоря Петровича Семенова:

— Руки не опускать и колено выше.

Сарычев зачем-то пригладил свою густую черную шевелюру, открыл дверь и краешком двинулся к тренерской. Заметив его, главнокомандующий, высокий, жилистый физкультурник, одетый в одни только боксерские трусы, скомандовал:

— Работаем еще раунд, — и, подойдя к майору, сказал: — Здорово, пропащий. Иди переодевайся.

Зная, что говорил Семенов немного, майор произнес в ответ:

— Здравствуй, Петрович, — и шустро двинулся в тренерскую искать штаны по фигуре.

Познакомились они лет пятнадцать назад, когда Александр Степанович, тогда еще младший лейтенант, отловил злостного хулигана, избившего пяток здоровенных, правда нигде почему-то не работавших, молодых людей. Хулиганом был Игорь Петрович Семенов. Правда, потом объявилась потерпевшая, у которой избитые упорно пытались похитить девичью честь, и дело перешло в несколько другое русло, но недоумение у молодого Сарычева не прошло: ну посудите сами, граждане, как мог этот тощий, легковесный парень так измордовать здоровенных амбалов, ни за что не желавших строить коммунизм? Чтобы задумчивый мент не мучился, Семенов притащил его в этот самый зал и показал, как именно. Сам он в это время занимался в сборной у Ларина, некоронованного чемпиона страны, сетоканом — академическим сложным стилем каратэ, — и его гири-ваза в сочетании с мощной техникой рук произвела тогда на будущего майора впечатление совершенно неизгладимое. Это уже много позже, прозанимавшись лет восемь вместе, они осознали, что для славян привычней и генетически понятней свой русский рукопашный стиль и что один убитый во время боя не ценен так, как десять раненых.

Между тем Александр Степанович разделся до трусов, ствол и ксиву упрятал в шкафчик и, облачившись в штаны, начал работать — попрыгал через скакалку, прозвонил все суставы, а после, побившись раунд с тенью, стал работать на гибкость. Пот лил с него ручьем, однако мотор бился ровно, и настроение улучшалось стремительно. Только он надел «блинчики» и собрался постучать по мешку, как в зал зашли двое посторонних, как видно из другой школы. С Петровичем они поздоровались уважительно, но выслал тот их переодеваться в общую раздевалку, и Сарычев понял, что если это не враги, то во всяком случае и не друзья. Стучать в мешок он не стал, а, подтянувшись к Семенову поближе, начал отрабатывать комбинацию из «брыка» и «лягунка» — ножных ударов новгородской школы. Петрович минуту смотрел на него, а потом негромко спросил:

— Шура, а поработать не хочется тебе?

— Можно, — ответствовал майор, хотя знал, что у Семенова, не признававшего ни рангов, ни поясов, принцип был один: входит кто хочет, а выходит — кто может.

Тем временем гости вышли из раздевалки и начали разминаться, — каратэги были у них из белого шелка, и на их фоне пояса казались обвившими их по талии угольно-черными змеями. Наконец старший из них, у которого был третий дан, подошел к Петровичу и спросил:

— Как?

— В снарядных перчатках, руками лайтконтакт в верхний уровень, по корпусу полный, — был ответ, и один из гостей вместе с майором не спеша полез в ринг.

Судьи там не наблюдалось, и Александр Степанович отчетливо понял, что каждый будет отвечать только за себя. Он расслабился, переместил центр внимания в низ живота, в то же время не отрывая прищуренных глаз от своего противника. Это был среднего роста азиат, лет тридцати, двигался он легко и спокойно, а когда Сарычев, мгновенно сорвав дистанцию, попытался провести лоу-кик ему в бедро, то узкоглазый воин ногу свою не отдал, а вставил с ходу майору йоко-гири в район печени, хорошо хоть, что попал в подставленный локоть. Атака не удалась, и по силе ответного удара Александр Степанович понял, что противник ему попался явно не подарок. Между тем азиат сделал финт рукой и, подготовив маваси-гири по среднему уровню, мощно провел его по сарычевским ребрам. Дыхание у майора сбилось, и в это же самое мгновение он получил удар в лицо. Какой там, к чертям собачьим, лайтконтакт — это был мощный, полновесный гияку-цуки, и не сделай Александр Степанович уклон, неизвестно, что сталось бы с его усами и с ним самим заодно. Тем не менее кулак противника вскользь задел скулу, раскровенив лицо, и Сарычев начал ощущать, как сжатая где-то глубоко внутри него пружина вдруг начала с бешеной скоростью распрямляться. Он сделал быстрое обманное движение и внезапно, резко сократив дистанцию, захватил шею противника, одновременно нанося хиза-гири — удар коленом — в район солнечного сплетения. Азиат на мгновение замер, а майор уже со всего маху приласкал его локтем по ключице, затем опять коленом, но уже по ребрам, и завершил атаку сильнейшим ударом верхотурой черепа в лицо противника. Тот уже был в глубоком грогги, кровь вовсю лилась из его разбитого носа, но Александр Степанович, не оставляя ему ни шанса, вдруг дистанцию разорвал и, как в свое время учил его Петрович, нанес падающий маваси-ири с правой ноги. Азиат, не издав ни звука, залег и даже потом, когда его оттащили на гимнастическую скамейку, долго не мог прийти в сознание; а в ринг залезли гость с третьим даном и Петрович собственной персоной.

Хоть бок у Сарычева болел жутко и скорее всего какое-то ребро из тех, что плавают, было у него сломано, но он буквально прилип к помосту в ожидании предстоящей схватки. Однако все произошло как-то буднично и неинтересно: как только Петровичу попытались съездить по физиономии, он уклонился и таиландским лоу-киком сломал обидчику опорную ногу, затем помог упавшему подняться и сказал:

— Передайте этому вашему Шаману, что я с ним работать не буду. Это мое слово последнее.

Гости попрощались холодно и еле-еле поковыляли восвояси, а Сарычев, услышав семеновское: «Пошли мыться, это мы заслужили», направился в сауну, затем долго стоял под сильным холодным душем и, уже подъезжая к своему дому, пожалел, что не спросил, что это за фигура такая — Шаман.

Глава вторая

Ночью майору спалось плохо — он ворочался, вздыхал, и, почувствовав неладное, в гости к нему наведалась парочка заморских котов. Заурчав, они прижались к опухшему, фиолетово-черному сарычевскому боку, и надоедливая боль в ребрах поутихла. Хвостатые были породы сиамской, жутко умные и когтистые, а при общении охотно отзывались на кликухи буржуазные: кавалера звали Кайзером, а его даму Норой. Давно еще Сарычев подобрал у помойки загибавшегося от мороза и скудного рациона кота-неудачника, а чтобы животное не тосковало и не скучало, прикупил ему подругу жизни. Жили хищники дружно, и, наблюдая иной раз сиамскую парочку, майор им даже завидовал тайно, потому как его собственная семейная жизнь ладилась не очень. Может, были бы дети, то что-то изменилось бы, однако хоть и был Сарычев мужиком нормальным, но, если верить врачам, где-то глубоко внутри него гнездился какой-то изъян на генно-хромосомном уровне, и бабы от него не залетали. Не беременели то есть.

А тем временем прозвенел будильник, и, встав с кровати, Александр Степанович стал собираться на службу. Есть ему не хотелось совершенно, и, выпив чашку чая, он не спеша спустился по лестнице вниз. На улице было еще темно, и на черном небе висел серп неполной луны, а вот на капоте сарычевской машины сидела здоровенная нахальная ворона и, о наглость, пыталась клювом нанести ущерб лакокрасочному покрытию.

— Кыш, кыш, падла пернатая. — Майор с негодованием согнал ее и, чувствуя, что бок опять начал болеть, стал заводить «семерку».