Страница 18 из 67
Никто не открывал дверь. Хотя он видел, что в одном из ее окон горел свет. Он постоял минуты две и вышел из подъезда. Сел на мокрую лавочку, не замечая, как холодные струйки затекают ему за ворот. Потом походил под окнами Елены, не находя в себе сил уйти. Потом взглянул на окно. Свет уже не горел.
И тут Афанасьева словно ударило током. Он бросился по лестнице, забыв о лифте, едва не сбил с ног медленно поднимающуюся старушку с авоськами и, подскочив к Лениной двери, нажал на звонок. Еще и еще. Потом отогнул половицу и линолеум и достал запасной ключ. Это место показала ему Лена. На всякий случай, как сказала она.
Такой случай настал.
«Да-да!!!» – заходясь в вопле, кричал провокатор Сребреник.
Но Афанасьев уже не слышал лукавого беса.
Он открыл дверь и шагнул в темную прихожую, слыша, как сдавленной в кулаке птицей бьется сердце и кровь остро пульсирует в кончиках пальцев. И тогда вспыхнул свет – и навстречу ему вышла она.
– Вас же предупреждали, Евгений Владимирович, не лезть не в свое дело.
Он рванулся, как подстреленный волк, и тут же выросший за спиной Лены высокий человек – он и произнес эти слова – одним ударом отшвырнул Афанасьева к стене, а появившийся в прихожей второй тип ткнул в лицо Жени дулом пистолета.
– Погоди, – сказал Ярослав Алексеевич, конечно же, это был он, – убери пушку. В комнату его.
– Но там же… – начал было второй.
Но Ярослав Алексеевич только пренебрежительно скривил рот, и Афанасьева одним рывком поставили на ноги и втолкнули в гостиную. И первое, что он там увидел, подняв вжатую в плечи голову, был открытый сейф.
– Значит, все это правда, – пробормотал Афанасьев. – А я-то…
– Не нужно вам было приходить сюда, Евгений Владимирович, – прозвучал откуда-то из угла спокойный, печальный, знакомый голос.
Афанасьев повернулся и поймал доброжелательный и какой-то грустный взгляд знакомых миндалевидных глаз. ОН сидел в угловом кресле под прицелом у застывшего в трех метрах от него небритого рослого парня в короткой черной куртке. Теперь ОН был спокоен и в себе и своем разуме, как тот человек на фото.
Афанасьев негромко засмеялся и замотал головой, словно желая убедить себя в том, что нет, такого не бывает. Но перед ним сидел человек, который, по словам очевидцев, погиб в результате неудавшегося эксперимента почти три месяца назад. И Афанасьев знал, что он погиб НА САМОМ ДЕЛЕ.
– Здравствуйте, Николай Григорьевич, – тихо проговорил он.
– Добрый вечер. Хотя добрым его назвать сложно, правда? Но, быть может, хоть вы скажете, какое сегодня число?
Афанасьев тут же вспомнил, что ему уже задавали этот вопрос. Тогда ночью. И он принял это за издевательство.
– А, так вы знакомы? – Лицо вошедшего Ярослава Алексеевича не сулило ничего хорошего. – Ну да, безусловно. Тоже неплохо. Вы оказались несколько умнее, чем я предполагал, Евгений Владимирович. И одновременно – несравненно глупее. Так вы все-таки поняли, почему за решением нашей проблемы обратились именно к вам?
Афанасьев посмотрел на Лену, которую придерживал за локоть тот человек, что гостеприимно встретил его в прихожей дулом пистолета в лицо, и ответил медленно, не спеша, потому что в его распоряжении была теперь целая вечность:
– Да. Потому что вы вырезали из тех писем МОЮ фамилию.
– Вот именно, – улыбнулся Ярослав Алексеевич. – И только вы могли навести нас на женщину по имени Елена. Потому что она была вашей женой. То есть БУДЕТ вашей женой. Вы внимательно читали те письма? Так вот, та встреча Малахова и Елены у фонтана – ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА – произошла летом 2010 года.
Афанасьев ожесточенно стиснул зубы, словно все еще борясь с искушением поверить в то, что все это – правда.
– В том году, когда были написаны эти письма, госпоже Панфиловой действительно было… то есть будет, – по лицу Ярослава Алексеевича проскользнула блеклая, словно выцветшая, ироничная улыбка, – двадцать пять лет. И она писала эти письма уже правой рукой, потому что лет пять назад сломала… то есть еще пока четыре дня как сломала левую руку. Теперь она станет правшой. Вот это затруднило поиски. А ведь документы в самом деле у нее. Точнее, будут у нее, осталось только дождаться, когда Малахов положит их в сейф летом 2010 года. А он положит, потому что он УЖЕ сделал это. Вот и все. Кстати, если вы внимательно читали письма, то она будет жить вот в этой квартире с вами, Евгений Владимирович. Малахов улыбнулся:
– Не волнуйтесь, Евгений. Все обойдется. Вы уж поверьте мне. Я – знаю. Не исключено, что мы с вами еще увидимся. Не буду вводить вас, Женя, в чудовищные дебри теоретической и экспериментальной физики. Попросту говоря, мне удалось найти одно из несчетного множества решений уравнения, математическим путем объясняющего взаимодействие между тремя фундаментальными силами– электромагнетизмом, силой тяготения и ядерной энергией. Это уравнение называется в просторечии единой теорией поля.
– Ничего себе просторечие, – процедил Ярослав Алексеевич.
– Я поставил эксперимент, – продолжал Малахов, не обратив внимания на ядовитую реплику разведчика, – и он удался. Проще говоря, на основе теории и того самого одного-единственного решения мне удалось создать Туннель. Так я называю временно-пространственный коридор между Москвой и Подмосковьем две тысячи пятого года и вашим городом образца лета две тысячи десятого. Это вышло произвольно, я не выбирал места и времени конечной точки Туннеля. Это не фантастика, Евгений Владимирович. Это очень просто. К этому подобрались уже давно, еще в середине века. Мне удался только последний шаг, обеспечивший переход из количества в качество. Вы спросите у своих друзей из бывшего КГБ. Я назвал этот проект довольно поэтично: «Опрокинутое небо». Когда вы пройдете сквозь время, вы поймете, почему я так назвал свою работу.
– И как… вот… – пролепетал Афанасьев.
– Мне удалось в принципе немногое. Ни о какой машине времени речи не идет. Кроме того, вскоре Туннель распался. И продублировать его мне не удалось. Максимум, на что меня хватило – это второй, менее удачный и более опасный Туннель. Вот сюда… в сентябрь две тысячи десятого, как мне удалось установить. Я проник сюда из шестого августа этого года.
– Значит, вы сейчас… – У Афанасьева захватило дух.
Малахов посмотрел на него и горько усмехнулся.
– Меня уже нет, – сказал он, – я говорю с вами из шестого августа этого года, а седьмого августа я погиб. Я читал об этом. Сейчас на носу октябрь. Это звучит дико, я понимаю, но язык, проблемы и особенно достижения фундаментальной науки вообще непостижимы для обычного, неподготовленного человека. Многое засекречено. Многое уничтожено. И я уничтожу свои работы. Ведь уничтожил же Эйнштейн перед смертью несколько хорошо проработанных им теорий! Неужели я чем-то лучше Эйнштейна? Звучит банально, правда? Сколько раз писатели-фантасты вытряхивали из своей многообразной фантазии нечто гораздо поизощреннее, чем то, что я сейчас изложил. А ведь все так просто.
– Он спрятал свои материалы вот в этот сейф, – повторил Ярослав Алексеевич. – Спрятал в две тысячи десятом году, и сейчас их здесь нет. Но они непременно появятся. Когда вы сказали, Евгений Владимирович, кого вы тут видели, я понял, что Малахов хочет забрать свои материалы и уничтожить их. То есть хотел. Но ему это не удалось – он снова не попал в 2010-й. И мы выследили его появление здесь. Но теперь у него уже нет ВРЕМЕНИ. Завтра, седьмого августа, он погибнет.
– Но неужели нельзя как-то изменить… ведь вы знаете, что случится такое?.. – заговорила Лена.
Малахов улыбнулся.
– Это уже случилось, – торжественно и даже с некоторой долей театральности сказал он, – и я не в силах изменить ничего. Там, в двух месяцах позади, я ничего не буду помнить из того, что не принадлежит МОЕМУ ВРЕМЕНИ И МОЕМУ ПРОСТРАНСТВУ. Как не помнил я там тебя, Лена. Как и ты забудешь этот разговор и меня самого, когда я вернусь назад, чтобы завтра умереть. Но мы встретимся, Леночка… обязательно встретимся. У фонтана, теплым июньским вечером 2010 года.