Страница 107 из 125
Прогрессивная партия старалась, таким образом, сделать для правительства приемлемым сохранение ландвера, доказывая, что ландвер может употребляться и для реакционных целей! Молох, конечно, не позволил провести себя такими жалкими ухищрениями; он улыбнулся про себя и поступил по своему желанию.
Не требуется никаких подтверждений, что немецкая социал-демократия никогда не позволит увлечь себя на этот путь. Однако в ее программном требовании — народная милиция вместо постоянного войска, как бы верно оно ни было, — в его справедливости не может быть никакого сомнения, — все же указывается лишь общая цель, оставляющая открытым целый ряд сложных вопросов. Можно с честью бороться за эту цель, но сбиться на ложный путь, доставляя тем самым милитаризму одно удовольствие. Показательным примером этого является сочинение «Войско», изданное Карлом Блейбтреем в литературном издательстве во Франкфурте-на-Майне. Г-н Блейбтрей занимался основательно военными вопросами и как «гражданский стратег» полемизировал с официальной военной публицистикой по поводу всяких проектов, причем иногда с некоторым успехом; вместе с тем он был поэтом и писал довольно забавно, так что его книжечка может претендовать на широкое распространение. Главной своей целью она ставит доказательство безусловного превосходства народной милиции над постоянным войском, т. е. пропагандирует положения, благоприятные для соответствующего пункта социал-демократической программы. Будет очень полезно остановиться на этом сочинении несколько подробнее.
Блейбтрей посвящает античному и средневековому военному делу приблизительно 20 страниц, пытаясь пестрой смесью всевозможных утверждений доказать, что наемное войско в древности и в средние века было в высшей степени презираемо; считалось, что «военное сословие само по себе враждебно культуре, праву и свободе». Так как господину Блейбтрею совершенно чуждо понятие исторического развития, а в особенности взаимоотношений между организацией войска и организацией государства, то мы ни в коем случае не последуем за ним в его диких скачках по древним и средним векам. Несколько более связным становится его изложение, когда он переходит к эпохе Возрождения. Тогда, по его утверждению, наемные войска, солдаты и офицеры одинаково якобы страдали от общественного презрения. Это просто неверно. В то время профессия «Soldat de fortune», «ландскнехта», «кавалериста» была не только хорошо оплачиваемой, но и почетной профессией; громадное число мелкого дворянства, широко представленного в европейских странах, считало совершенно естественным делать свою карьеру в роли простого всадника. По Блейбтрею наемничество особенно презиралось в Венеции, с чем не очень согласуется тот факт, что в 1481 г. против гробницы дожей был воздвигнут памятник предводителю наемных войск Коллеони; этот памятник Буркгардт назвал величественнейшим памятником рыцарства во всем мире.
Лишь в XVII и XVIII столетиях стало несчастьем и позором быть солдатом. Но следует заметить — лишь для простых наемников; офицеры наемного войска оставались привилегированным классом. Но Блейбтрей оспаривает даже и это; при этом он так любезен, что заставляет нас недолго ломать голову, почему он отрицает этот очевидный факт. В конце своей первой главы он знакомит нас с одним из двух величайших антимилитаристов, открытых им на протяжении мировой истории: с высочайшей особой прусского короля Фридриха, делавшего якобы юнкеров офицерами исключительно потому, что горожане лишь в чрезвычайно редких случаях соглашались принимать на себя мало почетное звание офицера, и осыпавшего юнкерских офицеров большими привилегиями лишь для того, чтобы придать больший престиж этому так мало уважаемому сословию. Правда, двумя страницами дальше господин Блейбтрей, чтобы снять ответственность с прусских юнкеров за Йену, утверждает, что в армии Фридриха «значительная часть офицеров состояла из бюргеров», но и такие небольшие противоречия не смущают этого антимилитаристского мыслителя.
Его гимн королю Фридриху относится к тем злым шуткам, которые, по словам Лессинга, могут бросить читателя в холодный пот. Этот демократический образцовый монарх якобы «самым суровым образом подавлял всякое проявление милитаризма и всегда ставил гражданскую власть выше военных органов». «При исцелении хозяйственных недугов крестьянин и бюргер всегда оказывались впереди», в то время как «разоренное дворянство получало от государства лишь самую скудную поддержку» и т. д. Фридриховский офицерский корпус относился к своему прекрасному королю «с нибелунговской преданностью»; эти отборные люди имели лишь один недостаток: они обладали слишком большим образованием, что обнаружилось как раз в йенском войске, офицеры которого презирали буржуазных недоучек за их низкий культурный уровень. Эти мужественные, железные бойцы никогда не запятнали своих знамен бесчеловечными поступками, как это сделали австрийцы своим сожжением Циттау и бомбардировкой Дрездена. Правда, сожжение Циттау падает исключительно на совесть австрийцев, но не уступающая ему по своей бесчеловечности бомбардировка Дрездена должна быть отнесена целиком на счет «мужественных, железных бойцов» и «коронованного идеалиста» Фридриха, непочитание которого будто бы является «колоссальной ошибкой» социал-демократии.
Период «народного войска» начинается, по мнению господина Блейбтрея, с Великой французской революции и заканчивается франко-прусской войной 1870–1871 гг. Он говорит — в полном согласии с исторической правдой, — что французские волонтеры сначала сражались очень плохо, но он забывает рассказать, что поворот к лучшему у них наступил лишь тогда, когда Карно объединил их с существовавшими еще линейными войсками. К особенностям Блейбтрея принадлежит также и то, что он вместо критической оценки фактов, говорящих против милиционной системы, просто умалчивает о них. Обнаруживая полнейшее отсутствие исторического понимания, он называет признанный всем миром факт — что экономический переворот Французской революции создал новую стратегию и тактику — просто-напросто «неискоренимой современной военной легендой»; победы французского войска он приписывает «демоническому превосходству гения Наполеона, военному опыту его, в большинстве случаев ужасающе необразованных маршалов и приобретенному вследствие непрестанных побед воодушевлению его солдат, вышедших из народа. Это воодушевление заставляло каждого гражданина и каждого члена великой нации считать себя выше всех нефранцузов». В другом месте он говорит, что «из настроения» этого «народного войска», а «не по произволу Наполеона» возникли завоевательные планы корсиканца.
В лице Наполеона как раз и представляет Блейбтрей своим читателям второго великого антимилитариста. Это утверждение все же не так бессмысленно, как утверждение относительно короля Фридриха; однако способ, которым он пытается его доказать, ни в коем случае не более убедителен, чем прежний. Чтобы доказать, что Наполеон ввел во Франции буржуазно-мягкое правление, — Блейбтрей рассказывает, что он, как кукушка яйца, помещал свои «оккупационные корпуса» в чужие гнезда и кормил свое войско контрибуциями с чужих земель. Так как это не совсем согласуется с «антимилитаризмом» Наполеона, — Блейбтрей присовокупляет в своем замечании, что такой образ действия был завещан Наполеону революцией, с той лишь разницей, что революция никогда не платила за взятое, тогда как Наполеон делал это довольно «часто». Откуда он брал деньги для этих платежей, любознательный читатель, к сожалению, так и и не может узнать. Маршалы Наполеона как командиры народного войска были чисто идеальными фигурами: Ней настойчиво просил в 1812 г. освободить его от вюртембержцев, разграбивших Инстербург и посрамивших этих своих французских собратьев по оружию, и даже посадил под арест двух немецких генералов; маршалы Сульт и Сюше удерживали «удивительную дисциплину» даже во времена испанской войны (Guerillakrieg). Так значится на 51-й странице; на странице же 148, где этот славный путаник хочет доказать, что дворянские офицеры были ребята куда лучше, чем буржуазные, и в других местах он, естественно, утверждает опять-таки обратное, — он противопоставляет стародворянских офицеров Наполеона, бескорыстие которых он прославляет, «ненасытной жадности к грабежам» Нея, так же как «бессовестной торговле» мериносовыми овцами, которую производил Сюше, и систематическому воровству испанских художественных ценностей, которым занимался Сульт. Мимоходом вновь оживляется сказка о том, что маршал Базен выслужился до этого звания из простых солдат. Базен происходил из состоятельной семьи; его отец был уважаемым правоведом, его брат — русским генерал-лейтенантом; он поступил добровольцем во французскую армию, чтобы сделать офицерскую карьеру помимо Сен-Сирской военной школы. Он может в лучшем случае служить примером того, что отпрыск господствующего класса, даже и при недостатке военного образования, носит в своем ранце маршальский жезл.