Страница 3 из 74
Камо с минуту постоял в нерешительности. Потом зажмурил глаза и бросился в воду. Быстро переплыв реку, он прикрепил верхний конец невода к вбитым в землю колышкам. Нижний край невода, увешанный тяжелыми свинцовыми грузилами, ушел на дно. Невод пересек реку поперек и преградил путь рыбам.
– Вот теперь поглядите, сколько их соберется, – сказал дед, самодовольно поглаживая свою длинную-предлинную седую бороду: за нее-то и прозвали его в селе «Борода Асатур». – Эгей, Камо, скорей назад, родной, простынешь!
Пока Камо одевался, разговаривая с дедом и Грикором, Армен любовался весенним утром. Мягкий ветерок нежно трепал его волосы и обвевал лицо.
У подножия гор, окружавших озеро Севан, еще лежал утренний туман, но вершины их, похожие на сахарные головы, уже четко выступали на фоне голубого неба, отливая серебром. Озеро, безмятежно проспавшее всю ночь в своей просторной постели, шевельнулось, покрылось легкой рябью, чуть слышно зашелестело. Поднялись и одна за другой длинными рядами понеслись к берегу волны. Волны добежали до прибрежных песков и – цоп-члуп, цоп-члуп! – разлились по ним с плеском, разбудив пернатое население тростников.
Многие из водоплавающих птиц уже сели на яйца и стаями больше не летали. Но отдыхало еще на озере много перелетных птиц, державших путь на юг, – их последние запоздалые стаи.
«Члтов-чилт, члтов-чилт!» – беспокойно кричала болотная птица, перелетая с кочки на кочку, словно искала кого-то.
«Кря-кря, кря-кря!» – громко звал свою подругу селезень.
Тысячи птиц, каждая на своем языке, воздавали хвалу наступающей весне.
Вдали, на горизонте, дымили грузовые суденышки, торопясь в прибрежные гавани. Рыбачьи лодки вдоль и поперек бороздили гладь озера, расставляя сети.
Шумно взлетали утки, растревоженные начавшейся на озере суетой.
Чем сильнее разгорался день, тем чаще, почти ежеминутно, воды озера меняли свой цвет. Из темных и мрачных они постепенно становились ясными и радостными и наконец приняли веселый светло-зеленый тон, а волны, набегавшие на берег, покрылись белыми гребешками пены.
Когда солнце поднялось и вышло из-за гор, горячие лучи его словно зажгли озеро, и оно загорелось таким слепящим блеском, точно по нему были разбросаны груды алмазов.
Дед с Камо стояли у реки и внимательно наблюдали за ее течением, угадывая ход рыбы. Неожиданно старик изменился в лице и схватил свою лежавшую на траве двустволку.
– Что там? – шепотом спросил Камо.
– Тсс!.. Выдра… Увязалась, негодница, за рыбой!
Вода в реке взволновалась, забурлила. В ней мелькнуло что-то темное и крупное. Дед выстрелил. Белым брюшком вверх всплыла на поверхность воды большая форель и медленно заскользила вниз по течению.
– Вот так выдра! – засмеялся Грикор.
– Удрала! – с досадой сказал дед, охваченный волнением охотника[1].
Мальчики видели, как в ритм ударам сердца вздрагивает в руках у старика дуло ружья.
– Ну, ничего. Я заметил – она вверх поплыла, теперь обязательно в невод попадет, – говорил дед, как бы оправдываясь. – Дробь мелка была. Что могла она сделать этому зверю, да еще в воде!.. Э, да он, кажется, уже и попался – гляди, невод сорвал!.. Плыви скорей, Камо, вытащи конец. Ах, проклятая, всех рыб передушит!
Камо снова разделся и поплыл к противоположному берегу.
Армен и Грикор, стоя у реки, смотрели, как дергается веревка, которой был прикреплен невод.
– Дедушка, ты думаешь, выдра поймалась? – спросил Армен.
– Как же иначе? Выскользнуть ей некуда – из рук деда Асатура не уйдет! – хвастливо сказал старик. – Вот только пока мы до нее доберемся, немало рыбы перепортит… Да что рыба – невод изорвет! Камо, живее!
Невод наконец вытащили. В нем сверкала серебристая гладкая спинка большой выдры. С ее кругленькой усатой хищной мордочки стекала вода.
– Порвала-таки, проклятая! Еще и удерет! – кричал дед возбужденно. – Эй, Грикор, сынок, чего ты ждешь? Прихлопни ее своей дубинкой по башке. Чего опешил?
– Да ведь подохнет, – серьезно сказал Грикор.
Армен, взглянув на длинный, с крюком на конце, страшный посох Грикора, отвел было глаза, но сейчас же обернулся снова.
– Погоди, не убивай, сниму сначала, – сказал он Грикору и направил на выдру свой фотоаппарат.
Выдра отчаянно билась и, пытаясь уйти, увлекала за собой невод. Лапы у нее были короткие, широкие, похожие на плавники. Она ползла, прижимаясь брюшком к песку. От воды короткий мех животного стал гладким и скользким, и выдра казалась голой. Когда же, барахтаясь в неводе, она перевернулась и на солнце сверкнуло ее светлое брюшко, мальчики решили, что такой красивой и нежной шкурки нет ни у одного животного на свете.
Дед выпростал невод. Часть рыбы ушла назад, в реку, через дыру, прорванную в нем выдрой. Но осталось ее все же немало: целую гору форели вывалил дед на берег.
Управившись с рыбой, старик содрал с выдры шкурку, а затем занялся починкой невода.
Теперь рыбы беспрепятственно стаями плыли вверх по реке.
В ярких лучах солнца, снопами прорезавших воду и освещавших глубины реки, искрились и сверкали серебряные бока форелей.
– Дедушка, скорее чини невод! – кипя от нетерпения, кричал Камо.
– Поди почини! – ворчал дед. – Эта дрянь не в одном ведь месте разорвала невод и не в двух…
Куда же рыбы стремились? Почему, покидая пристанище в глубинах Севана, уходила форель куда-то, подвергая себя разным опасностям? Каких только врагов не встретит она на своем пути: и рыбака с его сетями, и выдру, и баклана, и цаплю…
Яростно бьется и брызжет пеной в ветреные дни Севан. Волны встают валами и с дикой силой обрушиваются на берега, унося камни и размывая песок. Где же здесь метать икру рыбам! Могут ли они доверить судьбу своего потомства этим разрушительным силам? И природный инстинкт гонит их из Севана в Гилли. Но рыбы не остаются в Гилли. Они уходят и отсюда – вверх, всегда вверх! К родным родникам, к прозрачным, тихим и нежным заводям. Там мечут они икру и лишь затем возвращаются в Севан.
«Великое переселение рыб» из озера Севан в горные речки повторяется каждый год, и это самое лучшее время для лова.
В это время и разрешено ловить форель на Севане рыбному тресту.
А разве такой улов не лишает рыб потомства? Ведь они идут метать икру. Как будто лишает. Но поглядите-ка на тот домик с красной крышей, что стоит недалеко от места, где сидят мальчики. Это рыбоводная станция. Ей сдаст дед весь свой улов. Здесь из икры пойманной форели выводят десятки миллионов мальков и пускают в озеро. Вернется ли их с гор так много? Никогда. Потому-то, перегораживая реки, и ловят тут рыбу во время ее нерестового хода, спасая от гибели драгоценную икру и содействуя размножению потомства.
Камо зашагал вверх по течению реки, перерезавшей зеленый луг, который отделял Севан от его младшего друга – озера Гилли.
Посмотришь издали на этот луг в ясное, солнечное утро, и, кажется, что похож он на кокетливую красавицу, надевшую сверх зеленого бархатного платья красивый серебряный пояс.
– Армен, это, наверно, самая короткая река в мире. Я сосчитал – в ней всего сто двадцать шагов в длину! – сказал Камо товарищу.
ТАИНСТВЕННЫЙ РЕВ
– Когда же мы поедем, Армен? Время-то уходит! – торопил Камо. – Карта озера с тобой?
– Хорошо бы взять с собой деда Асатура.
– Дед не поедет. Не знаешь, что ли, какие сказки сложены у стариков про Гилли?
– Не надо говорить ему, зачем мы едем. Скажем, что на охоту. Услышав про охоту, он и о вишапе[2] забудет…
Грикор, согнав телят, которых он помогал пасти колхозному пастуху, вернулся и подсел к деду. Подошли к ним и Камо с Арменом.
Желто-зеленая стена камышей окружает озеро Гилли. Такими же камышовыми стенами оно разделено на множество мелких озер, соединенных живописными протоками. На крошечных островках, то тут, то там разбросанных по озеру, ютятся несчетные стаи уток и больших черных лысух, или «водяных кур», как их называют армяне. Их, этих кур, на озере и в камышах так много и они так доверчивы, что некоторые охотники считают недостойным в них стрелять. Увидев человека, лысухи высунут головы из тростников; набравшись храбрости, выйдут и спокойно поплывут по озеру, потом по реке и дальше – на прогулку в Севан. А то и просто выберутся на берег, ничуть не смущаясь присутствием людей…
1
Охота на выдру в Армении не запрещена.
2
Вишап – дракон.