Автор тот же

— Ладно. Поговорим. Только пошли на улицу, а то Машку разбудим, заодно и покурим перед сном. — Вадим направился к двери. Машку действительно было легко разбудить невзначай, поскольку она спала за фанерной перегородкой, которой летний домик был разделен на две комнаты. Вадим уже стал ненавидеть этот строительный материал — фанеру, она преследовала его и в консультации, и на даче, не давая спокойно общаться в своем помещении, заставляя все время помнить, что люди, находящиеся в соседнем, невольно всегда являются участниками твоего разговора.

— А можно обойтись без сигареты? — ласково попросила Лена, направляясь за мужем.

Лена с Вадимом присели на скамейку, которую сами они называли „завалинкой двадцатого века“, прислоненной спинкой к их домику. Свет с терраски падал на две яблони, отделявшие их домик от большой дачи, в которой жили Ленины родители. Ночью, в свете окон и при отсутствии луны, на деревьях яркими светлыми пятнами белели недозревшие яблоки. То, что это яблоки, можно было понять, но не увидеть, так как смотрелись они просто как маленькие слабые фонарики, развешенные на ветвях в каком-то хаотичном и от того особенно впечатляющем порядке.

— Смотри, — начал Вадим, — первое: дед не сумасшедший. Психиатрическая экспертиза признала его вменяемым. Конечно, что-то у него с головой не то, но на единственный вопрос следователя — о вменяемости, экспертиза дала однозначный положительный ответ. Просить сейчас о повторной, расширяя круг вопросов, я, конечно, могу, но толку не будет. Дед мне не союзник и даже если бы и мог, то подыгрывать не станет. Наоборот, он как будто гордится тем, в чем признается.

— Что ты имеешь в виду? — Лена искренне удивилась.

— А то, что он мне прямо заявил: „Мне льстит, что все признают мои мужские способности!“ Хороший, кстати, оборот — „мне льстит“. — Вадим хмыкнул. — Он прямо тащится от своей мужской силы…

— Вы, мужики, вообще на этой теме какие-то свихнутые, — радостно подхватила Лена. — Как будто других достоинств у вас вообще не бывает. Представляю, что вы обсуждаете на мальчишниках — кого и сколько раз вы сумели осчастливить.

— А вы на девичниках, разумеется, только и делаете, что обмениваетесь кулинарными рецептами? — отпарировал Вадим.

— Ну почему же. Мне, например, есть чем похвастаться… — С этими словами она ласково-кокетливо прижалась к мужу.

— Так может, отложим тему деда до утра? — Вадим положил руку на бедро жены и многозначительно улыбнулся.

— Не-а! Вначале договорим, — убирая руку мужа, но по-прежнему кокетливо ответила Лена.

— Хорошо. — Вадим опять стал серьезным. — Так вот, дед — вменяем. Отсюда — возможны три мотива. Первый — патологическая гордыня…

— Не могут сочетаться слова „вменяем“ и „патологическая“, одно исключает другое!

— Согласен. Но в данном случае это не медицинское определение „патологическая“, а бытовое. Ленк, не перебивай! Второе — деньги. Ему кто-то заплатил. Кто? Ясное дело — родители настоящего виновника. И наконец, третье — он выгораживает собственного внука.

— Ой! Мне это даже в голову не пришло! — Лена была удивлена собственной несообразительности. — Ну конечно! Это же очевидно!

— Не торопись! Разумеется, это первое, о чем я подумал, Когда я разговаривал с дочерью деда, я ее прямо об этом спросил.

— Так она тебе и скажет'

— Скажет. Я ей объяснил, что врать адвокату это то же самое, что врать врачу, — себе дороже выйдет.

— Ты же никогда не спрашиваешь клиента, что было на самом деле? — не удержалась от возможности поддеть мужа Лена.

— Во-первых, не клиента, а подзащитного, а это не всегда одно и то же лицо, — не реагируя на колкость, спокойно продолжил Вадим, — а во-вторых, согласись, здесь особый случай. Ну так вот. Я думаю, что она сказала мне правду или, по крайней мере, то, что правдой считает. Понимаешь, я ей объяснил, что, защищая деда, скорее всего, буду настаивать на его непричастности. А значит, я должен буду доказать вину другого…

— Погоди, ты же говорил, что никогда и никого обвинять не станешь! — вскинулась Лена.

— Правильно! Но она же не знает, что я блефую…

— Или я этого не знаю, — неожиданно посуровела Лена.

— Так, мы выясняем наши отношения или говорим о деле? — В голосе Вадима зазвучал металл.

— О деле, — тут же смирилась Лена.

— Хорошо. Так вот, я ее убедил, что покажу пальцем на настоящего насильника. Делал я это исключительно для проверки ее „на вшивость“. Либо это семейный сговор — и тогда она обязательно прокололась бы, ну, хоть в лице что-то дрогнуло бы, либо она действительно считает сына невиновным.

— А если это, как ты называешь, сговор, но не семейный, а между внуком и дедом?

— Я же с внучком тоже пообщался. Он хоть и напуган ситуацией, но явно переживает за деда, а не за себя. Мне, кстати, парнишка очень понравился. — Вадим оживился. — Представляешь, когда я ему сказал, что если я отмажу дедушку, то он станет первым подозреваемым, он даже обрадовался, говорит — только не дед, он же оттуда не выйдет! Молодец парень! Деда обожает и сам — мужик Нет, он точно ни при чем!

— Тогда кто?

— Знаю, да не скажу! — Вадим лукаво улыбнулся, но тут же веселье погасил, — Откуда я знаю кто?! Погоди! Не прыгай. Итак, не дед, не внук. Мотив — не спасение внука. Но этого мало — дочка ничего не знает ни о каких деньгах! Понимаешь, она искренне пребывает в растерянности. Она не понимает, что происходит, Более того, ее мать, ну, жена деда, умерла три года назад. Так вот, еще лет за десять до этого она говорила дочке, что дед, ну, как бы это сказать, ну… — Вадим замялся.

— Импотент? — чуть ли не радостно подхватила Лена.

— Нуда. Словом — не может.

— До чего же вы, мужики, даже слова этого боитесь! — Лена рассмеялась. — Даже когда речь идет о других самцах! Вы все-таки какие-то чокнутые на этой теме!

— Погоди, вот я состарюсь, посмотрю, как ты смеяться будешь! — то ли с искренней, то ли с напускной грустью откликнулся Вадим.

— А я себе молодого заведу! — продолжала хохотать Лена.

— Ага! Так кто на этой теме сдвинут? Вы или мы? — Вадим тоже рассмеялся.

— Вы — на нас, мы — на вас! — примирительно подытожила жена.

— Принимается! — Вадим улыбнулся. — Так вот…

— Что у тебя за манера появилась — „таквокать“?

— А как тебя опять вернуть к разговору по делу, если ты все время сползаешь на свою любимую тему? — с удовольствием съехидничал Вадим.

— Хорошо — мою любимую, а твою — больную! — не осталась в долгу Лена.

— Продолжаю! — закрыл диспут Вадим. — Итак, внук отпадает. Про деньги дочь ничего не знает, иначе не умоляла бы спасти отца, так как, ясное дело, в этой ситуации деньги придется возвращать. Внук явно тоже ничего ни о каких деньгах и слыхом не слыхивал. Следователь — халтурщик, никаких других версий, кроме дедовской, не проверял. Да и не имел! Знаешь, такой внучок Вышинского: „Признание — царица доказательств“. Есть дедово признание, ну и хватит. Постарался его чем-то еще подкрепить, так, для вида, какими-то неубедительными показаниями свидетелей, и — все! Дело закрыл, преступление — раскрыл! — Вадим сильно злился на следователя и не скрывал этого. Вообще, он уже, казалось, не с женой говорил, а произносил речь в суде. Даже взгляд изменился, спина выпрямилась, начал жестикулировать, в голосе появились стальные нотки.

— А ты в суде об этом сможешь сказать?

— Что? — Вадим удивленно взглянул на Лену. Звук ее голоса будто вернул его в реальность. Он сразу как-то обмяк и уже совсем спокойно продолжил: — Нет, в суде я этого говорить не смогу, поскольку все это бездоказательно. У следователя есть хоть что-то, а у меня — ничего. Понимаешь, вообще ничего! Мне бы хоть за что-нибудь зацепиться!

— А если ты докажешь, что он получил деньги, это сильно изменит ситуацию? — Лена спрашивала совершенно серьезно.

— Разумеется!

— И тебе очень-очень важно выиграть это дело?

— Чрезвычайно! — Вадим удивленно смотрел на Лену, не понимая, почему разговор вдруг обернулся таким образом.