Зло любит меня

— Лея, тебе придётся поехать в клуб, — твёрдо сказал Генри, удостаиваясь моего изумлённого взгляда.

— Что случилось? Почему ты изменил своё решение? — с удивлением в голосе спросила я.

— Он позвонил, — поджав губы и скрестив руки на груди, ответил Генри. Ему никогда не нравилось проигрывать и он ненавидел быть зависимым.

— Как?

— А я откуда знаю? — громко воскликнул парень, вскакивая на ноги. — Боже, Лея, если бы я теперь не знал, что он сможет нас найти в любой части страны, мы бы уже были на границе Нунавута в компании эскимосов! Этот человек за несколько часов узнал и то, кто мы такие, и то, как нас всех на самом деле зовут. Лея, он смог забраться в моё прошлое, — последние слова Генри произнёс необычайно тихим голосом, а затем вновь сел за стол, положив на него локти и прижимая пальцы к подбородку. — У тебя каша убегает.

— Что? Каша! — опомнилась я, резко выключая конфорку. Каша не успела запачкать плиту, только кастрюльку. Сняв её с плиты, я осторожно перелила овсянку в тарелку и перенесла ту на стол, присовокупив бутерброды. Чайник почти закипел, так что скоро на столе появится чашка с вкусным какао со сливками.

— Генри, а тебе не кажется, что в этой ситуации нам и следует драпать в Нунавут? — осторожно спросила я, а затем подула на ложку с горячей кашей.

— Нет, Лея, не вариант, — отрицательно покачал головой Генри.

— Остальные в курсе? — спокойно спросила, с наслаждением поглощая овсянку.

— Нет. И им лучше не знать.

— Это почему интересно? — возмутилась я.

— Потому что они, кроме Риччи, младшие. Их это не касается, — жёстко сказал Генри, наблюдая за моей трапезой.

— А отдуваться мне? — обиженно пробормотала я, осторожно пригубив какао.

— На то мы и старшие. Лея, пока эта ситуация опасна только на словах. Этот Рональд не требует от нас ничего противозаконного или аморального. Он хочет, чтобы мы восполнили ущерб, нанесённый его клубу. Он предложил тебе работу. Он пригласил Берт и Бетани украсить здание. И за всё он заплатит. Пока всё выглядит довольно хорошо, если не считать его методов. — Рассудительно сказал Генри, докуривая и туша сигарету.

— В любом случае, если что случиться — это случится со мной, — холодно ответила я. — Ты же понимаешь, что мне придётся работать на Рональда. А я даже не знаю, что он от меня хочет.

— Вот сегодня и узнаешь, — с напряжением в голосе, ответил Генри. — И прости, что так получилось.

— Хватит извиняться, сделанного не воротишь, — отрезала я. — А теперь, раз уж мы всё обсудили, не мог бы ты меня оставить наедине? Я хочу спокойно позавтракать, прежде чем тащиться через весь город в этот клуб.

— Как всё проясниться, позвонишь? — уже в дверях спросил Генри, как-то печально смотря на меня.

— Обязательно, папочка, — съязвила я, помахав ему рукой.

Было обидно, что Генри так «просто» решил сложившуюся ситуацию. Пожалуй, слишком просто, учитывая нашу дружбу и отношения в семье. Меня сильно заинтересовало, что же такого накопал Рон, что Генри без борьбы принял навязанные ему условия? Кем он был до того, как создал нашу семью? Ответа на этот вопрос я не знала.

Я приехала в клуб в тот момент, когда из него выходили рабочие мексиканцы. Они что-то обсуждали на смеси из испанского и английского языков. Проходя мимо, один из них подмигнул, я вяло улыбнулась в ответ.

— Не ожидал, что ты всё-таки приедешь, — с ехидной улыбкой проговорил стоящий возле входной двери Рон.

— Ты просто не оставил мне выбора, — вымученно ответила я, подходя к нему.

— Признаться честно, не ожидал наткнуться на таких как вы.

— Каких таких? — нахмурившись, спросила я. Рон посторонился, пропуская меня внутрь клуба и следуя за мной.

— Семейных, — с усмешкой проговорил он.

— Рада, что смогла удивить тебя, — не зная, как реагировать, ответила я.

Рон подошёл к стойке бара, перегнулся через неё и, покопавшись в бумагах, достал несколько листов, а затем протянул их мне.

— Что это? — настороженно спросила я, беря бумаги.

— Счета за всё, что вы здесь натворили, — с обезоруживающей белоснежной улыбкой ответил он.

— 40 000 долларов? — почти прокричала я, добравшись до отметки «итого».

— Радуйтесь, что не дошли до нижнего зала клуба, — рассмеялся Рон.

— Сколько же мне придётся на тебя работать, чтобы возместить долг? — осипшим голосом, спросила я.

— Столько, сколько потребуется. И не забывай, что предложение для твоих друзей художников всё ещё в силе. А также если кто-то ещё захочет вносить деньги в уплату долга — я не буду возражать, — спокойно ответил он.

— Что ты хочешь, чтобы я для тебя делала? — вернув себе былой настрой, спросила я. Если не только я буду отвечать за последствия нашего веселья — всё в порядке. И я прослежу, чтобы каждый внёс свою лепту.

— Будешь работать официанткой, когда клуб отроется, — пожав плечами, ответил Генри, — по тебе видно, что никакими танцевальными навыками ты не обладаешь. Бармен скорее тоже получится плохой. На кухню я тебя не пущу. Если захочешь — будешь убираться после закрытия клуба. Но не советую, будет тяжело после целой ночи стояния на ногах. Ещё вопросы?

— А что я буду делать, пока клуб не откроется?

— Уж поверь, в том хаосе, что сейчас царит в здании — тебе всегда найдётся работёнка.

— Сколько ты будешь мне платить? — продолжила задавать вопросы, доставая из кармана брюк сигареты.

— 30 долларов в час устроит? Работа с десяти вечера до шести утра. Один плавающий выходной. Условие — чаевые в общую корзину, потом всё равномерно делится между официантками и барменами.

— Какие хорошие условия, — я по опыту знала, что 30 баксов это очень-очень хорошие деньги. Фактически, за год я самостоятельно смогу расплатиться с Роном, не питаясь хлебом и водой. Это сделало меня подозрительной. — С чего ты так расщедрился на девчонку, которую знаешь меньше суток?

Рон выхватил из моих рук сигарету.

— С того, что не могу иначе. Я уже заключил несколько договоров с другими официантками и если я буду тебе платить меньше — это вызовет ненужные расспросы, которые одинаково вредны как тебе, так и мне. И вот ещё одно условие — в моём клубе ты не куришь.

— Да что ты привязался к моим сигаретам? — взъярилась я, раздражённо смотря на мужчину. — Тебе какое дело? Ты что мой отец, чтобы указывать, что я могу, а что нет?

— Нет, я твой работодатель. И поскольку официантки, как и танцовщицы — лицо клуба, я не хочу, чтобы у нас работали курящие девушки, это не нравится посетителям.

— Замечательно, — со злобой протянула я, чувствуя, что возразить-то нечем.

— Не злись, тебе это не идёт, — Рональд тяжело вздохнул, откидываясь на спинку стула.

— Слушай, может я устроюсь на другую работу, а тебе просто деньги буду приносить? — с неприкрытой надеждой в голосе, поинтересовалась я, наклоняясь над столиком.

— Не вариант, — отрицательно покачал головой Рон.

— Но почему? — спросила раздосадовано, приземляясь обратно на стул.

— Ну, во-первых тебе это не выгодно. Ты не найдёшь в этом городе работу, на которой тебе будут столько же платить, — с усмешкой проговорил Рон, — во-вторых это послужит тебе и твоим друзьям уроком — как себя вести нельзя. Это большой город, Лея, большой и опасный. Вы совершили мелочь по меркам Нью-Йорка, но и её отыграть не смогли. Твоё присутствие здесь послужит сдерживающим фактором для твоей «семьи».

— Что ты узнал о Генри? — резко спросила, впиваясь в него взглядом. Я словно бы знала, что здесь кроется основная причина, почему Рон хочет держать меня на виду.

— Это тебя не касается, — парировал мой выпад Рон, — и хватит вопросов. Переходим к делам. Твоя задача на сегодня — убрать весь мусор, оставленный строителями. Помимо ремонта бара, сегодня также установили раковины в туалетах и прочистили канализацию. Сегодня ты уборщица, Лея. Где что лежит — знаешь. Можешь приступать.

Я фыркнула и сделала вид, что меня это не раздражает. Но на самом деле вся эта ситуация бесила до жути. Мне не привыкать работать, в своей жизни я успела побывать и домработницей (когда жила в приёмных семьях) и официанткой, и уборщицей, подавальщицей, работала швеёй и на автозаправке машины мыла. Список большой, но я не жалею, потому что эти умения всегда пригодятся и всегда будут востребованы, как «чёрный» труд. Волновало другое — подчинение. Я бежала от зависимости перед приёмной семьёй, бежала из системы не ради того, чтобы какой-то напыщенный красавчик указывал мне что делать. Мне нравилась та свобода, что царила в наших сердцах, пока мы были в пути. Не нравится — Arrive derci! И мы вновь трогались в путь. Теперь даже если мне что-то не будет нравиться — придётся выполнять, потому что затронута наша маленькая семья. А это единственное, что было дорого мне в этой жизни.