Красное Солнышко

– Спасибо тебе, Стемидушка, спасибо, – ласково благодарил Варяжко, – Зыбату, говоришь, видел, челом бил. Эх, жалко, что его нет вместе с нами, но, однако, и радуюсь за него. Круто приходится, круто. А все-таки держаться будем, не выдадим Князя Великого. Хотя бы всем головы сложить пришлось, а постоим за правду.

– Хорошее ты слово сказал, Варяжко, – улыбнулся ему Феодор, – за правду нужно постоять, правдой земля держится; и вижу я, что одна она, правда-то, и у вас, Перуну кланяющихся, и у нас, что Истинного Бога познали. Вот мы сошлись здесь, и вы, и мы, и так нас крепко правда связала, что терпим из-за нее муку, а против нее не идем.

Варяжко грустно покачал головой.

– Где уж тут идти. Куда тут пойдешь. Никуда нам не уйти, здесь и останемся.

– Ой, Варяжко, вижу я, в отчаяние ты впадать стал, а я вот думаю, что Господь нам милость окажет и уйдем мы отсюда, и в Киев вернемся. И все по-хорошему будет. У меня, в Киеве-то, дитя осталось, сын, Иоанном его назвал; оставил его, уходя, на чужих руках, душой скорбел, а теперь словно голос мне какой говорит, что увижу я его, что еще далеко конец мой; и на душе у меня и легко, и покойно.

– У тебя-то покойно, – перебил Варяжко, – а у меня нет. Ты о сыне, малолетке, думаешь, а я о князе. У тебя сын в надежных руках оставлен, а я как погляжу – около князя одни враги, только и думающие, как бы погубить его. Да не удастся! Вот все думали они, что как будет морить здесь нас новгородский князь, дружины поднимутся на Ярополка и убьют его. Не выходит этого – дружины верны остаются. Теперь, проведал я, на другое решились. Нонне, арконец, так вот Ярополку и шепчет в уши, чтобы он челом ударил Владимиру. И что ему за охота пришла братьев мирить, когда он же их друг на друга натравливал, совсем не знаю.

Стемид, до того молча слушавший беседу, тут вмешался в нее. Он почти слово в слово передал ту беседу между арконским жрецом и Блудом, которую ему пришлось невольно подслушать.

Варяжко с величайшим вниманием отнесся к рассказу дружинника.

– Ничего я сообразить не могу, что теперь Нонне с Блудом затевают. Думаю я, желает он Блуда извести. Только, с чего он за таковое принялся, не ведаю. Должно, Блуд ему в чем-нибудь мешает, вот он и злобится. Эх, этот Нонне. Весь грех от него идет.

– Ты бы князя-то предупредил, – заметил Феодор.

– О, предупреждал я, не слушает меня князь. Так поддался Блуду да Нонне, что и теперь, когда в мышеловке мы и уже дитяти неразумному видно, что завел в эту ловушку нас воевода-пестун да жрец арконский, и то он никому, кроме них, не верит, словно разума лишился. А силой взять? Так нешто силой против князя пойдешь.

– Да зачем идти, – раздумчиво произнес Феодор, – ежели суждено ему что от Господа, то и будет. Божьи пути неисповедимы. Без Его же воли ни единый волос не падет с головы человеческой.

Он хотел еще что-то сказать, но в это время вбежал один из княжеских отроков.

– Варяжко, Варяжко, иди скорее! – закричал он. – Приказал князь тебя сыскать и пред его очи привести.

– Что такое? Зачем я понадобился?

– Ой, Варяжко, совсем нам худо.

– Что еще?

– Нонне-арконец.

– Что Нонне-арконец?

– Ушел из Родни. Должно, к новгородскому князю.

Варяжко взглянул на Стемида.

– Или ты ошибся?

– Да нет же, не мог я ошибиться. Своими глазами Нонне видел, и Блуд был вместе с ним.

– Эх, – вздохнул ярополков любимец, – чуется мне, что беда все ближе и ближе. Пойду к князю, а ты, Феодор, дружины свои обойди. Кто знает, что ночью случится, может, вот теперь-то новгородцы и ударят на нас. А тебя, Стемид, за память благодарю, не посовещусь, возьму твои гостинцы, пригодятся. Они, может быть, скудны, но и у князя очень скудно, так скудно, что и сказать нельзя.

Они разошлись.

15. ДВА СОВЕТНИКА

Варяжко застал Ярополка в страшном припадке горя. Князь, пораженный бегством своего ближайшего советника, не понимавший причин этого побега, плакал, как женщина; около него суетился Блуд.

– И когда же это арконец бежать-то успел? – выкрикивал Блуд притворно-жалобным голосом, – все это время, почитай, вместе мы были, о делах разных говорили, как беду изжить, совещались. Он взял да и убег. И куда – ума не приложу.

Варяжко смотрел на него пристально; он и сам недоумевал, как могло это случиться. Он верил Стемиду, к Блуду же у него не было ни малейшего доверия.

– Варяжко мой, – воскликнул Ярополк, – что же нам теперь делать? Покидают все. Вот Нонне убежал, а потом ты убежишь. Останемся мы с тобой, Блуд, одиноки.

– Княже, за что ты меня обижаешь? – вскричал Варяжко, – служу я тебе честно, а ты вместо того, да такую обиду.

– Ой, Варяжко, прости ты мне, не я говорю – горе мое говорит. Только двое теперь вас и осталось у меня: Блуд да ты; ни на кого больше положиться не могу. Посоветуйте же мне, что я делать должен. Ведь, видимо дело, в Родне нам не отсидеться. Дружинники, что мухи под осень, еле с голоду ноги таскают. Ударит Владимир – сразу всех так и захлопнет. Вот, Варяжко, при тебе я Нонне спрашивал, а теперь уж ты мне присоветуй. Блуд, вон, говорит, чтобы я брату младшему челом ударил и примирился с ним, а ты мне что посоветуешь?

Варяжко так и встрепенулся, когда услыхал эти слова.

– Совета моего желаешь, княже? – сказал он. – Скажу тебе то, что давно думал.

– Скажи, скажи, Варяжко. Вон, Блуд правду говорит. Нам от Владимира в Родне не отсидеться, возьмет он нас здесь всех, чует мое сердце, возьмет и убьет. А я жить хочу! Я еще молодой, я еще не все утехи в жизни видел. Не помириться ли с Владимиром? Что ж, ну поклонюсь ему, а он, быть может, и помилует.

– Княже, – горячо и резко прервал его Варяжко, – ты моего совета желал, так слушай же. Не следует тебе к брату на поклон идти. Не водится так, чтобы старший брат меньшему челом бил. Да еще помилует тебя Владимир аль нет, кто то знает? А ты говоришь: «Жить хочу!» Стало быть, жизнь для тебя дорога; а за то, что человеку дорого, постоять нужно, нечего отдавать так, задаром, даром-то отдать ее, жизнь-то твою, всегда успеешь.

– Ой, Варяжко, да что же мне делать-то? – уже совсем испуганно воскликнул малодушный князь.

– А вот что: не ходи ты, княже, к Владимиру. Пойдешь – тут тебе погибель.

– Куда же идти-то мне?

– Как куда! Ночи темные. Новгородцы Родни почти что не стерегут. Сядем на коней да к печенегам. Их только кликни – они все соберутся да придут, и за тебя же постоят.

– Ой, нет, Варяжко, нет. Не по сердцу мне совет твой, – замахал на него руками Ярополк, – идти к печенегам, бежать такую даль. Поди, погоня будет, лошади у нас плохие, погоня настигнет, и убьют меня, а то еще печенеги не примут. Ведь они отца-то моего, князя Святослава, помнят и из-за него на меня злобятся. Нет, Варяжко, не хочу я идти к печенегам.

– Воля твоя, княже, – печально проговорил Варяжко и с тяжелым вздохом опустил голову на грудь.

– И ты тоже, – с деланным негодованием накинулся на него Блуд, – ишь ведь, какие вы на советы: к печенегам бежать! Да если князь пойдет к печенегам, так Владимир еще пуще разгневается, и тогда он него никакой пощады ждать нельзя! Тут-то, ежели поговорить с ним хорошо, так и умилостивить можно, а уж тогда никакие просьбы не помогут. И потом, мне так сдается. Слушай-ка, княже. Ведь Нонне неспроста ушел к Владимиру. Имел я с ним беседу, сегодня имел; видимо дело, после нашей беседы он в бега ударился. А в беседе той арконец проговорился, будто уйдет он и разведает, как Владимир, на мир с тобой склонен ли. Он сам Владимира-то знает, как тот еще в Арконе был, на Рюгене. С тех пор они знакомцами стали. И вот еще Нонне вспоминал, что он Владимиру и дружины варяжские подбирал, так что, ежели они теперь сойдутся, Владимир от него скрытничать не станет, все, что на душе, перед ним выложит, а Нонне потом со мной перенесется. И как разузнаем мы, склонен Владимир к миру, али нет, тогда и порешим. Вот что я думаю. Кто его знает, новгородского князя-то. Может быть, он одного почету только желает, а враждовать с тобой и не думает, тогда что же? И челом тебе ему бить не придется, сойдетесь вы, обнимитесь, как братья милые, и никакой распри между вами не будет.