Обручев

После выхода из печати первого тома «Пограничной Джунгарии» он публикует «Сыпучие пески Селенгинской Даурии и необходимость их скорейшего изучения» и «Геологические исследования в Калбинском хребте», готовит к печати «Кучевые пески как особый тип песчаных скоплений». Впереди — «Орографический и геологический очерк Юго-Западного Забайкалья», второй и третий томы путешествий по Джунгарии...

Уже сто пятьдесят напечатанных трудов его увидели свет. Сколько их будет еще? Он публикует свои работы в виде монографий, статей, карт в специальных изданиях, таких, как «Труды», «Записки», «Известия» различных институтов, ученые ежегодники и журналы.

А путешествий, конечно, он не оставит. Ближайшая поездка будет на золотые рудники Сибири.

Едва успев устроиться в Москве, Обручев с семьей уехали на Кавказ в Боржом и провели там лето. Туда и прислало Российское золотопромышленное общество свое предложение посетить золотые рудники Кузнецкого Алатау и Забайкалья для экспертизы.

Владимир Афанасьевич уехал в половине августа.

Рудник Берикульокий занимал долину речки Сухой Берикуль. Россыпь здесь была найдена давно, добывали золото почти семьдесят лет. Порой попадались отдельные золотинки угловатой формы, к ним примешивался кварц, да и в плотике, то есть поверхности коренных пород, на которой залегает россыпь, встречались гряды кварца с хорошим содержанием золота. Было ясно, что коренное месторождение находится где-то близко от россыпи и прииск следует переоборудовать в рудник. Действительно, на дне долины нашли большую кварцевую жилу и начали добывать из нее золото.

Обручев установил, что главная жила уже сильно выработана. Будет ли толк от новых разработок? Следует ставить глубокую разведку, а это, конечно, невыгодно товариществу. Другие эксперты, видимо, были такого же мнения, и общество от покупки рудника отказалось. Позже Владимир Афанасьевич узнал, что хозяин все-таки произвел разведку, были открыты новые жилы, и рудник еще долго давал золото.

Из Берикуля через станцию Тяжин, Иркутск и Читу доехал до Дарасуна на реке Ингоде. Обручев не отходил от вагонного окна. Было очень интересно увидеть Ангару, Селенгу, хребет Цаган-Дабан, реку Хилок. Знакомые места! Как будто совсем недавно он шагал здесь, изучая Селенгинскую Даурию. Должно быть, верно говорят, что земля, по которой много ходил человек, хранит отзвук его шагов. Во всяком случае, Обручев с волнением глядел на эту землю.

А на одной из станций ждала радость. В вагонном коридоре раздался голос.

— Владимир Афанасьевич, где вы?

Это был Михаил Антонович Усов, извещенный телеграммой, что Обручев просит помочь ему составить геологическую карту Забайкальских рудников.

От станции Дарасун на почтовых лошадях стали добираться до рудника Евграфовского. В этой части Восточного Забайкалья Обручев не бывал. Природа казалась ему скучнее, чем в Селенгинской Даурии, а край менее населенным, но приятно было сознавать, что он снова в Сибири.

Стан рудника оказался довольно большим поселком — с конторой, фабрикой, где извлекалось золото, жилыми домами и церковью. Тут встретились с другими экспертами — Лебедевым, Тихоновым, Журиным. Владимир Афанасьевич знал их по прошлым экспертизам и был доволен, что придется работать с ними снова. Люди честные, добросовестные, таких не подкупят. Ведь экспертиза предназначенного для продажи рудника — дело сложное. Хозяин стремится сбыть с рук свое предприятие, заинтересован в хорошем отзыве экспертов и хочет или задобрить их, или обмануть. Преподносятся дорогие подарки, а то и попросту солидные денежные куши.

Если администрации ясно, что с подкупом к экспертам не сунешься, есть другое средство, например «подсаливание» забоев, когда в ружейный патрон закладывают не дробь, а шлиховое золото. После выстрела оно разлетается и остается на стенках забоя. Часто золото подсыпают в шурфы или в уже взятые пробы.

Но от рудника к руднику новости распространяются быстро. Характер экспертов, прибывших на Евграфовский, видимо, был хорошо известен администрации. Никто и не подумал подступиться к ним со взяткой.

Усов и Сергей Обручев, приехавший несколько позднее, ездили по окрестностям рудника, собирали материал для геологической карты, а Владимир Афанасьевич осматривал шахты. С горящей свечой в руке он ходил по штольне в полверсты длиной, пробирался по штрекам и узким ходкам.

Как-то после дня работы под землей он вышел из штольни на склон горы. По-осеннему нарядный молодой лесок покрывал все взгорье. Мелкие золотые листья, которые дети зовут «копеечками», тихо кружились в мягком предвечернем воздухе. Обручев вздохнул полной грудью, посмотрел на небо, тоже по- осеннему темно-голубое, высокое и чистое. Ему вдруг страстно захотелось жить, работать, ездить еще и еще по родной прекрасной земле. Здесь, в глухом забайкальском углу, он почувствовал, что тоска последних месяцев отходит, смягчается. Пусть по воле чиновников и мракобесов он в отставке, но это его не убьет. Сил еще много, рука тверда и владеет оружием. Пусть его оружие — только геологический молоток и перо, но и они многое могут сделать.

Владимир Афанасьевич видел, как эксперт Лебедев добывал из забоев пробы для анализа. Всех, кто работал в забое, попросили уйти, чтобы никто не мог подсыпать золото в пробу. Стены забоя обмыли водой из шланга, разостлали большой брезент, эксперт отметил на стене широкую полосу, и рабочий с молотком и зубилом начал выбивать кварц по намеченной полосе. Кварцевые осколки собрали с брезента в мешок, привязали к нему ярлык с номером забоя и горизонта. Эксперт сам унес мешок в лабораторию, где кварц растолкли в больших чугунных ступах под наблюдением химика, приехавшего с экспертами.

Полученный порошок разложили по маленьким мешочкам. Один шел в лабораторию рудника, другой — с целой партией таких же мешочков — отправили в Петербург, где пробу анализировали в лаборатории Российского золотопромышленного общества, третий сохранялся как контрольный. Лабораторию запирали, и ключ эксперт уносил с собой. Однако эти предосторожности не всегда помогали. И на этот раз они не помогли. Ночью кто-то, очевидно управляющий рудником, побывал в лаборатории. Видимо, он влез через окно или, может быть, имел второй ключ от двери. Так или иначе, но в пробе, посланной в Петербург, оказалось неправдоподобно большое содержание золота. Было ясно, что металл подсыпала чья- то щедрая и неопытная рука.

По своему обыкновению, Владимир Афанасьевич пожелал осмотреть уже выработанные горизонты. В провожатые был дан штейгер, хорошо знавший эти заброшенные выработки. Могильный холод охватил их, когда открылась массивная дверь, защищавшая оставленные работы от любителей легкой наживы. Ведь в старых забоях всегда можно найти немного золота.

Начало штольни было хорошо закреплено, дальше крепь выгибалась то коленом, то дугой, стойки были сломаны, верхние переклады — огнива — сплющены. Плесень, словно белый мох, покрывала деревянные крепи, но воды было так мало, что эксперты удивлялись. С каждым шагом все причудливей и сложней становились белые узоры на огнивах и перекладинах, и скоро обследователи поняли, что это иней. А дальше вся крепь стала казаться мраморной, и огоньки свечей дробились и сверкали в снежных кристаллах. Наконец сплошной лед заполнил штольню и так сузил ход, что пришлось ползти, держа перед собой зажженную свечу.

Вечная мерзлота, характерная для Забайкалья, оттаяла, пока на горизонте производились работы, а когда люди ушли, влага из проникавшего сюда воздуха стала осаждаться инеем на крепи и, наконец, заполнила льдом всю выработку. Здесь прекрасно сохранилась крепь, не оседали скованные мерзлотой породы, не капала вода...

Обручев побывал на фабрике, где руда в дробилке раздавливалась стальными зубцами. Мелкие куски кварца проваливались в нижний этаж, где дробились уже в ступах. Владимира Афанасьевича заинтересовал этот процесс, и впоследствии он писал о нем: «Казалось, что чудовище, скрытое под полом, жадно раскрывает пасть, хватает куски белого сахара, грызет и глотает их днем и ночью».