Страница 19 из 21
— Право же, я погорячился. Все это выглядело как допрос. Если что-то стряслось, говорите без церемоний.
— Видите ли, — осторожно начал лекарь, — кое-что действительно стряслось.
— Донос? — спросил Шредер уже увереннее, прикладывая к запястью пиявки, отскочившие во время недавней вспышки.
— Наверное, будет лучше, — произнес Лугози, обращаясь к дону Валерио, — если скажете вы.
— Хорошо, — согласился Мелито. — Итак, вы не знаете, кто помог вам вытащить повозку?
— Да нет же, клянусь, сколько можно повторять?!
— Я вам верю, — кивнул Мелито. — И спрашиваю об одном: догадываетесь ли вы, кто это мог быть?
— Не знаю, то ли цыган, то ли бродяга.
— Нет, не цыган. Может, он и был им — когда-то. Говоря яснее, это человек, который начинается на букву «п».
— На «п»? — повторил Шредер, роясь в памяти. Тень догадки мелькнула на его лице.
— Именно: начинается на «п», — подтвердил Мелито с лукавой улыбкой.
— Преступник? — озарился Шредер.
— Преступник! — рассмеялся дон Валерио. — Недурно, недурно! Вы были правы, Лугози: кавалер Шредер — большой шутник!
В этот момент за окном послышался шум дождя.
— Вынужден с вами проститься, — сказал Шредер, решительно отрывая от руки прилипшие пиявки. — Пошел дождь, значит, и мне пора, иначе ничего не успею.
— Начинается на «п», — настаивал Мелито. Он поднялся и что-то перебирал под широким плащом.
— Говорю вам, не знаю. Загадки — это не для меня. Если у вас есть что сказать — выкладывайте. Начинается на «п»? Может, проходимец? Знаете, из тех, что нанимаются в солдаты? — предположил Шредер с насмешкой.
Мелито и Лугози стояли друг возле друга, прислонившись спиной к двери. Ни один из них уже не улыбался.
— Не преступник и не проходимец, — медленно произнес Мелито. — Это был прокаженный.
Бледный как смерть торговец взглянул на них.
— Ну так что с того? Даже если и прокаженный?
— К несчастью, тот человек в самом деле был прокаженным, — сказал Лугози, боязливо прячась за спину дона Валерио. — Так же, как и вы теперь.
— Довольно! — заорал Шредер, сотрясаясь от гнева. — Вон отсюда! Такие шутки со мной не пройдут! Вон, оба!
Дон Валерио медленно извлек из-под плаща пистолет.
— Я — местный судья, дорогой Шредер. Будет лучше, если вы успокоитесь.
— Я вам покажу, с кем вы имеете дело! — кричал Шредер. — Что вам от меня нужно?!
Мелито испытующе посмотрел на Шредера, готовый предупредить возможное нападение.
— В этом пакете — ваш колокольчик, — ответил он. — Вы немедленно покинете постоялый двор и будете все время звонить в колокольчик до тех пор, пока не окажетесь за пределами Систо, а затем и королевства.
— Колокольчик? Я вам покажу колокольчик! — выкрикнул Шредер.
Крик застрял у него в горле. От ужасной мысли торговец похолодел. Шредер понял: накануне, во время осмотра, у Лугози возникло подозрение, и он не замедлил предупредить судью. Того самого судью, который случайно видел, как три месяца назад Шредер схватил за руку прокаженного. Теперь он, Шредер, был обречен. Вся эта история с пиявками нужна была только для отвода глаз.
— Я уйду и без ваших понуканий, канальи. Я вам покажу, я вам покажу…
— Надевайте куртку, — приказал Мелито. Его лицо светилось дьявольским удовольствием. — И вон отсюда!
— Дайте хоть вещи собрать, — пробормотал Шредер. Куда девалась его былая дерзость? — Можете не беспокоиться: соберусь и уйду.
— Ваши вещи будут сожжены, — процедил судья. — Вы возьмете только колокольчик.
— Как же так! — вскричал Шредер; до сих пор такой уверенный, теперь он умолял судью, как ребенок. — Моя одежда, мои деньги… Неужели ничего нельзя?
— Возьмете куртку и плащ. Остальное должно быть сожжено. О вашей повозке и лошади мы уже позаботились.
— Что вы хотите этим сказать?
— Повозка и лошадь преданы огню, как гласит закон, — ответил судья, наслаждаясь отчаянием торговца. — Не думаете же вы, что прокаженный будет разъезжать на собственной повозке? А ну, шевелись! — грубо прикрикнул он на Шредера. — Мне что с тобой — целый день волыниться? Выметайся, шелудивый пес!
Весь дрожа, толстый и неповоротливый, с отвисшей челюстью и отупевшим взглядом, под дулом пистолета Шредер вышел из комнаты.
— Колокольчик! — взревел Мелито так, что Шредера передернуло, и швырнул ему под ноги звякнувший пакет. — Вынь и надень на шею!
Вмиг постарев, Шредер нагнулся, подобрал пакет, торопливо развязал веревку и вытащил новенький медный колокольчик с точеной деревянной ручкой.
— На шею! — рявкнул Мелито. — Пошевеливайся, не то буду стрелять!
Руки Шредера тряслись, ему нелегко было выполнить приказание судьи. Все же торговец сумел накинуть на шею привязанный к ручке шнурок. Колокольчик повис у него на животе, позванивая при каждом шаге.
— Колокольчик в руку и чтобы звонил, черт подери! Смотри мне, боров! Ай да прокаженный! — не унимался Мелито.
Потрясенный этой отвратительной сценой, Лугози отпрянул в сторону.
Немощными шагами Шредер стал спускаться по лестнице. Голова его покачивалась, как у слабоумных бродяг. Пройдя две ступеньки, он обернулся, поискал взглядом лекаря и пристально посмотрел ему в глаза.
— Я не виноват, — забормотал Лугози. — Случилось несчастье, большое несчастье!
— Пошел, пошел! — Судья подгонял его как скотину. — Не забывай про колокольчик, тебе говорят! Люди должны знать о твоем приближении!
Шредер повернулся и зашагал вниз.
Через минуту он появился в дверях постоялого двора и медленно двинулся по площади. Люди расступались на его пути.
Площадь была широкая и длинная.
Шредер судорожно подергивал за колокольчик. Тот издавал чистый и радостный звук: дзинь-дзинь-дзинь!
9
СТАРЫЙ БОРОДАВОЧНИК
© Перевод. И. Смагин, 2010
Давайте рассмотрим психологию старого бородавочника. По достижении определенного возраста этот африканский кабан склонен с презрением смотреть на превратности жизни. Семейные радости тускнеют, беспокойные и похотливые недоростки постоянно мешаются под ногами, не говоря уже о раздражающей надменности уже выросших подсвинков, которые убеждены, что весь мир и все самки — только для них.
Теперь он считает, что удалился от всех по собственному стихийному побуждению, ибо достиг высшей степени звериного величия; он хочет убедить себя, что счастлив. И все же посмотрите, как беспокойно бродит он по стерне, как время от времени принюхивается, охваченный внезапно нахлынувшими воспоминаниями, и как он нарушает гармонию и симметрию природы, которая все живые существа сотворила парами. Ты обольщаешься, старый бородавочник: на самом деле тебя выгнали вон из твоей патриархальной семьи, потому что у тебя появилось слишком много странностей и претензий; молодежь перестала сдерживаться, стала клыками отпихивать тебя в сторону, а самки не вмешивались — видно, и у них ты уже сидел в печенках.
И так продолжалось много дней, пока ты не был вынужден бросить их на произвол судьбы посреди Ибаданской равнины. Опускается вечер, и ты собираешься перекусить каким-нибудь засохшим тростником. А вокруг ничего нет, кроме пустынного плато, сухих термитников и загадочных черноватых конусов на поверхности земли. Далеко на юге, кажется, возвышаются горы, впрочем, может быть, это просто мираж, порожденный нашим желанием. Да он их и не видит, ведь глаза у бородавочников устроены не так, как у нас. Солнце заходит, и вепрь с удовлетворением наблюдает, как его тень с каждой минутой все удлиняется, а поскольку память у него короткая, он уже забыл, что вчера вечером было то же самое, и раздувается от гордости за свои внушительные размеры.
Нет, он нисколько не крупнее прочих особей, но в определенном смысле он великолепен, как одно из самых безобразных существ в мире. С возрастом у него выросли устрашающие клыки, поднялась мощная холка, покрытая желтой щетиной, а на морде вздулись четыре бородавки. Время превратило его в почти что сказочное чудище, потомка древних драконов. В нем воплотился дух дикой природы, старинные чары тьмы. И все же в безобразной голове бывают проблески света, а под шершавой шкурой бьется что-то вроде сердца.