Крестник Арамиса

— Герцог д’Аламеда?!

— Да, ваша светлость.

— В такой час! У меня! Невозможно!..

— Покорнейше прошу простить меня, но он там, в гостиной, и настаивает, чтобы ему дали возможность поговорить с вашей светлостью.

— Господин д’Аламеда!.. Ах, боже мой, что это значит?..

Посол поднялся и сунул ноги в домашние туфли.

— Быстрее, Куртуа! Одежду!.. Парик!..

— Не надо, мой дорогой герцог, — раздался негромкий дрожащий голос, — вы меня прекрасно услышите и в домашнем халате.

Дипломат посмотрел на двери. На пороге стоял Арамис. В глубине его лица, изрезанного морщинами, как море в бурю — волнами, будто притаились глаза, словно две большие морские птицы.

— Добрый вечер, господин посол, — продолжал бывший мушкетер и приблизился, согнувшись почти вдвое и опираясь на трость, — или, скорее, доброе утро, потому что вот-вот уже рассветет, а ваше сиятельство только собирается ложиться спать.

Он сделал послу знак, чтобы тот отпустил слугу.

— Подайте стул и можете быть свободным, Куртуа, — сказал господин д’Аркур, удивленно глядя на Арамиса.

Посетитель сел и заговорил размеренным тоном:

— Мой дорогой герцог, тороплюсь выразить свои искренние поздравления… Кажется, праздник удался. Слава богу, король Филипп должен быть доволен.

— Действительно, его величество изволил высказать свое удовлетворение…

— Браво! Представляя короля-Солнце, вы и сами оказались nee pluribus impar[10] раздатчиком сюрпризов, волшебства и диковинок.

— Ее высочество — госпожа принцесса — очень желала объединить все приветствия в приветствие от августейшего гостя.

— Все лучше и лучше!.. С тех пор как появилась юбка в вашей игре!.. Юбка, под которой прячется — как под дурацким колпаком — внук Людовика XIV.

И хитрый старик слегка покашлял, подражая папе Сиксту V.

— Как я жалею, — продолжал он, — что не могу присутствовать на всех этих феериях… Дела, возраст, болезни. И потом, эта привычка ложиться с петухами.

Он взял конфетку из позолоченной бонбоньерки изысканной и дорогой работы.

— Меня интересуют коллеги вашего превосходительства, представляющие другие государства при мадридском кабинете министров, — приходили ли они, чтобы участвовать в развлечениях?

— Господа д’Аррах и дель Борджо извинились за опоздание…

Арамис рассмеялся.

— Этот честный граф и милейший маркиз! Ну, конечно, лучше поздно, чем никогда… И скажите мне еще: вам никого не представляли?

— Да, представляли: английского дворянина, он у нас проездом.

— Ну да, Джон Черчилль…

— Веселый, живой, умеющий по достоинству оценить наши французские вина.

— О да, он их ценит настолько, что готов с удовольствием сшить манто из суверенных провинций, их производящих.

— Это как же?

— Эти господа могли бы вам еще привести минхера Оверкерке.

— Что еще за Оверкерке?

— Богатый негоциант то ли из Антверпена, то ли из Амстердама или Гааги… Но, без сомнения, они боятся, что манеры сего почтенного гражданина немного грубоваты, для того, чтобы он мог участвовать в такой блистательной компании… Каждый посланец Соединенных провинций…

— Протестанты Фландрии решили приблизить одного из них к его католическому величеству.

— Позвольте, я не сказал, что это будет у короля Испании. Знаю только, что фламандец и англичанин явились, чтобы договориться — от имени их правительств — с маркизом и графом… Устраиваются короткие свидания, тайные сборища…

Посол скривился, выражение довольства на его лице сменилось досадой.

— И я не знал об этой интриге! — раздраженно воскликнул он.

— Мой дорогой герцог, — возразил собеседник, — в этом и заключается, по-видимому, сходство дипломатов с мужьями: и те и другие узнают последними о вещах, которые их интересуют.

— Черт возьми! Но моя полиция, обходится мне не дешево!

— Моя мне не стоит ничего; возможно, потому она и лучше вашей.

Господин д’Аркур заерзал в кресле.

— Но все-таки, господин герцог, эти иностранцы… Вы знаете причину и цель их приезда в Мадрид?

— Для того я и здесь, чтобы сообщить вам это.

И господин д’Аламеда коротко рассказал своему собеседнику о том, что произошло в монастыре францисканцев у ворот Алькалы. Дипломат жадно слушал Арамиса, выражение его лица изменялось столь же быстро, сколь торопливо повествовал бывший мушкетер. Но вот последняя волна беспокойства прошла и по чертам его лица разлилась безмятежность. Недоверчивая улыбка скользнула по губам герцога д’Аркура.

Бывший мушкетер заметил это и ответил такой же иронической улыбкой. Господин д’Аркур снова заерзал в кресле.

— Этот так называемый Большой альянс… Новая лига против Франции… Клянусь, ваше сиятельство, у меня возникает искушение думать, что вы не платите вашей полиции, потому что альянс похитил все ваши деньги. Заседание проходило под руководством монаха… Они просили поддержки у общества иезуитов.

— Значит, вы думаете…

— Думаю, что все это, без сомнения, делает честь воображению того, кто сочинил подобную басню, но, к счастью, все это лишь басня некоего чудака… Готов дать руку на отсечение.

— Уверены, что она отрастет снова?

И тут же изменившись в лице, Арамис произнес:

— Однако хватит шутить. Общественные интересы стоят труда. Никто меня не обманул. Я сам все видел и слышал.

— Как же это может быть?

— Очень просто — заседание, в которое вы отказываетесь верить, возглавлял я.

— Значит, — вскричал дипломат, — этот францисканец…

— Я надел мантию и скрыл свое лицо под маской.

Господин д’Аркур снова воскликнул:

— И что? Вы могли бы…

Арамис поднялся без явного усилия и осенил себя крестом.

— О! — пробормотал дипломат. — Верю вам теперь, верю, господин герцог, и спрашиваю: что нам делать?

Арамис снова опустился в свое кресло и скрестил худые ноги.

— Сначала, — сказал он, — надо предупредить Людовика XIV о грозящем ему ударе.

— Да, — ответил дипломат, — я тотчас же отправлю гонца.

Господин д’Аламеда покачал головой.

— С этим господином д’Аррахом надо держать ухо востро… Мадрид далеко от Парижа. Обычный гонец, наверное, никогда не доедет.

— Но в таком случае война вот-вот застанет Францию врасплох, страна меньше всего ее ждет и меньше всего к ней готова!

— Не волнуйтесь, король будет предупрежден. Я сейчас же отправлюсь в Версаль и приложу все старания.

— Вы, господин герцог? Но ваш возраст… Ваше здоровье… Далекий путь измотает вас. А опасности?!

— Сударь, — прервал его старик, — у меня всегда хватает сил, когда затронуты мои интересы.

И эта развалина, кожа да кости, воскликнул:

— Они меня считают немощным. Глупцы!.. Я проживу больше ста лет!

Господин д’Аркур почесал лоб.

— И все же не следует торопиться, — настаивал он, — думаю, что лучше подождать, пока мы не узнаем ответ совета ордена…

— Не стоит: я его знаю заранее. Никогда Общество Иисуса не вступит в сделку с врагами властителя, подписавшего отмену Нантского эдикта.

— А если, несмотря на ваши предположения, несмотря на надежды…

— Не может быть никаких предположений и надежд, когда есть я: у меня достаточно воли и могущества.

И, вытянув руку, бывший епископ Ванна показал золотой перстень со знаком Общества Иисуса.

Господин д’Аркур подскочил, как на пружине, и воскликнул в испуге:

— Господи Боже мой! А я принял ваше преосвященство раздетый и без парика!

Господин д’Аламеда, не обращая внимания на беспокойство герцога, продолжал:

— Общество, по-видимому, примет нейтралитет, однако мне поручено сказать, что оно оставляет за собой право тайно помогать Франции… И если я предпринимаю путешествие в Версаль, то главным образом для того, чтобы обсудить с мадам де Ментенон условия нейтралитета. Что касается союзных государств, то, может быть, мне удастся остановить агрессию, но я сомневаюсь, что смогу ей препятствовать. Союзники хотят войны… Пусть же Людовик готовится к ней энергично и настойчиво, забыв о победах, которые когда-то снискали ему славу, если он не намерен оставить своим наследникам корону, разобранную на украшения, и разграбленное королевство.