Страница 6 из 81
— Молодец, Абды! Так, ещё нажми, ещё, — кричали теперь и ребята, а старый Кандым, обессилев от волнения, склонил голову вниз и некоторое время не в силах был даже следить за поединком.
— Лети, Карлавач, лети, — пытался было ободрить свою вороную красавицу желтобородый, но его крики уже были бесполезны.
— Тарлан впереди!
— Обогнал, обогнал!
В это время буланый скакун, первый из пятёрки, пронёсся мимо трибуны и пересёк черту финиша.
Шум и крики усилились. В воздух взлетело несколько шапок и среди них — выше всех! — пышная чёрная папаха с волнистыми завитками, пущенная в небо старым Кандымом.
Абды слез с коня, погладил его по спине, приложился лбом к потемневшей шее, потом отдал повод конюху и во весь дух побежал на трибуну, где в окружении своих новых друзей сидел конюх Кандым-ага.
Перевод А.Аборского
Ата Каушутов
Женитьба Елли Оде
По-видимому, он появился на свет в один из тех не любимых туркменами дней, когда ветер со свистом сотрясал кибитки, угрожая сорвать их и опрокинуть, и потому его назвали Елли, что значит «Ветреный». Прозвище это соединили потом с именем отца, да так и вписали в паспорт — «Елли Оде».
Нам неизвестно, какой собой был бедняга Оде, а сын его Елли до того был невзрачен и мал ростом, что, какую бы одежду ни надел, всё болталось на нём, как на мальчишке, нарядившемся в отцовский костюм. Он то и дело поддёргивал рукава пиджака, спадавшие до самых ногтей.
К тому же он был некрасив, даже уродлив: голова вытянута как дыня, большой длинный нос торчал над лихо закрученными усами и мясистыми толстыми губами, а глаза до того были малы, что их почти и не видно было под густыми нависшими бровями.
Но всё это нисколько не мешало Елли носить великолепную белую папаху и чувствовать себя настоящем красавцем.
Но он не был глупцом. Нет, он был и умён, и хитёр и стал бы дельным работником, если бы не славился своим легкомыслием. Таким образом, хотя имя Елли ему дали совершенно случайно, но оно вполне соответствовало его характеру.
Однажды вечером Елли, откинув тяжёлые портьеры, важно вошёл в один из лучших ашхабадских ресторанов, остановился на минуту, окинул взглядом огромный зал с ярко горевшими люстрами, посмотрел на шумные компании за белыми столами, под пальмами, на музыкантов, усердно пиликавших что-то на эстраде, и так же важно направился к ещё не занятым столам в самом центре зала.
За ним почтительно следовала его свита — пятнадцать друзей и приятелей.
Молча, величественным жестом Елли Оде приказал официантке сдвинуть два стола, сел на почётное место и пригласил всех к столу.
Официантка, в лёгком белом фартуке, в белой кружевной повязке, стягивавшей пышные волосы, с карандашом и блокнотом в руках, почтительно склонилась к нему и ждала, что он прикажет подать.
Но Елли не торопился. Он щурился и смотрел по сторонам на весёлые компании, звеневшие бокалами.
— Ну, Елли, что же мы закажем? — сказал плотный мужчина из его свиты, большой любитель покушать.
Елли заморгал своими маленькими поросячьими глазами.
— Да всё, что полагается. Прежде всего хорошего коньячку, водочки. Ну, и шашлык, конечно. А пока он жарится, принесите что-нибудь… Что у вас есть готового?.. Что вы хотите, друзья? Не стесняйтесь, заказывайте сами кто что любит.
Друзья Елли оживились и наперебой стали заказывать самые разнообразные блюда и вина. Официантка едва успевала записывать.
Через четверть часа, когда оба сдвинутых стола были почти сплошь покрыты тарелками со всевозможными закусками и целой батареей бутылок, плотный мужчина, любитель покушать, налил в бокалы прозрачный золотистый коньяк, потом высоко поднял свой бокал и торжественно провозгласил тост:
— За здоровье нашего Елли Оде!
— Ну что ты, что ты!.. Не с этого надо бы начинать, — нахмурясь, с притворной скромностью запротестовал Елли, но всё же звонко чокнулся со всеми и выпил за своё здоровье.
Потом пили за здоровье всей компании и каждого в отдельности. Наконец все раскраснелись, залоснились, засверкали глазами, и началась весёлая беседа.
— Эх, друзья, как бы там ни было, — поддёргивая рукава, говорил Елли, — а самое главное в жизни — это счастье. И если ты — родился счастливым, то будь ты хоть нищий, а всё-таки рано или поздно птица богатства и счастья спустится с неба на твою голову. Конечно, надо трудиться, работать. Если ты будешь лежать, никакое богатство не залетит к тебе, как мошкара сове в рот. Ну, а вот я, например? Разве я не тружусь, не работаю день и ночь? Честное слово, глаз не смыкаю! Зайдите посмотрите на мой колхоз, всё — в образцовом порядке. А другие председатели — лежебоки, лентяи — и ногтя моего не стоят, и колхозы-то у них еле дышат, а их премируют. Почему? Да потому, что это дело счастья.
Часть захмелевших друзей Елли усердно поддакивала ему:
— Да, да, всё дело счастья!..
Эти люди были из тех, которым покажи цветок персика и скажи: «Вот цветок инжира», — и они не станут спорить, чтоб не обидеть друга.
А другие, отлично знавшие, что за председатель Елли, только улыбались, слушая его хвастовство.
Наконец были и такие, которые улыбались и вместе с тем усердно поддакивали Елли:
— Да, дело счастья…
— Счастье-то счастьем, — продолжал Елли, горячась всё больше и больше, — а между нами говоря, наши районные руководители плохо ещё разбираются в людях. Честное слово! Ну что это? Последнее время чуть не каждую неделю вызывают меня в район, отрывают от работы и ругают. И за что же? За то, что будто бы ничего не делаю, всё взвалил на секретаря да членов правления. Обидно же это слушать! Я говорю: «Да вы видели моего секретаришку и всех этих бородачей, членов правления? Да разве они сделают что-нибудь, если я не подстегну их и не укажу, что надо делать? Это же лодыри!..»
Нынче опять вызвали и опять же ругать: «Ты неправильно распределяешь работы! Не так учитываешь трудодни!» Это я-то неправильно! Ну что с ними поделаешь? И ругают, и премируют — всё невпопад! И понимаете, до чего договорились, будто бы мой колхоз — это мой-то «Новый аул»! — уж чуть ли не образец отсталости и позорит весь район. Тут уж я не выдержал. «А-а, так! — говорю. — Тогда вы скажите это колхозникам. Пусть они выберут и посадят на моё место секретаришку или кого там хотят. Увидите, какие у вас пойдут образцы! Вспомните ещё Елли!..»
Так они сразу притихли и на попятную: «Нет, зачем же тебя снимать? Ты можешь работать, если захочешь…»
«Ага, думаю, не так-то просто вытолкать Елли за дверь. Вытолкаешь, да потом уж не вернёшь и другого Елли не найдёшь. Поняли всё-таки..» А вот Сахату счастье! Честное слово. Премировали ни за что ни про что…
И опять друзья Елли — одни переглянулись и заулыбались лукаво, а другие забормотали, как попугаи:
— Да, ни за что ни про что…
Елли чокнулся с ними, выпил стакан вина и задумался. Но сейчас же вскинул голову и заговорил:
— Да, друзья, если ты родился счастливым, так найдутся и девушки, райские пери. Они сложат перед тобою крылья и скажут: «Я тебя слушаю. Что тебе угодно?..» И они есть, есть эти пери!
Он улыбнулся широкой пьяной улыбкой и самодовольно погладил грозно торчащие усы.
— Я ведь влюбился, братья мои! И в кого?.. В настоящую райскую пери. И она умирает от страсти ко мне! Если бы вы её видели! Но… у неё такой отец и такая мать — жестокие люди! Мы с ней, как Зохре и Тахир, а отец её настоящий Бабахай. Честное слово!
Друзья весело засверкали глазами, уставились на Елли и не знали, что делать. Им хотелось смеяться, но они боялись обидеть Елли. Но все думали: «Да какая же это дура умирает от страсти к такому красавцу? К тому же он не молод. Ему уже за сорок…»
А Елли крутил усы и говорил:
— Если дело пойдёт на лад, приглашу всех на свадьбу. И на какую свадьбу! Какой во всём мире ещё не бывало. У меня широкая натура! Вот увидите… Только теперь буду умнее. Видите ли, когда я раньше женился, я на свадьбу резал всегда чётное число баранов: четыре, шесть, восемь, — оттого-то я и не уживался со своими жёнами, пришлось с ними расстаться. Чётные числа, видно, к несчастью. А нечётные числа — три, семь, девять, — говорят, священные числа. Вот я и зарежу теперь на свадьбу семь баранов и буду самым счастливым мужем.