Москва 2066. Сектор

– Он смеется? – спросил Бур, сидевший на заднем сиденье, и снял автомат с предохранителя.

Похоже, сержант действительно смеялся на бегу. Ноги в сапогах разлетались в стороны, болтались уши зимней шапки, руки тянулись к нам, а рот кривился. Мы опустили стекла и воочию, если можно так выразиться, услышали этот немного жуткий смех. Это не был смех российского милиционера. Это был смех Галилео Галилея, которому инквизиция поверила, что Земля вертится.

– Стоять! – крикнул я, и сержант споткнулся, взмахнул руками и упал на одно колено.

Мы с Буром вышли из машины. Двое остались внутри прикрывать нас. Сержант встал, на коленке у него расплывалось пятно снега с грязью.

– У вас двигатель нае…улся? Так? Нае…улся? – В лице его испуг замечательным образом сочетался с восторгом.

Толпа у автобуса шумела.

– Ко мне! – скомандовал я сержанту. – Быстро. Отвечай, в чем дело. Пять секунд.

Бур тем временем рыскал глазами вокруг.

– Фенька! Фенька нае…улась! – выдохнул запыхавшийся сержант.

– Какая еще Фенька? – возмутился Бур.

– Это они завод «Фенолит» так называют, – не спуская глаз с сержанта, сказал я.

В этот момент из милицейского УАЗика вылезли трое в форме, и один из них, в офицерских погонах со звездами, крикнул, перекрывая шум гражданских на дороге.

– Валим! На хер! – И махнул рукой.

И немедленно все повалили. Естественно, в нашу сторону. Утешало разве, что с той же стороны была и Москва. В общем, я так понял, им важно было оказаться подальше от «Фенолита». Однако они не побежали, а просто пошли, все вместе. На всякий случай мы отступили под прикрытие нашего «Лексуса». С нами за джипом оказался и сержант, которого я крепко держал левой рукой за воротник бушлата.

Когда толпа провалила мимо нас в указанном им направлении, приблизились трое ментов. Этих мы не могли пропустить. Мы их остановили и объяснили, кто мы такие, и что им придется немедленно ввести нас в курс дела. Надо сказать, что глаза у этих трех, в отличие от сержанта, были обыкновенные, милицейские, но при этом очень и очень озабоченные, если не сказать напуганные.

Вот так, посреди русского поля, в десятиградусный мороз, у «Лексуса» европейской сборки, развернутого поперек дороги, я услышал от капитана российской милиции, что за десять минут до нашего приезда трубы завода «Фенолит», дымившие на расстоянии примерно в километр от поста, в одну секунду исчезли, растворились в воздухе.

– Что значит исчезли? – спросил Бур. – Взрыв был? Звук, толчок, вспышка, дым, пламя?

– Да просто нае…улись! – начал сержант, и мы попросили закрыть ему рот.

Капитан выполнил нашу просьбу, но тут же горестно сказал:

– А ведь он в чем-то прав!.. Не знаю, как вам объяснить. Ну вот, посмотрите туда, видите?

– Ничего не видим, – сказал Бур.

– Вот и мы так. Вначале стояли, спорили с пассажирами автобуса, они хотели проехать, вдруг, смотрю, баба одна уставилась в небеса, я тоже повернулся – глядь: трубы как бы тают. Вначале дым исчез. А потом и трубы стали таять. Ну, продолжалось это с полминуты, не больше. Они вначале стали как бы прозрачные, а потом и растаяли, исчезли. Короче…

Я понял, что капитану очень хочется продолжить, и помог ему:

– Нае…улись?

– Да-да, – с недоверием ответил он. – Так. Да. Растаяли окончательно. И как только они растаяли, стуканул наш движок в УАЗике. И тут же в «Жигуле». И в автобусе, и у мужиков, и в ЗИЛу! Одновременно.

Наш водитель открыл капот «Лексуса», поковырял там-сям и сказал, что ума не приложит, все на месте, все в порядке, но двигатель мертвый.

Мы с Буром переглянулись. Не хотелось верить во все это, но чего-то подобного мы ожидали, ведь мы слышали час назад рассказ Саши Попова. И тут мы как по команде достали наши мобильники. Так и есть! Дисплеи были не живее двигателя.

– А у вас? – спросили мы ментов. – Что с мобильниками?

– Не фурычат.

– Рации?

– Тоже, – ответил капитан.

– Оставайтесь здесь, – сказал я ментам. – Никого не пропускать. Пост не покидать. А мы – туда, посмотрим, что там, с Фенькой.

– Мы же замерзнем, – сказал капитан.

– Не замерзнете. Если через час мы не отрапортуем в штаб, здесь будет достаточно людей, чтобы сменить вас. Приказ выполнять! Будет холодно, жгите костры. Разрешаю снять резину с УАЗика. Под мою ответственность.

Капитан покосился на наш автомобиль. Я знал, что на языке у него вертится: «А почему бы не с “Лексуса”?» Однако было не до капитана. Мы вчетвером двинулись рысью в сторону «Фенолита», в четырехстах метрах северо-восточнее которого раньше находились склады 3114 и 3117.

Минуты через две стало жарко. Понятное дело, на бегу разогреваешься. Но не настолько. С каждым шагом окружающая температура повышалась и еще через некоторое время явно перевалила на плюсовую. Впереди стала видна довольно четкая граница между белым полем снега и голой коричневой землей.

– Вот ОНО! – крикнул загадочно Бур и махнул рукой лейтенанту Федорову по кличке Химик.

Федоров остановился, стал на колено, снял рюкзак и сделал заборы воздуха.

– Порядок! Чисто, – сказал он.

Счетчики Гейгера тоже молчали. Расстегнув воротники, мы двинулись дальше. Еще через несколько десятков шагов я снял шерстяную шапочку и вдруг услышал пение птиц. Громкое и отчетливое, как в солнечный майский день у меня на даче. Бур, наверно, тоже услышал. Он странно посмотрел на меня и повернулся к Федорову.

– Плюс одиннадцать, – сказал Федоров. – И, кажется, растет.

Мы перешли на шаг. Теперь следовало быть особенно осторожными. Слева от нас тянулся высокий бетонный забор. Справа, в глубине редкого леса, я знал, должна была быть колючая проволока, ограждающая военный объект. Почему-то ее не было видно, я объяснил это поднимающейся от земли дымкой. За забором располагался завод «Фенолит». Должен был располагаться.

– Где завод, Адамов? – спросил Бур.

– За забором, – ответил я.

– Но его там… – хором сказали водитель и Химик.

Два заводских корпуса, как мне было известно, достигали двадцати семи метров в высоту. Объяснить их отсутствие загораживающей обозрение бетонной стенкой я не мог. Но все же. По моему знаку водитель крепко уперся в забор руками и наклонился. Разбежавшись, я вскочил ему на плечи и заглянул на заводскую территорию.

– Ни хера! – сказал я, чувствуя, как мороз прошел по спине, и зашевелилась кожа на затылке.

За забором действительно ничего не было. То есть было, конечно, но именно то, что и принято отмечать вырвавшимся у меня словосочетанием. Ровная площадка земли с кое-где пробивающейся зеленой травкой. Никаких следов зданий, складов, подъездных путей, кранов, автомобилей и каких бы то ни было механизмов.

– Что значит… – начал Бур.

– Трава, Витася, – ответил я. – Одна трава. На это стоит посмотреть.

И в этот момент, когда я цеплялся руками за грязный край забора и балансировал на плечах водителя-спецназовца, я ненадолго впал в какое-то странное состояние. Проще всего было бы описать это как ощущение сильного счастья. Но это было бы неточно и приблизительно. Просто этот теплый воздух, эти запахи травы и не знаю чего еще, эти птицы (одна из них сидела метрах в пятнадцати от меня на срезе бетонной стенки и блестела бусинкой глаза)… В них было столько покоя…

И тут я увидел людей.

Они шли, как ходили много лет назад с майской демонстрации: весело, очень оживленно, немного устало и так, как будто там, куда они шли, их ждал какой-то небывалый отдых и какое-то особенное грандиозное веселье.

Я понял, что эти люди уходят с завода. И вспомнил слова Саши Попова. «Они просто ушли», – говорил он. Допрашивающие не понимали. «Что значит просто?» Саша уже весь был в крови, но находил в себе силы улыбаться. «Просто – это просто, – отвечал он. – Неужели не понимаете?»

Вот эти люди, они просто уходили. Не забастовка, не выходной, не прогул, даже не праздник. Они просто шли домой и, казалось, были счастливы от того, что идут.