Автор тот же

— Хорошо. Допустим. Тогда расскажите обстоятельства того эпизода изнасилования, который вы признаете, — спокойно предложил Николай Серафимович, будто просил рассказать — „Как вы завариваете чай?“.

— Не буду! Изнасиловал, и все! — также не поднимая головы и также тихо отозвался Николай. Прокурор при этом торжествующе посмотрел на судью — мол, ну что, долиберальничался?

— Почему? — невозмутимо продолжал давить судья.

— По кочану! — вдруг заорал Николай и с ненавистью посмотрел на судью. Тот удовлетворенно улыбнулся и спокойно, без малейших признаков раздражения, обиды или удивления, произнес: „Вот и ладушки!“

Теперь уже не только прокурор, но и Вадим не понимал, чего добивается судья и чем он так удовлетворен.

— Ваши вопросы, товарищ прокурор, — обратился Николай Серафимович к самому пожилому участнику процесса.

— Да, благодарю. — Прокурор оживился. „Теперь тебе таки нужна моя помощь!“ — злорадно подумал гособвинитель. — Ну-с, молодой человек, как безобразничать, так вы — пожалуйста, а как отвечать, так в кусты? Рассказывайте, не стесняйтесь, как это вы так? Может, мы вам и поверим?

Пока прокурор произносил всю эту тираду, Николай даже глазом не повел. После всплеска эмоций из него как будто воздух выпустили. Он весь обмяк, ссутулился и вновь безотрывно смотрел в пол. Вадим выжидательно взглянул на судью, рассчитывая услышать замечание в адрес обвинителя. Если судья стал его союзником, так пусть действует! Судья же внимательно наблюдал за Ольгой и Катей. Казалось, только они его и интересовали.

— Я больше не буду отвечать ни на какие вопросы, — тихо произнес Николай. — Ни на какие! — повторил он с напором и, сев на скамью, закрыл лицо руками.

— Ваше право, — констатировал судья. — Ну что ж, тогда перейдем к допросу потерпевших.

На вопрос председательствующего — что произошло и как это случилось, Катя ответила кратко и как по заученному:

— Я проснулась от того, что почувствовала, что меня насилуют. Было темно. Лица не видела. Все произошло быстро. Потом я услышала шепот: „Кому расскажешь — убью“. Все. Больше ничего сказать не могу.

— А кто вас насиловал? — мягко, но как-то безразлично спросил Николай Серафимович.

— Он! — Катя показала на скамью подсудимых.

— Врет! — себе под нос, ни к кому не обращаясь, но достаточно внятно бросил Николай.

Вадим резко обернулся и шепотом, но довольно громко, зло приказал: „Молчи!“ Судья же, наоборот, удивленно-радостно поддержал:

— Почему же, товарищ адвокат? У вашего подзащитного наконец появилось желание что-то рассказать суду, а вы так его сразу прикладываете! Вы нам не доверяете? — В голосе Николая Серафимовича звучал нескрываемый сарказм. И Вадим не сомневался, что это на его счет.

— Я вам не доверяю, — вместо Вадима ответил Николай.

— А может, и зря, — хитро улыбнувшись, отозвался судья и повернулся к Кате, давая понять, что дискуссия с Николаем окончена. — Ну а вы, девушка, для начала поясните, почему полгода назад вы указывали на одного, а теперь на другого?

— Я перепутала.

— Вот так взяла и перепутала? — ехидно спросил Николай Серафимович.

— Да, я ошиблась. — Катя начала тараторить. — Понимаете, я же испугалась. Мне показалось сначала, что голос был пожилой, а потом я вспомнила, что молодой. Потом Оля сказала, что молодой…

— Я ничего тебе не говорила про голос! — неожиданно выкрикнула сидевшая до тех пор тихо Ольга. — Ничего!

— Тихо! — приказал судья. — Ну-ну, продолжайте!

— Вот, значит, перепутала я. Ну, может, не Ольга, а следователь напомнил. Ну что вы от меня еще хотите узнать?

— А собственно, больше и ничего, — спокойно-спокойно произнес Николай Серафимович. — Я больше ничего. — И вдруг наклонившись вперед, с напором, даже несколько агрессивно, продолжил, чеканя каждое слово: — А вот товарищ адвокат и ваш однокурсник, который сейчас сидит на скамье подсудимых, — хотят!

Все находившиеся в зале уставились на судью. Изменения в его тоне, облике, взгляде были столь разительны, что никто не мог понять, чем они вызваны.

— Они хотят понять, зачем вам это надо.

— Что надо? — задрожав от страха, тихо спросила Катя.

— Врать зачем надо?! — взревел Николай Серафимович.

— А я не вру. Не вру я! — Катя заплакала.

— А я знаю, что врете! И благодарите Бога, что я, будем считать, забыл предупредить вас об уголовной ответственности за дачу ложных показаний!

Пока судья произносил эти грозные слова, Катя резко обернулась и посмотрела на Ольгу. Та отрицательно покачала головой и произнесла: „Я ничего не говорила!“ И хотя фразу эту услышали все, но и прокурор, и Вадим думали о другом. Как это могло случиться, что они оба прохлопали, не заметили, не обратили внимания, как судья пропустил традиционное заклинание — потерпевший допрашивается в качестве свидетеля и потому несет уголовную ответственность за дачу заведомо ложных показаний! Вадим еще подумал, что не только он сам такого судейского приема никогда не встречал, но и слыхом о таком не слыхивал!

Во время возникшей паузы секретарь суда, принявшая гнев судьи на свой счет, так как именно она должна была дать свидетелю на подпись предупреждение об ответственности, быстро вскочила со своего места и бросилась к Кате. Та автоматически, не глядя, расписалась и зарыдала еще громче.

— Ну вот! А теперь успокоились. Ничего не было. Официально вы еще ничего не сказали. И начнем сначала, — вновь совершенно спокойным, даже немного скучающим тоном произнес Николай Серафимович. — Итак, поехали. Так что случилось?

Прокурор растерянно крутил головой, переводя взгляд с судьи на Катю и обратно. Вадим, осознав, что произошло, с восторгом уставился на Николая Серафимовича. „Вот это судья!“ — одна мысль крутилась у него в голове.

Катя маялась за свидетельской трибуной, то и дело оборачиваясь на Ольгу. Та сидела опустив голову, нервно наматывая носовой платок то на один палец, то на другой. Николай удивленно смотрел на происходящее, абсолютно ничего не понимая. Пауза затягивалась.

— Ну-с! — поторопил судья.

— Я не знаю, — тихо отозвалась Катя.

— Чего не знаете? Что произошло?

— Что говорить! — громче и с вызовом посмотрев на судью, ответила Катя. Их взгляды зацепились друг за друга, и ни один глаз отводить не стал.

— Правду, девочка! Правду! — Голос судьи зазвучал тепло, по-отечески. — Правду всегда говорить трудно. Но, солгав, потом, всю жизнь, трудно жить. Ты представь себе, что потом когда-то встретишь своего однокурсника на улице. Ты ему тогда что скажешь?

Прокурор сделал какое-то движение, возможно порываясь встать. Судья, не отрывая взгляд от Катиных глаз, приказал: „Сидеть!“ И прокурор обмяк на своем стуле. Именно этот приказ, брошенный прокурору не глядя, будто прорвал плотину. Катя зачастила, стараясь быстрее все выговорить, чтобы не успеть передумать и чтобы скорее весь этот кошмар, обрушившийся на нее, оказался в прошлом.

— Меня попросила Оля. Но она не виновата. Они с Колей переспали, а она пришла домой, мама что-то заметила, она ей по секрету сказала, а та рассказала отцу. Вот! А отец у Ольги зверь! Он из деревни, по лимиту через милицию в Москву попал. Ольге давно сказал, с кем до свадьбы переспишь — на улицу выгоню. Ну, Ольга испугалась и сказала, что ее снасильничали. Отец ей не поверил, знал, что у них роман с Колькой. Ну, Ольга и сказала, что, кто насиловал, не знает, но насиловали двоих. Вот! А потом меня уговорила. Ну, чтобы я ей компанию составила. Я говорю — зачем? Не хочу. А она — все равно не найдут, мы же примет ничьих называть не станем. Ну, получается, перед отцом она, значит, чиста, поскольку снасиловали двоих, — это ей алиби. Вот! А в милицию мы заявление написали так, чтобы без примет всяких. А иначе Ольгу отец и вправду из дома выгонит!

В зале стало тихо-тихо. Только Ольга шмыгала носом. Да одна из народных заседательниц тихо причитала: „Боженьки-боженьки! Да разве ж можно так?“ Николай в упор смотрел на Ольгу. Та уставилась в пол, продолжая истязать свои пальцы носовым платком.