Страница 14 из 142
Случилось, правда, Вежде вместе со здешней бабой-повитухой и дитя принять. Послали за ним ночью, а уже утром он вернулся и, улыбаясь, поведал домашним:
— Двойня. Ну и тесно им там было, одна деваха пуповиной так и обвилась. Да обошлось: и матушка здорова, и девоньки.
А однажды пришла к Вежде молодуха со своей бедой — жили они с мужем вместе уже пятый год, но деток так и не было. Уж чего только не пробовали, все впустую. Вежда посмотрел в печальные, мокрые глазищи красы-девки, улыбнулся, да и погрузился, как и всегда, внутрь страдалицы своим пустым взглядом. Нахмурился, головой покачал да и велел ей позвать мужа. Молодому детинушке, нескладно разглаживающему непослушные вихры, Вежда, лишь увидев его на пороге, сейчас же сказал:
— Вот, стало быть, в чем загвоздка.
Потом разложил его прямо в светелке на сундуке, заставив «дышать ровно».
— Грунюшка, робею я, — прогудел детина молодой жене, стоявшей тут же и с тревогой наблюдавшей за Веждой.
Старик сейчас же отозвался:
— Цыц! Робеет он! А на землице сырой да на камушке в лесном бору посидеть не робел?
— Дак ведь я… — испуганно прижал было к груди ручищи изумленный муженек, да Вежда оборвал:
— Цыц, говорю! Смиренно лежи.
И, положив обе свои ладони на живот парню, замер. Вытерпев недолго, детинушка оглушительно прошептал своей Груне:
— Чего это он, а, Грунюшка?..
Вежда поднял голову, убрал одну руку с живота да как щелкнет парня по носу — тот так затылком по крышке сундука и грохнул с перепуга. А старик, возвращая ладонь обратно на живот, сказал молодухе:
— Придержи-ка, свет-красавица, своего бычка, чтоб не мычал, да лежал смирно, не бодался.
Отпустив скоро пузо молодца, Вежда наказал Груне прийти ввечеру да забрать снадобье, которое он к тому времени приготовит.
— А ты, пахарь, как примешь отвар, не спеши трудиться на своей жене. Обожди до новой луны. Понял ли? — спросил Вежда оправлявшего рубаху муженька, да, махнув рукой, оборотился к молодухе: — Слыхала, Грунюшка? Не подпускай этого олуха до себя, как я велел. А вот по сроку и начинайте. Ясно ли?
Заалевшая Грунюшка кивнула и спросила еле слышно:
— А детки-то, дедушка… Понесу ли?
Вежда засмеялся, любуясь девушкой, и ответил:
— Непременно, милая. Не бойся, теперь все правильно будет!
Груня ахнула и… повисла на шее Вежды.
— Ну, будет, будет… — ласково улыбнулся старик, по-отцовски бережно поглаживая девушку по спине.
Мзду за лечение Вежда ни с кого не брал. Разве приносил кто-нибудь туес лесных ягод — тут он не позволял себе обижать благодарившего, принимал.
Илья уже по мере сил помогал родителям по хозяйству и как-то раз, приводя в порядок конскую сбрую к страде, сидел на заднем дворе. Вежда тем временем колол дрова поблизости. Колол лихо, не по-стариковски, сняв рубаху и показывая крепкий торс и жилистые, цепкие руки. Работали молча, пока Илья не решился заговорить.
— Слышь, Вежда, — начал он нерешительно, потому что вопрос этот мучил его давно. — Ты ведь уйдешь, верно?
— Что, надоел? — по обыкновению шутейно ответствовал старик, устанавливая на колоду очередную чурку.
— Да ну тебя, — сердито буркнул Илья, прошивая толстой иглой ремень упряжи. — Шутки все шутишь… Так пойдешь или что?
— Пойду, — коротко отвечал Вежда, раскалывая колуном чурку.
Илья вскинулся:
— Да куда ты пойдешь-то, на зиму глядя?!
— Да как раньше ходил, так и пойду.
Илья плюнул и, набычившись, умолк, скрепя кожаными ремнями. Вежда рассек очередную чурку и, подбирая поленья, весело спросил:
— Ты лучше сам скажи, что делать надумал.
Илья нехотя поднял голову от своей упряжи:
— А что мне думать? Работы, поди, хватает.
— Ладно, не прикидывайся. Все по тебе видать.
— Правда?
Вежда кивнул, воткнул колун в колоду и присел рядом. С минуту Илья молчал, а потом сказал:
— К князю в дружину пойду.
— К здешнему?
— Нет. В Киев пойду.
Вежда рассмеялся:
— Много там таких. Коли повезет, может, со своими статями на пристань Непровскую возьмут — бочки по сходням катать да кули в трюмы складывать.
— Брось, Вежда! Я теперь не калека.
— А ты думал, что на пристани только калеки, пусть и вчерашние, работают? — хитро прищурился Вежда.
Илья сморщился, как от зубной хворобы:
— Перестань! Я, может, мечом владею.
— Может? — вскинул седые брови Вежда. — Это тем, которым в первый день слепню грозил?
— А что, плох меч, скажешь? Как-никак норманнский, в бою бывавший. — Сказав это, Илья бросил работу и убежал в сарай. Скоро он вернулся, держа в руках меч Сневара Длинного.
— Ну-ка, — принимая оружие, с интересом произнес Вежда. Он вытащил клинок из ножен, посмотрел на свет, повертел в руках. — Ага… А ну, покажи свое искусство, воин. — И он вернул оружие Илье, протянув рукоятью вперед, как делают либо полные неумехи в воинских делах, либо настоящие бойцы, показывая свое доверие тому, кому меч отдают. Илья принял меч, решительно вышел на середину двора и принял боевую стойку. Вежда внимательно смотрел, не особо пряча в глазах насмешку. Заметив это, Илья разозлился и принялся кружиться по двору, умело поражая невидимого супостата. Он был невидим Вежде, но Илья различал его очень хорошо — это был тот степной разбойник, что увел за собой на аркане его Оляну… Илья яростно рубил его на куски, с удовольствием замечая, что за время, проведенное на лавке, умение, полученное от старого викинга, не слишком убавилось. Он воспламенялся все больше, он уже видел, как сам киевский князь привечает его и…
И тут его окатил с ног до головы хохот Вежды. Илья машинально закончил движение и замер, уставившись на старика.
Вежда хохотал как сумасшедший. Илья никогда не видел за полтора месяца, что старик жил у них, чтобы он так смеялся, хоть и без того был смешливым человеком. Илья не знал, что делать и что думать, — ему казалось, что Вежда увидел что-то веселое, пока он показывал свое искусство. Может, Васька где затаился да отчебучил что-нибудь уморительное? Илья оглядел подворье, но пса нигде не было видно.
— Ты чего, Вежда? — совсем растерянно спросил Илья.
Старик, вытирая мокрые глаза, просипел нечто неразличимое.
— Чего? — все еще не понимал Илья.
Вежда кое-как отдышался и наконец сказал:
— Вот насмешил так насмешил… Благодарствуй. Ничего более нелепого я давно не видал.
Илья наливался яростью. Он был вне себя. Над ним смеялись, будто он прилюдно наложил в штаны! Давно его никто так не оскорблял.
— Да ты… Я… Да ты что, рехнулся? — выдавил он из себя, стараясь не заорать.
Вежда издевательски ухмыльнулся (Илья в этот миг его ненавидел) и сказал:
— Если ты собирался удивить этим князя, то, считай, тебе это удалось. Он возьмет тебя в свои хоромы скоморохом. И деревянный меч выдаст — боевым порежешься ненароком-то.
— Меня обучил викинг! — задыхаясь от ярости, прокричал Илья, но тут же вспомнил, с какой легкостью с ним игрался той морозной ночью печенежский воин. Но рассказывать об этом глупому старику он не собирался. Он сжал кулаки и готов был наговорить Вежде кучу оскорбительных слов. В нем клокотала обида пополам с гневом, и сдаваться он не желал.
Илья шагнул к старику, готовясь сказать что-то очень едкое, но Вежда, неожиданно став серьезным, поднялся на ноги и потребовал:
— А ну неси сюда свой деревянный меч.
Илья оторопел, но в сарай сбегал и принес оттуда старый уцелевший деревянный клинок.
— Дай сюда, — велел ему Вежда, и Илья швырнул ему деревяшку. — А теперь — нападай.
Перед Ильей стоял старик с иссеченным и занозистым, вызывающим жалость мечом, стоял спокойно и вовсе не выказывал боевой сноровки. С таким же успехом он мог бы стоять со своей палкой или помелом, коим метут двор.
— Ну?! — задиристо крикнул Вежда и захохотал снова. И Илья, не помня себя, кинулся на своего обидчика, норовя выбить деревяшку из его рук.