Страница 13 из 81
— Хайт, проклятые! — крикнул Язлы басом и с палкой в руках бросился разнимать вцепившихся друг в друга собак.
Под вечер чабаны разобрали свой шалаш, подняли отару и покинули яму Кулангырлана.
Путь их лежал в глубь Каракумов, к колодцу Зэкли.
Изнурённые долгой тяжёлой дорогой овцы с трудом держались на ногах. Плохо приходилось им на прежнем пастбище, жёсткая вода в колодце Зэкли была горько-солёной, она только обжигала губы, почти не утоляя жажды. Да и той оставалось очень мало. Надо было думать о новом пастбище…
С вечера Чары погнал отару в пески на поиски корма, а Язлы остался возле колодца. Поднявшись чуть свет, он пригнал верблюда и начал наполнять водой узкое и длинное деревянное корыто, потемневшее от времени.
Старый облезлый верблюд исполнял команду «вперёд», «назад», он размеренным шагом отходил от колодца на всю длину тонкой мохнатой верёвки, сплетённой из шерстяных нитей. Вода из кожаного ведра выливалась в корыто, и верблюд возвращался к колодцу, чтобы снова, отойти по тропинке, вытоптанной в плотном, слежавшемся песке. И так без конца.
Язлы не отходил от подъёмного колеса, он торопился, сердито понукая верблюда. Уже взошло солнце, и Чары вот-вот должен пригнать отару на водопой. А какой же он, Язлы, подпасок, если не наберёт к этому времени воды?
Наконец огромное корыто наполнилось. Довольный тем, что работа сделана вовремя и Чары-ага одобрительно взглянет на него из-под — лохматых седых бровей, Язлы отпустил верблюда пастись, а сам отдохнул немного возле колодца и принялся кипятить чай.
Солнце поднималось всё выше над барханами. Зной усиливался. «Где же Чары-ага, почему он до сих пор не гонит к воде овец?» — думал Язлы.
Чай в тунче[6] несколько раз кипел, остывал и снова бил ключом, а Чары всё не появлялся. Это было не похоже на старого опытного чабана. Солнце стояло уже над головой, короткая тень падала под ноги. Полдень. Уж кто-то, а Чары-ага знает, что в самую жарищу не погонишь по пескам отару. Сам учил этому своего подпаска…
«Тут что-то неладно!» — тревожился Язлы. Он не мог усидеть на месте, поднимался на вершину самого высокого бархана. Много раз ему казалось — он слышит далёкий шум отары, лай свирепых овчарок. Но это ветер звенел в песках. Отары не было ни видно, ни слышно.
И Язлы решил отправиться на поиски. Может быть, Чары не нашёл корма, овцы теперь выбились из сил и не могут двигаться к колодцу? Да мало ли что может случиться там, в песках. И старый чабан ждёт, надеется на помощь Язлы.
Он навьючил на верблюда два бочонка с водой, подвязал покрепче на ногах чарыки. Следы найти было нелегко. Всю ночь дул ветер, мела песчаная позёмка.
Пройдя метров триста в ложбинке между барханами, Язлы утерял следы. Он погнал верблюда обратно и начал поиски от колодца. Дошёл до ложбинки и взял влево. Метрах в стах, у подножия одного из барханов, кустики травы были помяты, тут же виднелись еле приметные следы овечьих копыт. Выбрав направление, Язлы двинулся в путь.
Он надеялся встретить Чары с отарой где-нибудь поблизости, он ехал на верблюде, час, другой, а всё никого не встретил. На вершине песчаного перевала Язлы сделал остановку.
От палящего солнца совершенно негде было укрыться. Язлы опустился на раскалённый песок. Он не знал, что и думать. Где Чары, где отара?… Он сто раз задавал себе этот вопрос и не находил на него ответа. Заблудиться не мог. Нет, тут может быть только одно, только одно — Чары заболел, но не сказал ему об этом вчера. Язлы теперь даже показалось, что старик как-то неохотно пил накануне вечером чай и ел коурму[7], был малоразговорчив… И теперь он не в состоянии добраться до колодца!
Эта мысль заставила Язлы вскочить на верблюда. Он начал бить его по бокам палкой. Верблюд ошалело замотал головой и бросился во всю прыть с перевала в лощину. Но бежал он недолго. Вскоре устал, пошёл шагом.
Солнце уже повисло над извилистой линией барханов. Сколько километров осталось позади, Язлы и сам не знал. Верблюд еле переставлял ноги, а Язлы с трудом держался, то и дело хватаясь руками за бочонок, чтобы не упасть.
Тропу снова преградил высокий перевал, возле которого виднелись свежие следы овец. Измученный верблюд не смог сразу подняться на крутогор, остановился, тяжело упал на колени, лёг. Язлы соскочил на песок, дал верблюду немного передохнуть. А сидеть на месте нельзя. Надо искать, искать надо.
Он хотел пойти пешком на острый гребень бархана, но остановился в нерешительности. Что он там увидит, по ту сторону перевала? На песке — подыхающие овцы. Старик Чары уже не в силах подняться на ноги, он ползёт от одного кустика селина к другому, беспомощно останавливается и снова ползёт в сторону колодца, загребая жилистыми руками песок.
Удары палки подняли с земли верблюда, с трудом заставили его идти. Взобравшись на перевал, Язлы окинул взглядом широкую долину, открывшуюся перед ним. И вдруг прикрыл глаза рукой, потом резко отдёрнул её. Он не верил своим зорким, далеко видящим глазам…
На пологом склоне огромного бархана, под охраной лежавших на песке собак, паслась отара. Овцы вовсе не тыкались бессильно в песок, как он представлял себе, поднимаясь на перевал, а бодро щипали траву, переходя с одного места на другое. Всё было в порядке.
Откуда-то доносилась песня, весёлая, раздольная песня. Язлы прислушался, и голос показался ему знакомым.
— Да ведь это же Чары-ага! — воскликнул он удивлённо. — Сам Чары-ага!..
Старик стоял на бархане, опершись на длинную палку. Много троп измерили они вместе в пустыне, и ещё никогда не слышал Язлы от своего учителя такой весёлой песни. Весной, когда в Каракумах, радуя глаз, зеленела трава, цвели яркие цветы и было много воды для овец, Чары-ага тоже пел. Но даже тогда — не так, как сейчас. С какой это радости старик запел и почему он поёт, а не гонит овец к колодцу Зэкли?
Спрыгнув с верблюда, Язлы бросился к Чары. От старых людей он слышал, что солнце и жажда, случается, отнимают у человека разум…
Чары сделал несколько шагов ему навстречу, улыбнулся и обнял своего помощника. И Язлы был горд, что нашёл отару.
— Я воду привёз, — ничего не понимая, задыхаясь от волнения, прошептал Язлы. — Сейчас, яшули, потерпи ещё немного, я принесу тебе напиться.
Он бросился было, чтобы снять с верблюда бочонок, но Чары остановил его.
— Спасибо тебе за заботу, сынок, — сказал он. — Но ты зря вёз сюда солёную воду, которая только обжигает рот и почти не утоляет жажду. Здесь вода есть, и она получше, чем в колодце Зэкли! Я утром собирался за тобой. Посмотри-ка туда…
Старик протянул руку. Язлы взглянул на широкий проход между барханами.
— Что это?
— Разве ты не видишь? — спокойно ответил Чары. — Машина. Машина, которая роет канал. Пока мы с тобой черпали из ямы Кулангырлана ржавую, тухлую воду, а из колодца Зэкли — солёную, строители Каракумского канала дошли уже до наших пастбищ. И вот чудо, Язлы, — идут строители, и следом за ними идёт вода. Помнишь, ты читал мне газету? Амударьинская вода пришла на наши пастбища.
Затаив дыхание, он следил за тем, как земснаряд медленно, но верно прокладывает путь воде.
Ночевали они на склоне этого бархана, а утром Язлы отправился в обратный путь к колодцу Зэкли. Надо было разобрать шалаш. Отара откочевала на новое место. А свой шалаш они поставят недалеко от канала, недалеко от воды. Где-где, а здесь, в песках, ей знают цену.
Перевод П.Карпова
Ашир Назаров
Солнечный Свет
Мы пили чай в доме тракториста Союна Мовламова и беседовали. Беседа собственно носила несколько односторонний характер: Союн спрашивал, я отвечал. Хотя по логике вещей спрашивать полагалось бы мне, так как приехал я в этот отдалённый колхоз с заданием от редакции, и моя записная книжка была ещё далеко не полна. Несколько робких попыток перехватить инициативу в разговоре окончились неудачей.
6
Тунче — медный сосуд для кипячения воды.
7
Коурма — жареное мясо.