Клинки

– Конечно могу! – ответил тот. – Так же, как и ты.

Вишена только заморгал.

– Ладно, пошли. По ходу освоишься.

Могучий пепельно-серый зверь развернулся и резво затрусил на знакомый запах дыма, доносящийся со стороны реки. Вишена – такой же крупный матерый волк – побежал следом.

Голова шла кругом. «Волк… я – волк, леший меня забери! Неужто правда?»

– Правда, правда, – не оборачиваясь подтвердил Тарус и добавил ворчливо: – Чего болтаешь, однако? Помолчи.

Вишена умолк. Унять скачущие мысли удалось на удивление легко.

– Ну, Тарус, ну кудесник! – вздохнул он напоследок и сосредоточился на голосах и запахе дыма. Пахло не только дымом – людьми, конским потом, жареным мясом. Близкие запахи сами собой отошли на задний план, а нужные – выделились, стали четкими и выпуклыми.

На четырех ногах передвигаться оказалось ничуть не труднее, чем на двух. Вишена быстро приспособился. А вот лес, видимый с непривычно низкой точки, локтей с двух, немного сбивал с толку. И еще это странное ночное зрение…

Пока они добирались до костров, Вишена все осваивался. Впереди угадывался речной берег, у опушки на ночлег расположились люди. Много, с полсотни, но еще никто не спал. Над кострищем жарились два лося; поодаль, под присмотром двух рослых воинов, паслись стреноженные, но не расседланные кони.

Тарус бесшумно скользнул сквозь густой кустарник и улегся на прелые листья, наблюдая за стоянкой. Вишена, как мог, пристроился рядом, вышло это так же ловко и бесшумно.

Волки рассматривали пришлых людей, пытаясь понять, кто они и что их сюда привело. По виду чужаки напоминали и жителей Лойды, и пажан, и даже венедов, но бросались в глаза чудные остроконечные шапки, огромные луки и, наоборот, слишком короткие мечи. И звучала почти совсем непонятная речь. Большая часть воинов собралась у костров, громко переговариваясь и гогоча; Вишена долго не мог сообразить, чем же они заняты. Потом догадался: пытают пленника. Высокий, почти детский голос жалобно и монотонно тянул:

– Не знаю! Не знаю! Отпустите!

Эти слова произносились на языке жителей Лежи, соседней с Рыдогами земли. Воины задавали вопросы на одном из дальних западных наречий.

Тарус проворно пополз вперед, Вишена последовал за ним. Костры приближались. Ветер слабо тянул с реки, принося приторный запах ила и гнили. Воины продолжали звучно гоготать и переговариваться, словно находились за околицей своего селения, а не на чужой земле. Тарус дополз до опушки и высунул из кустов острую волчью морду. Мерцание огня отбрасывало во все стороны колеблющиеся блики, они метались по траве и деревьям, но совсем не слепили звериные глаза.

– Слышь, Вишена, – тихо сказал Тарус, оборачиваясь. – Надо бы мальчонку вызволить.

– Коней пугну, – немедленно нашелся тот. – Авось всполошатся…

Тарус коротко поразмыслил.

– Давай!

Вишена уполз назад, сделал по лесу широкий полукруг, направляясь к лошадям пришлых, и у самой опушки, нос к носу, столкнулся с тремя волками. Размером каждый из них уступал Вишене, видать, молодежь, переярки, но все же – трое, и каждый из них всю жизнь был волком…

Оборотень оскалился, из горла вырвался хриплый утробный рык. Переярки поджали хвосты и Вишена почувствовал уверенность.

– Пошли прочь! – гаркнул он и все трое опрометью бросились к реке, прямо на лошадей. Вишена притих и обратился в слух, куда более чуткий, чем человечий.

Послышалось надрывное ржание и дружные проклятия на чужом языке, звучавшие на удивление понятно.

– Ай да я! – пробормотал Вишена и, разогнувшись как тугая пружина, устремился к кострам.

Воины переполошились и рассыпались, обнажив свои короткие мечи. Теперь стало видно – у огня, привязанный к столбу, испуганно стрелял глазами пленник, мальчишка-подросток, оборванный и грязный. Перед ним осталось всего трое вооруженных чужаков, остальные резво подались на крики. Тарус уже спешил сюда – хвост поленом, глаза горят. Он несся крупными прыжками со стороны леса. Стражи обернулись к нему все разом, оголив спины; двое из них вдруг рухнули, словно подкошенные, от молодецкого удара булавой. Один в костер, другой рядом. Третий в панике обернулся и получил кулаком прямо в лоб; вряд ли он много выиграл – кулак булаве ни в чем не уступал. Резко запахло паленой плотью.

Омут, а это постарался именно он, крякнул, подобрал у ближайшего воина меч и с размаху рубанул по ремням, освобождая пленника. Столб брызнул щепами и едва не раскололся надвое.

Тем временем десяток чужаков поспешили к кострам, размахивая мечами и изрыгая проклятия. Омут схватил мальчишку и потащил к лесу. Тарус с Вишеной прикрывали их сзади, но Омут волков словно не замечал, сосредоточив все внимание на преследователях. Те охватывали беглецов полукольцом, явно нагоняя; Омут на бегу уворачивался от сучьев и скоро остановился, взявшись за булаву. Крохотная полянка давала простор для замаха и Омуту это понравилось. Где-то невдалеке продиралась сквозь колючий подлесок вторая волна догоняющих, грозно завывая и крича.

Омута окружили, не обращая никакого внимания ни на Таруса, ни на Вишену, и волки, переглянувшись, прыгнули. Мощные челюсти сомкнулись на глотках двоих чужих воинов, пасти наполнились пьянящей солоноватой кровью и жертвы упали на траву. Вишена вскочил, увернулся от меча, глянул на Таруса. Тот, рыча, наседал на очередного врага. Воин, поправляя свою нелепую остроконечную шапку, отмахивался как мог и пятился.

Увидев, что подмога беглецам – всего лишь пара волков, чужаки было воспрянули, но тут вдруг сверкнул во тьме знакомый лунный полукруг, знаменитая секира повергла наземь сначала одного, потом второго; ухнула тяжелая шипастая булава, проламывая череп еще одному; Вишена вцепился в руку и повалил ближнего воина, а невесть откуда вынырнувший мальчишка вмиг добил его длинным кинжалом.

Славута и Омут уложили еще по чужаку, когда подоспела вражья подмога. Десятка три воинов высыпали из леса.

Тучи разошлись и луна залила поляну зыбким ночным серебром, зловеще мерцали в полумраке обнаженные мечи.

Они застыли друг против друга – воины-пришельцы и странная пятерка: Омут с булавой, Славута с секирой, два матерых волка и мальчишка, подобравший короткий вражий меч.

– Тарус, Вишена, сюда! – крикнул Славута, прыгнув в сторону и падая на колени у гладкого, еще не успевшего сгнить пня. Рука дреговича взметнулась, в пень, коротко тюкнув, вонзился тарусов колдовской нож. Чародей все понял без слов. Забежав с севера, он прыгнул и кувыркнулся над ножом, снова обращаясь в человека. Вишена последовал его примеру, на этот раз не колеблясь. Опять заволокло красным мир, заныл позвоночник и пальцы, и Вишена-человек затряс головой, все еще стоя на четвереньках.

Мечи Славута принес в заплечной сумке и сейчас метнул их хозяевам. Омут хлопал глазами, не выпуская, впрочем, булаву. А чужаки враз отступили.

– Влки! Обратие влкодлаки!

Вишена сжал верный меч, изготовившись к битве, но пришельцы внезапно дружно развернулись и исчезли во тьме меж деревьев. Лунный свет лился на опустевшую поляну, небо вновь затягивало низкими тучами.

Тарус опустил меч и отер взмокшее чело. После напряжения пришла обволакивающая расслабленность. Омут пристегнул свою двухпудовую булаву к поясу и басом прогудел:

– Здорово, други! Не чаял помощи, дак поди ж ты…

Для Молчуна это была длинная фраза. Славута довольно хлопнул его по плечу:

– Жив, Омут! Мы уж решили – нечисть тебя извела.

С Омутом крепко обнялись. Чародей спрятал за пазуху свой волшебный нож, Вишена с завистью провел его взглядом. А мальчишка вдруг длинно и затейливо выругался, как умеют жители Лежи. Омут немедленно отвесил ему крепкую оплеуху.

– Не сквернословь!

Вишена засмеялся и отбросил в сторону тяжелую руку витязя.

– Будет, Омут. Небось, натерпелся малец…

– Да какой он малец? – пробурчал Омут. – Восемнадцатый год.

Вишена обернулся.

– Как тебя зовут-то, хлопче?

Тот смерил Вишену настороженным колючим взглядом.