Страница 14 из 257
Потом он лежал на спине, а Клемолк возвышался над ним. Историк искажался и исчезал в затуманенном взоре Уэйда.
— Мне жаль, — говорил Клемолк. — Вы не сможете вернуться, никогда.
Уэйд снова лежал на кровати, глядя в потолок и все еще мысленно повторяя слова Клемолка:
— Вы не можете вернуться. Вы переместились во времени. Вы теперь принадлежите этой эпохе.
Мэри ждала его.
Ужин готовился на плите. Он видел, как она накрывает на стол, как ее изящные руки ставят тарелки, чашки, блестящие стаканы, раскладывают приборы. Поверх платья у нее надет чистенький мягкий фартук.
Потом ужин был готов. Она сидела у стола, дожидаясь его. Глубоко внутри себя Уэйд ощутил тот невыносимый страх, какой она переживала.
Он дернул головой в приступе боли. Неужели все это правда? Неужели он действительно заточен в пяти столетиях от своей жизни? Это безумие. Однако же он здесь. Под ним, совершенно очевидно, прогибается кровать, вокруг него — серые стены. Все это настоящее.
Ему хотелось вскочить и закричать, замахать кулаками, разнести что-нибудь вдребезги. Гнев раздирал его изнутри. Он заколотил руками по кровати и завыл бессмысленным, диким, неистовым воем. Потом он перевернулся на бок, глядя в дверь. Приступ гнева проходил. Он сжал губы в тонкую подергивающуюся линию.
— Мэри, — прошептал он в тоскливом ужасе.
Дверь открылась, и вошла Мэри.
Уэйд неловко сел, хватая воздух ртом, моргая, уверенный, что сошел с ума.
Она была прямо здесь, одетая в белое, глаза светятся любовью к нему.
Он не мог говорить. Сомневаясь, не подведут ли его мышцы, он неуверенно поднялся на ноги.
Она подошла к нему.
В ее взгляде не было страха. Она улыбалась, светясь от счастья. Ее рука успокаивающе гладила его по щеке.
От ее прикосновения он зарыдал. Уэйд протянул дрожащие пальцы и схватил ее, крепко обнял, вжимаясь лицом в ее шелковистые волосы.
— О, Мэри, — шептал он.
— Тише, тише, дорогой мой, — шептала она в ответ, — Все теперь хорошо.
Счастье захлестнуло его, когда он целовал ее теплые губы. Испуг и тоскливый ужас отступили. Он провел дрожащей рукой по ее лицу.
Они оба сели на кровать. Он все еще нежно гладил ее руки, плечи, лицо, как будто бы не мог поверить, что все это наяву.
— Как ты здесь оказалась? — спросил он дрогнувшим голосом.
— Я здесь. Разве этого не достаточно?
— Мэри.
Он вжался лицом в ее нежное тело. Она погладила его по волосам, и он успокоился.
И тогда, пока он сидел так, с крепко зажмуренными глазами, жуткая мысль поразила его.
— Мэри, — произнес он, боясь собственного вопроса.
— Да, дорогой.
— Как ты сюда попала?
— Неужели это…
— Как?
Он сел и пристально посмотрел ей в глаза.
— Неужели они отправили тебя в это время? — спросил он.
Уэйд знал, что этого никто не делал, но цеплялся за последнюю возможность.
Она печально улыбнулась.
— Нет, дорогой, — сказала она.
Он ощутил, что его колотит дрожь. Он едва не отшатнулся от нее.
— Так, значит, ты…
Глаза его широко распахнулись, краска сбежала с лица.
Она прижалась к нему и поцеловала в губы.
— Дорогой, — умоляла она, — разве это важно? Это я. Видишь? Настоящая. Дорогой, у нас так мало времени. Пожалуйста, люби меня. Я так долго ждала этого мгновения.
Он прижался к ней щекой, притягивая ближе.
— Боже мой, Мэри, Мэри, — стонал он. — Что я могу сделать? Сколько ты пробудешь здесь?
«Восстановленная индивидуальность, скажем, из вашего времени просуществует примерно три четверти часа». Воспоминание о словах Клемолка было похоже на удар хлыста.
— Сорок ми… — начал он и не смог закончить.
— Не думай об этом, дорогой, — умоляла она. — Прошу тебя. Ведь мы еще вместе.
Но пока они целовались, все его существо сжималось от одной мысли.
«Я целую умершую женщину, — его разум не стал подбирать другое слово, — я держу ее в своих объятиях».
Они молча сидели рядом. Тело Уэйда напрягалось все сильнее с каждой ушедшей секундой.
Сколько осталось?.. Развоплощение… Как перенести мысль о ее смерти? Но еще более невыносимо будет расстаться с ней.
— Расскажи мне о нашем ребенке, — попросил он, стараясь подавить свой страх. — Родился мальчик или девочка?
Она ничего не ответила.
— Мэри?
— Разве ты не знаешь? Нет, конечно, не знаешь.
— Не знаю чего?
— Я не могу рассказать тебе о ребенке.
— Почему?
— Я умерла, когда он родился.
Он попытался заговорить, однако слова застряли в горле. Наконец он сумел спросить:
— Потому что я не вернулся?
— Да, — ответила она тихонько, — Я не имела на это права. Но я не хотела жить без тебя.
— А они отказались отпускать меня обратно, — произнес он с горечью. Потом провел пальцами по ее густым волосам и поцеловал. Заглянул ей в лицо. — Послушай, — сказал он, — я должен вернуться.
— Ты не можешь изменить то, что произошло.
— Если я вернусь, — сказал он, — этого не произойдет. Я смогу все изменить.
Она как-то странно посмотрела на него.
— Разве это возможно… — начала она, но слова перешли в стон, — Нет, нет, это невозможно!
— Да! — возразил он. — Это воз…
Он резко замолк, сердце бешено заколотилось. Она заговорила о чем-то другом.
У него под пальцами исчезала ее левая рука. Плоть словно растворялась, делаясь гнилой и бесформенной.
Он задохнулся от ужаса. Испуганная, она посмотрела на свои руки. Они распадались на части, кусочки плоти по спирали разлетались в стороны, похожие на тонкие струйки белого дыма.
— Нет! — закричала она, — Роберт, прекрати это!
— Мэри!
Она пыталась взять его за руки, но рук у нее уже не было. Она поспешно наклонилась и поцеловала его. Губы ее стали холодными, они дрожали.
— Как скоро, — рыдала она, — Уходи! Не смотри на меня! Пожалуйста, не смотри на меня!
Потом она вскочила с места, крича:
— О боже мой, я надеялась…
Остаток фразы превратился в негромкое горловое бульканье. Ее горло начало распадаться.
Уэйд вскочил и попытался обнять ее, сдерживая страх, однако, похоже, его прикосновение только ускорило распад. Ее исчезновение сопровождалось кошмарным шипеньем.
Он с криком отшатнулся назад и выставил руки перед собой, заслоняясь от жуткого зрелища.
Ее тело разваливалось теперь большими кусками. Куски рассыпались на шипящие фрагменты, которые затем растворялись в воздухе. Ее кисти и руки исчезли. Начали исчезать плечи. Ноги распадались на части и вихри газообразной плоти крутились в воздухе.
Уэйд ударился о стену, закрывая трясущимися руками лицо. Он не хотел смотреть, но ничего не мог с собой поделать. Опустив руки, он наблюдал в каком-то завороженном оцепенении.
Уже пропали ее плечи и грудь. Подбородок и нижняя часть лица расползлись в бесформенное облако, внутри которого крутился похожий на метель вихрь частиц.
Последними исчезли ее глаза. Одни только глаза повисли на фоне серой стены, глядя на него горящим взором. У него в голове зазвучали последние слова, переданные ее живым разумом: «Прощай, дорогой. Я всегда буду любить тебя».
Он остался один.
Рот его широко распахнулся, глаза округлились в застывшем неверии. Он долго стоял так, беспомощно дрожа, оглядывая с надеждой — на что? — комнату. Не осталось ничего, ни малейшего ощутимого следа ее пребывания здесь.
Он попытался подойти к кровати, однако ноги превратились в бесполезные деревянные колоды. И вдруг пол словно бы разом кинулся ему в лицо.
Ослепительно-белая боль сменилась ленивым непроницаемо-черным потоком, который затопил его мозг.
Клемолк сидел на стуле.
— Мне жаль, что вы так болезненно восприняли это, — произнес он.
Уэйд ничего не ответил, он не сводил пристального взгляда с лица историка. Жар охватывал его тело, мышцы подрагивали.
— Возможно, нам удастся воплотить ее снова, — участливо продолжал Клемолк, — но во второй раз ее тело продержится еще меньше. К тому же у нас нет…