Страница 12 из 13
Хочу предупредить недоразумения. Я люблю своих дочерей. Больше всего и всех на свете. Просто я стараюсь быть честным. Мне хотелось сына. Мучительно, чуть не до боли. Сына. Мальчика. Перерезая пуповину, я думал об этом инстинкте. Юлия. С самого ее рождения не было для меня ничего дороже. Моя девочка. Любовь с первого взгляда. Любовь, от которой на глаза набегают слезы. Но инстинкт и впрямь оказался сильнее. В другой раз получится, нашептывал он мне. В течение двух ближайших лет возможна вторая попытка. Появление Лизы поставило точку. Некоторое время мы подумывали о третьем ребенке, но меня не очень-то увлекала перспектива обзавестись третьей дочерью. Так уж оно устроено. Вероятность, что родится третья дочь, в сто раз больше вероятности рождения сына. Мужчины, имеющие трех или больше дочерей, вызывают смех. Для меня настало время примириться с фактами. Научиться жить с ними. Я начал сопоставлять плюсы и минусы. Как сопоставляешь плюсы и минусы сельской и городской жизни. В сельской местности видно больше звезд, там тише, спокойнее и воздух чище. Зато в городе жизнь кипит прямо под боком. Шуму, конечно, многовато, однако не надо ехать за семь километров, чтобы купить газету. Есть кинотеатры и рестораны. За городом больше насекомых, в городе — трамваев и такси. Вероятно, нет нужды пояснять, что в моих расчетах сельская местность означала девочку, а город — мальчика. Люди, живущие в сельской местности, отчаянно изощряются, стараясь даже минусы представить как плюсы. Всего через час я уже в городе, говорит сельский житель. Могу сходить в кино или в ресторан, но всегда радуюсь, что вернусь обратно в тишь природы.
Час туда, час обратно — дистанцию, разделяющую для тебя дочь и сына, лучше выразить невозможно. После рождения Лизы я удовольствовался сельской жизнью. Решил примириться с минусами, а главное — наслаждаться плюсами. Девочки менее неугомонны. Девочки ласковее. Комната девочки пахнет приятнее, чем комната мальчика. О девочках нужно беспокоиться больше, чем о мальчиках, всю твою жизнь. В котором часу им положено быть дома после школьного праздника — тут сроки совсем не те, что у мальчиков. От школы до дома полно темных велодорожек. С другой стороны, все дочери влюблены в своего отца. И вечно сражаются с матерями за жизненное пространство. Каролине иной раз приходится туго. «Из-за чего опять сыр-бор?!» — в отчаянии крикнула она, когда Юлия захлопнула у нее перед носом дверь своей комнаты. «А ты что смеешься? — спросила она у меня, когда Лиза затем, вращая глазами, подмигнула мне. — Что бы ты ни делал, все всегда правильно. А со мной что не так? Что такое ты делаешь, а я нет?»
«Я их отец», — ответил я.
— А где в точности он играет, пап? — спросила Лиза, когда мы парковали машину в нескольких улицах от дома Ралфа Мейера. Сперва мы проехали мимо, вдоль живой изгороди, потом вдоль садовых кустов в одном из тихих и довольно дорогих районов нашего города. Меж кустов можно было видеть гостей, с рюмками и тарелками в руках они стояли на лужайке. В воздухе висел дымок, видимо от барбекю: мы опустили боковые стекла и тотчас почуяли аромат жареного мяса.
— Он в первую очередь знаменитый театральный актер, — сказал я. — По телевизору выступает не так часто.
Для Лизы знаменитый актер — тот, кто снимается в кино или по меньшей мере в телесериалах, которые передают изо дня в день. Вероятно, еще и молодой актер, не старше Брэда Питта, во всяком случае. Никак не в возрасте Ралфа Мейера, устроившего вечеринку, потому что двадцать лет прожил в браке с одной женщиной.
— В театре тоже можно стать знаменитым? — озадаченно спросила девочка.
— Лиза! Не прикидывайся дурочкой! Конечно, можно. — В ушах у Юлии были наушники айпода, но они явно не мешали ей следить за нашим разговором.
— А что, даже спросить нельзя? — сказала Лиза. — Можно там стать знаменитым, пап? В театре?
Мы отнюдь не планировали заранее взять с собой дочерей на вечеринку к Ралфу Мейеру. Но, поскольку дело было в субботу днем, предложили им такой вариант. Поначалу ни та ни другая интереса не проявили. Однако за полчаса до отъезда, к нашему удивлению, сообщили, что тоже поедут.
«Почему? Это совершенно необязательно, — сказал я. — Мы с мамой вернемся через часок-другой».
«Юлия говорит, что там, наверно, будут знаменитости», — сказала Лиза.
Я посмотрел на Юлию.
«Что ты так смотришь? — спросила она. — Разве нет?»
И вот теперь, когда я запер машину и мы шли мимо кустов и живой изгороди к дому Мейеров, я пытался сформулировать ответ на вопрос младшей дочери. Да, думал я, в театре по-прежнему можно стать знаменитым, только известность эта совсем не такова, как пятьдесят лет назад. Было несколько попыток запечатлеть талант Ралфа Мейера и перед камерой — с весьма сомнительным результатом. Помню полицейский сериал, снятый с показа после восьмой серии, и серьезность, с какой Ралф Мейер произнес фразу: «В участке ты мне все расскажешь, парень!» Эта серьезность не вызывала ничего, кроме смеха. И его роль руководителя Сопротивления в фильме «Мост через Рейн», самом дорогостоящем нидерландском фильме всех времен, тоже успехом не назовешь. Из всей картины мне запомнились только штурм полицейского управления в Арнеме и реплика: «Надо пулю в лоб пустить этой немецкой подстилке!» Ралф Мейер старался выглядеть сдержанным, когда произносил эту фразу, но во взгляде читалось главным образом недоумение. Поскольку герой Сопротивления весом больше сотни килограммов выглядел неправдоподобно, он сидел на диете. И явно сбросил не один килограмм, но потеря веса не сделала его худощавее, тело казалось попросту дряблым. И за полчаса до конца фильма, стоя перед расстрельным взводом, он, по всей видимости, испытывал в первую очередь облегчение. Наверно, радовался, что все кончилось и можно наконец-то сходить в передвижной буфет за булочкой.
— Многие люди до сих пор ходят в театр, — сказал я. — Для них Ралф Мейер знаменитость.
Лиза повернулась ко мне лицом и одарила самой ласковой улыбкой:
— Ну да, ясно, пап.
11
Порой прокручиваешь жизнь вспять, хочешь посмотреть, в какой точке она могла бы принять другое направление. И говоришь: Вот! Смотри, вот оно!.. Я как раз говорю, что мы могли бы провести отпуск в тех краях и, пожалуй («В самом деле. Да. Почему бы нет? Кто знает?»), ненадолго заехать к ним. Чем плохо? В самом конце вечеринки, когда мы прощались и уже давным-давно стемнело, оба они — Ралф и Юдит — впервые упомянули про дачный дом.
Останавливаешь пленку, потом кадр за кадром возвращаешься назад. Вот Юдит обнимает Каролину, целует ее в обе щеки. «Мы пробудем там с середины июля до середины августа, — говорит она. — Так что, если окажетесь поблизости…» Еще несколько кадров назад: Ралф Мейер смеется над анекдотом, который невозможно понять, а теперь даже и не вспомнишь. «Этим летом мы сняли дачный дом, — говорит он затем. — Дом с бассейном, неподалеку от пляжа. Захотите — приезжайте без церемоний. Места хватит. — Он хлопает меня по плечу. — И Алекс будет рад, как я полагаю». Он подмигивает и смотрит на мою старшую дочку. На Юлию. Но Юлия отворачивается от нас, делает вид, что не слышит.
Алекс — их старший сын. Я стоял рядом, когда его познакомили с Юлией. В холле, едва только мы вошли. Такое видишь нечасто, а потому замечаешь сразу. Искру. Которая буквально проскакивает между двумя людьми.
— Как вам эта идея? — спросила Каролина у дочерей на обратном пути. — Заехать к ним во время отпуска?
С заднего сиденья не ответили. В зеркало я видел, что Юлия мечтательно глядит в окно, а у Лизы уши заткнуты наушниками плеера.
— Юлия! Лиза! — Каролина положила руку на спинку сиденья, повернулась назад: — Я задала вам вопрос.
— Да? — переспросила Юлия. — Какой?
Жена вздохнула.
— Я спросила, как вам идея заехать к ним во время отпуска.
— Без разницы, — сказала Юлия.
— Мне показалось, мальчик тебе весьма понравился. Мы вас, считай, вообще не видели.