Загадки Нострадамуса

Потом случилось так, что в доме Форстера пропала брошь с изумрудами. Марфа знала, что ее взяла легкомысленная дочь Форстера, но ничего не сказала следователю, потому что без толку. Никто бы не поверил. И молча поехала в Сибирь за казенный счет, на привычный лесоповал. Где, правда, уже работала поварихой в столовой для комсостава колонии.

Спать же приходилось в бараке. От группового и жестокого изнасилования местными извращенками ее спасла Анна Васильевна Шерстобитова. Была Анна Васильевна дамой высокого роста, необъятной талии и чудовищной для женщины пятидесяти лет физической силы. При этом, что особенно приятно отметить, к лагерным извращениям пристрастия не имела. И спасла молоденькую повариху от широты души. Раскидав жадных до новенького и сладенького товарок по бараку, она взяла Марфу за руку и увела в свой угол, завешанный платками и шалями, добровольно переданными Анне соседками по нарам. Для красоты. Там, в углу, стояли две койки. Одна была сделана по спецзаказу, для Анны. Вторая – обычная. Она уже неделю как пустовала, напарница Анны вышла на волю с чистой совестью по отбытии полного срока.

Марфа Анне «показалась». Поначалу она приспособила внешне аккуратную бабенку рассказывать «романы» – всякие истории из прочитанных. Анна Васильевна, в свою очередь, повествовала о своих московских подвигах и, заметив восторженный интерес во взгляде Марфы, стала ее потихонечку приобщать к профессии.

К тому же Анна Васильевна была замечательной поварихой, хотя, в отличие от Марфы, предпочитала русскую кухню: пекла изумительные пирожки с грибами, с мясом, яйцом, зеленым луком, рыбой, брусникой. Пирожки она могла сделать с чем угодно, хоть с геранью, если ничего другого под рукой не было. Ну, и, конечно, блины. О супах и говорить не приходится – это были не супы, а симфонии. Слово это Анна знала хорошо, потому что в Москве она работала у известного композитора и скрипача. Тогда-то все и началось. История это долгая, но если вкратце, то вышли на Анну-повариху лихие люди, чуток пригрозили, чуток соблазнили хорошими заработками и постоянной работой. Анна согласилась. И «сдала» своего композитора, рассказав, где что лежит, дав ключ для снятия слепка и оговорив все условия сделки. Словом, обеспечив абсолютное алиби – то есть согласившись пойти днем в кино на «Мост Ватерлоо» с сержантом милиции Юрой Рябоконем, она избежала даже тени подозрения, когда квартиру композитора «взяла» банда Гиви Тортладзе. С тех пор она так и осталась в «профессии». Но, сохранив некое чувство вины перед композитором и заодно перед всей московской интеллигенцией, Анна стала работать только по цеховикам да спекулянтам. И ей перестало казаться, что она занимается постыдным делом.

Она научила Марфу всему, что знала. Фокусов было много. Но главное – в умении обеспечивать себе алиби.

В 2004 году Марта Бутерброден по лучшим рекомендациям и с документами на чужое имя устроилась «экономкой» в дом Ивана Ивановича Долгополова.

Иван Иванович служил заместителем начальника одной московской организации, которая ведала Госкомимуществом. От нее во многом зависело, получит тот или иной предприниматель, строитель либо инвестор землю под строительство с правом сноса старых зданий или, наоборот, тот или иной удачливый бизнесмен заполучит старинное здание в центре Москвы для устройства своего семейного гнездышка.

Иван Иванович благосостояние свое не афишировал. Жил не в каких-нибудь палатах князей Голициных, не в поместье XVII века князей Патрикеевых, а в обычном, хотя и хорошем доме, который если и можно было «назначить» памятником, то разве что немецко-советской дружбы, ибо, как помнит читатель, построен он был после войны немецкими военнопленными на улице Воровского, ныне Поварской.

Видный росгосчиновник не скрывал, что живет неплохо, хотя и не хвастался на каждом углу. Каждый вечер после работы Иван Иванович ехал на улицу Чайковского, угол Римского-Корсакова. Там на первом этаже находился ресторанчик под названием «На углу». Все рабочие, а также выходные и праздничные дни он был закрыт на спецобслуживание. Нужно было нажать на кнопку звонка три раза, а после паузы еще два и сказать: «Откройте, пожалуйста, я на спецобслуживание». Далее следовала фамилия рекомендателя. После трапезы чиновники спускались и либо садились в троллейбус №4, либо (этих было большинство) в персональные или личные автомобили, и уезжали – кто домой, кто куда.

Иван Иванович каждый день, ровно в 18.30 (как настоящий чиновник он ежедневно полчаса «перерабатывал», просматривая деловые бумаги и нервно дожидаясь, пока уйдет его начальник) выходил из подъезда дома по улице Чайковского, садился в персональную подержанную «Волгу» и уезжал домой. Сделав круг по улицам Твардовского и Исаковского, он выходил из машины, прощался с водителем Пашей, пересаживался в личный автомобиль «вольво» и возвращался на угол Чайковского и Римского-Корсакова, где важно бросал личному водителю Кириллу:

– Я позвоню, когда освобожусь.

Иван Иванович входил в подъезд ресторана «На углу» и пропадал из поля зрения на пару часов.

Так продолжалось несколько лет. После смены власти, выждав, не изменится ли что в порядках страны и столицы, Иван Иванович и его прямое и косвенное начальство решили, что такая конспирация просто смешна. Сделав в здании евроремонт, пробили дверь в ресторан прямо из кабинета Ивана Ивановича, из комнаты отдыха. Поскольку ремонт делали турки, утечки информации не боялись. Теперь Иван Иванович и его самые приближенные коллеги, новый начальник и пара начальников отделов, стали сразу после работы перемещаться в ресторан «Ha углу».

Уверен, большинство читателей уже догадались, что в ресторане по вечерам не просто ужинали, а встречались те, кто хотел решить какой-то вопрос с имуществом, и те, кто этот вопрос мог решить.

Деньги в тихом ресторанчике, закрытом ежедневно на спецобслуживание, крутились гигантские. То есть даже представить себе было невозможно, что в небольшом ресторанчике Москва златоглавая делилась на районы, участки и отдельно взятые строения.

Иван Иванович мог себе позволить все. Бриллианты для жены, шале в Швейцарии для дочери, сафари в Африке для сына. О таких мелочах, как загородные коттеджи, иномарки и костюмы-платья-галстуки от Кардена и Зайцева, говорить уже просто смешно.

Но бывает и у простого, самого обычного человека потребность, на которую все отдай, сколько есть – и все будет мало.

Иван Иванович Долгополов, обычный московский чиновник, был не совсем обычным коллекционером – он был страстным собирателем… Ну, отгадайте с трех попыток… Вспомните, как звали собаку Ивана Ивановича, с которой недавно гуляла наша отрицательная героиня Марта Бутерброден… Вот именно, Бонапартом.

Долгополов собирал все, что хоть как-то было связано с Наполеоном. У него имелась пуговица от мундира, якобы потерянная при Ватерлоо, у него имелась подзорная труба, из которой Наполеон осматривал горящую Москву, левый сапог, потерянный при переправе через Березину, стеклянный стакан с золотым вензелем «N» и двенадцать таких же стеклянных, но в крохотных серебряных подстаканниках рюмочек с таким же вензелем. У него было великое множество картин, рисунков, акварелей, гравюр с изображением великого французского полководца. Среди них были подлинные жемчужины, приобретенные его представителями на международных аукционах «Сотбис» и «Дом Друо». На акварели Г. Делинга молодой Наполеон представал в венке из золотых листьев, на полотне Г. Берне был изображен Наполеон на коне в сопровождении маршалов. Но гордостью коллекции был обычный офицерский палаш со стальным, слегка зазубренным клинком в ножнах, украшенных золотыми аппликациями.

По легенде, во время сражения под Аустерлицем Наполеон взмахнул шпагой, и пуля выбила клинок у него из руки. Тогда некий офицер протянул ему свой палаш со словами: «Веди нас вперед, мой император».

Позднее офицеру был преподнесен палаш в золотых ножнах. А офицерский Наполеон оставил себе на память, приказав украсить эфес золотой сеткой с вензелем «N». Коллекционеры предлагали за него Долгополову полмиллиона зелени. Но вернемся к отрицательной героине этой главы.