Крестник Арамиса

— Вы хорошо знали д’Артаньяна?

— Очень хорошо.

— А Атоса?

— Тоже.

— А Портоса?

— И того и другого.

— А Арамиса?

— О, этот, — загадочно протянул шевалье, — всегда был, есть и будет самым дорогим из моих друзей.

— Выходит, он еще жив?

— Да, господин барон, и счастлив воспользоваться случаем пожать сегодня руку своему давнему и доблестному противнику.

Господин де Жюссак взглянул на гостя, еще не вполне понимая смысла его слов. Потом, всплеснув руками, воскликнул:

— Вы!.. Вы — Арамис?..

— Тот самый.

И так как хозяин замка, наклонившись вперед и уперев руки в колени и вытаращив глаза, с открытым ртом уставился на него, бывший мушкетер продолжал с горькой усмешкой:

— Боже правый, да, это я. Вот что осталось от Арамиса, блестящего кавалера с гибким станом, черными огненными глазами, розовыми щеками, который смеялся, чтобы показать ровные зубы, любил запустить длинные пальцы в роскошные белокурые локоны и щипал себя за мочки ушей, чтобы они были нежно-розовыми и прозрачными… Развалина!.. Немощное, дряхлое, сгорбленное создание!.. Скелет, гримаса, карикатура на прошлое… И все это при том, что убогое тело чувствует еще силы, а сердце сохранило все стремления юности и всю энергию зрелого возраста!.. Ах, барон, дорогой барон, есть люди, которые не должны бы никогда стареть!

— Арамис, — медленно выговорил барон, — вы действительно — Арамис!..

— Вы больше не сомневаетесь?

— Право, нет! Чтобы в этом убедиться, достаточно вас увидеть и услышать.

Барон глубоко вздохнул.

— Да, черт подери! Какая перемена, господин мушкетер!

— Скажите — какое несчастье, господин гвардеец!

— Ах да, конечно!.. Но ведь прошло более полувека.

Они замолчали. Затем господин де Жюссак раскрыл объятия и заморгал, чтобы скрыть сентиментальные слезы.

— Обнимемся, дружище! — воскликнул он с чувством.

Старики дружески обнялись. Барон сжал гостя с такой силой, что тот не выдержал и воскликнул:

— Тише, эй, тише! Не забывайте, что я довольно слаб! — И высвободившись из объятий, откинулся в кресле и, отдуваясь, добавил: — Ну, точь-в-точь Портос!

III

ГЛАВА О ТАЙНАХ

Теперь они сидели друг подле друга и вели неторопливую беседу, дав волю сантиментам, будто никогда и не были ни в каких других отношениях, кроме самых дружеских.

— Так, стало быть, — спросил барон, — мой кадет из Гаскони умер?

— Да, после того как поразил дворы Франции и Англии неслыханными подвигами, снискал почет и уважение, был щедро осыпан милостями короля. Капитан-лейтенант мушкетеров, кавалер ордена, накануне получивший маршальский жезл, господин д’Артаньян умер как истинный солдат: был убит пушечным ядром при осаде, где-то во Фландрии.

— А Атос?

— Граф де ла Фер, скрывавшийся под этим именем во время войны, не смог пережить потерю друга. Он умер как дворянин и христианин.

— А Портос?

Тень пробежала по челу Арамиса.

— Не спрашивайте меня о Портосе, — ответил он, отирая пот со лба. — Я отклонился от намеченного пути именно для того, чтобы преклонить колени у гранитной плиты, омываемой океаном, где почил во мраке этот титан доброты, чести и мужества. И еще для того, чтобы обнять его сына.

— А! Так достойный Портос оставил сына!..

— Прекрасного и храброго малого, сильного и честного, которого за воинскую доблесть его величество сделал губернатором острова Бель-Иль и графом де Локмариа… Но поговорим же о вас, барон! Послушайте-ка, вы ведь сняли ратные доспехи?

— По правде говоря, да. Оправившись от раны под Ла-Рошелью, я решил жениться и продолжить род.

— И после никогда уже не служили при дворе?

— А зачем, право? Пришел новый король. Люди, вещи — все изменилось. Я освободил место более молодым, более алчным и хитрым.

— И счастливы вы, что стали их противоположностью?

— Очень счастлив. Я научился смирять свои желания и довольствоваться тем малым, что имею. Здесь у нас считают богатыми тех, у кого есть рента в две тысячи экю в год, как у господина де Шато-Лансона, отца мадемуазель Вивианы.

— Так, значит, есть мадемуазель Вивиана?

— Издеваетесь, шевалье?

— Нет, что вы! Восхищаюсь: лазурь ваших небес не замутнена ни малейшей тенью облаков…

— По крайней мере, финансовыми бурями лазурь моих небес явно не омрачена. Но речь идет не обо мне, а о моем сыне Элионе.

— О сыне?

— Которому пошел двадцатый год; замечательный юноша: хорошие манеры, хорошие мысли и в данный момент чертовски влюблен.

— Без сомнения, в эту мадемуазель де Шато-Лансон.

— Угадали. И сейчас он гостит у нее, иначе я бы вам его представил.

— Прекрасно! И что вы намереваетесь делать с этим взрослым мальчиком с отличными манерами, хорошими мыслями и чертовски влюбленным в данный момент?

Барон дернул себя за подбородок, щипнул за нос и за ухо, поскольку он и сам задавал себе этот вопрос.

— Вы коснулись, — вымолвил он, — моего самого больного места, и я хотел бы спросить у вас совета…

— Пожалуйста, барон, пожалуйста… Мой опыт к вашим услугам. Так что же умеет делать ваш сын Элион?

— Во-первых, — с некоторой болезненной гордостью отозвался барон, — он умеет твердо стоять на ногах и четко видит цель…

— Это уже кое-что, — сказал собеседник с невозмутимым хладнокровием.

— Согласны?.. — воскликнул довольный хозяин замка. — Прибавьте к этому то, что он стреляет из ружья, как мы с вами. А я, между прочим, приношу с охоты до двадцати бекасов.

— Браво!

— Он ездит без седла на самых строптивых лошадях. Каково? Право, мой сын искусный наездник! Настоящий наездник!..

— Великолепно. Сей талант пригодится ему в жизни.

— Наконец, еще совсем малышом, едва ему исполнился год, он получил от меня маленькую шпагу и с тех пор ни единого дня не провел без занятий по фехтованию, упражняясь по несколько часов в день и делая отличные успехи…

— Стремясь к совершенству…

— Маленькая шпага превратилась в длинную рапиру, худые коленки — в пружины, рука обрела железную хватку, и ребенок стал таким молодцом, что может день напролет простоять на карауле, опираясь на левую ногу и держа правую руку у груди, — есть такой способ, который, между нами говоря, стоит любого другого.

Арамис многозначительно покачал головой, однако тут же на бледном его лице появилась ирония.

— Прекрасно, — сказал он. — Хочу сказать только одно, господин барон: думаю, что воспитание этого гения фехтования, охоты и езды верхом продолжалось, даже когда настало время учить его читать…

— Как вы можете? Элион бегло читает и прекрасно пишет. Соседский кюре был его учителем. Есть даже некий Плутарх, которого он читает в оригинале, и некто Квинт Курций, которого он грозится перевести без подготовки.

— Великолепно! Отдайте его мне!

— Кого, позвольте?..

— Вашего сына.

— Элиона? Зачем?

— Сначала сделаю его своим секретарем.

Экс-бригадир обиженно надул губы:

— Черт возьми, но я протестую… Мы — дворяне шпаги!

Арамис с сожалением взглянул на Эспландиана.

— Барон, — сказал он, — клянусь, что дипломатическая карьера совсем не унижает человека.

Жюссак принялся крутить усы.

— Дипломатия? Возможно… Но иметь профессию, которой не понимаешь… Мне кажется, парень скорее полюбил бы мушкет, чем перо…

— Он желает быть солдатом?

— Боже мой, в армии скорее заработаешь тумаков, чем золотых луидоров. Но он вбил себе в голову, что это случай наколоть воинское звание на острие шпаги и добиться Вивианы!

— Ну что ж, посмотрим, как молодой человек проявит себя в армии. Благородная кровь вряд ли обманет…

— Да, но вы-то знаете, каково служить, если тебя не поддерживают при дворе…

— Пустяки. Поручим его де Катина, де Вильяру или де Вандому…

— Вы знакомы с этими знаменитыми военачальниками?