Страница 5 из 88
— На «выброс», — сказал с порога Антонюк и стал смотреть на последние удары. Нет, тут Валентин Адамович не подыгрывал гостю, не организовывал ему еще одну радость на отдыхе. Играл Будыка слабо. Мазал даже подставки. После одного такого удара Иван Васильевич пошутил:
— Валя, бильярдист-дилетант — высшая для тебя аттестация. Мазил о Мазилович — вот ты кто.
— Когда смотришь со стороны, то кажется — любой шар легко положить, так это просто: удар — и там. Погляжу, как ты будешь забивать с кием в руках.
Сколько лет они дружат, а играть вместе им ни разу не пришлось, разве очень давно, сразу после войны, когда и он был таким же начинающим любителем, каким остался до седых волос Будыка.
«Однако все совершенствуется, дорогой Валя. Ты стал доктором наук, я — недурным бильярдистом, особенно за последний год, когда у меня столько свободного времени, а рядом с моим домом — одна творческая организация, где можно с утра до вечера гонять шары».
У гостя набита рука, удар есть, как говорится, стихийный, без теории. А любая практика должна быть подкреплена теорией. «Элементарную истину эту следует знать, товарищ министр».
Антонюк решил немножко поразвлечься. Сбросил пиджак, готовясь к бою, остался в простой, в клеточку, фланелевой рубашке. Худощавый, низкий рядом с дородным гостем, но пружинистый, стройный, со спины — юношеская стать. Прикинул на вес один кий, другой; тот, что выбрал, проверил — ровный ли; не спеша натирал мелом кожаную наклейку. Министр разбил шары осторожно — отколол от левого угла два, и они стали перед лузой один за другим — почти подставка. Иван Васильевич хотел их не бить, а щедро, как делают неумелые новички, рассыпать по столу уже чуть стронутую пирамидку: пускай забивает гость на радость Будыке. Но Валентин пустил первую шпильку:
— Посмотрим, умеешь ли ты хоть подставки брать. — И — черт бы его взял! — сразу задел азартную струнку.
Иван Васильевич со спокойствием уверенного в себе игрока, не целясь, сильно ударил и… промазал. Шар поцеловал борт, пошел к другому, противоположному, потерял инерцию, осторожно остановился у нарушенного, но не разбитого треугольника. А «свой» стал у лузы — верная подставка. Будыка язвительно засмеялся.
— Вот это удар! Прямо-таки классический! Иван! Не позорься!
Всю жизнь Иван Васильевич приучал себя не злиться, не терять спокойствия из-за мелочей. И в результате научился отлично держаться в самых сложных ситуациях. А вот такая ерунда — промазанный шар — и такой вот смех могут испортить настроение. Он понимал юмор и любил его, но злой насмешки не прощал.
Сергей Петрович, как деликатный гость, даже улыбкой не поддержал Будыку: мол, хорошим игрокам известно, что в игре всяко бывает. Серьезно и аккуратно положил шар. А потом, уверенный, что перед ним игрок не сильнее Будыни, сделал то. что намеревался сделать Иван Васильевич, — вторым ударом разогнал шары по столу: на, забивай, какой хочешь, веселей игра пойдет.
Антонюк обошел вокруг стола — какой выбрать? Долго целился, но так, чтоб нарочно промазать.
— Ну, ну! Покажи класс! — зубоскалил Будыка.
— Куда мне! Мой удар что твой автомат: грохота много, а дела…
Валентин Адамович поперхнулся. Удар был действительно с грохотом, но мимо. Будыка хихикнул.
— Сергей Петрович! Поглядите на этого человека! Я считаю его лучшим другом вот уже почти четверть века. А думаете, слышал от него хоть одно доброе слово? Черта с два! Все он разносит… хотя не раз уже горел за свое критиканство…
— Не волнуйся: за критику твоих автоматов пенсии меня не лишат.
— Что ты в них смыслишь? Это ведь тебе не травы!
«Валька, ты глупеешь. Или становишься слишком самоуверенным. Не лезь пальцем в рану, а то раздразнишь тигра. Покуда я добрый. Я просто хочу спустить тебя с неба, куда ты вознесся, на грешную землю. Ты мог бы умнее парировать мой легкий удар — сам бы спустился, посмеялся бы вместе. Твой министр способен многое понять. Слышишь, что он говорит?»
— Валентин Адамович, может, не будем считать со своей технической колокольни, что травы — вещь второстепенная? — сказал гость мягко, деликатно, с явным намерением направить беседу в шутливое русло.
Иван Васильевич опять долго прицеливался и опять нарочно не положил, хотя шар мог и пойти.
— Как активный пенсионер я работаю в группе партконтроля горкома. Встречаюсь с людьми, которые кое-что смыслят и в твоих автоматах. Хочешь послушать, что сказал о вашей последней линии Калейник, главный инженер?..
Будыка стремительно оторвался от подоконника, где было примостился, загородил Ивану Васильевичу дорогу вокруг стола. Лицо его недобро передернулось. Нет, он не хотел слушать то, что сказал Калейник.
— Твой Калейник погорел уже на своих ревизионистских прожектах. — И повернулся к гостю: — Не нравится ему, видите ли, наша система руководства промышленностью…
— А вы считаете, что она совершенна? — спросил министр.
«О, дядька с головой! А ты, Валька, дурак! Все. Точка. Больше я не трогаю твоих автоматов, а то ты нагородишь чепухи перед министром. А я тебе не враг».
Отворилась дверь, и на пороге бильярдной показался Клепнев, кругленький, румяненький, как ангелочек, с бутылкой коньяку в одной руке, с подносом — на нем рюмочки, тарелки с напудренными ломтиками лимона — в другой.
— Пока там… верещака-натощака, мочанка, кровяыка и колбасы, до которых я ласый… для подкрепления сил духовных и физических… как сказал поэт, для расширения сосудов, как говорят доктора… Прошу! — и движением опытного официанта бросил поднос на столик, поставил бутылку. — Валентин Адамович, наливай. — » И тут же Антонюку: — Иван Васильевич, хочу что-то спросить по секрету.
Антонюк вышел за ним следом. Клепнев притворил дверь и зашептал, дыша в лицо коньяком:
— Слушай! Что ты там городишь? Балда! Я слышал через дверь. Да эти автоматы выдвинуты на Ленинскую премию. А Сергей Петрович член комитета и главный эксперт. Твой Калейник сам хотел примазаться… Здорово ты поддерживаешь друга! Вот так мы и топим один другого! Идиоты!
«Ах, лакейская твоя душа! Давно ли ты ходил передо мной на задних лапках? А теперь — «ты», «балда»? Дать по морде, что ли, за такое хамство? Не хочется руки марать».
— Ясно.
— Гляди же.
— Гляжу.
Сергей Петрович и Будыка ждали их с налитыми рюмками.
— Против кого заговор? — спросил Будыка.
— Против тебя. — Ивана Васильевича предупреждение Клепнева страшно разозлило, и он вошел в бильярдную с твердым намерением продолжить разговор об автоматических линиях уже не шутя, а рассказать, какие отзывы слышал от специалистов. Но Валентин смотрел на него такими добрыми глазами и улыбался… Нет, совсем не заискивающе — спокойно, дружески, по-хорошему, так, что Антонюку стало неловко за то, что хотел насолить ДРУГУ»
«Старый петух! Мало тебя жена пилила, что из-за своего характера ты растерял друзей. И горел. Не однажды. Но что Вальку за две минуты так преобразило? Слова министра? Какие? Дядька как будто не из тех, кто раздает обещания. Догадался, о чем говорил Клепнев? Ну, черт с вами! На кой мне, досрочному пенсионеру, заедаться?»
Сергей Петрович сказал, обращаясь к Антонюку и Будыке:
— За вашу дружбу, — и лукаво улыбнулся.
— За нашу дружбу! — расширил Клепнев и объявил, паясничая: — Зануда повар пообещал через полчаса «дать первый выход блюд». Наконец-то! Разленился, стерва. А коньяк хлещет, как верблюд. Бутылку вылакал — подобрел. Я не спускаю с него глаз.
Будыка засмеялся, видно, довольный, что у него такой помощник. Чокнулся с гостем еще раз.
— Сергей Петрович, я человек не красноречивый и тостов говорить не умею. Но не могу не поблагодарить вас за помощь… от имени института…
— Я еще ничего для института не сделал.
— Самый ваш приезд… — подхватил Клепнев.
— Поехали, — прервал их гость и, плеснув коньяк в рот, бросил туда ломтик лимона. Сморщился. Спросил у Антонюка: — Чей удар?