Рой

– Долго я был без сознания?

– Двенадцать минут.

– Я чувствую себя так, будто меня избили…

Ребра болели при каждом вдохе.

– У тебя было очень затрудненное дыхание.

– Мне и сейчас трудно дышать.

Я взял бумажную салфетку и высморкался. На салфетку вышло много черной слизи, смешанной с пылью из пустыни и кровью. Чтобы прочистить нос, мне пришлось высморкаться четыре или пять раз. Я скомкал салфетку и хотел бросить ее в мусорную корзину. Мае протянула руку и сказала:

– Дай это мне, Джек.

– Да нет, все нормально…

– Дай, Джек.

Она забрала у меня салфетку, положила в маленький пластиковый пакетик и запечатала. Только тогда я осознал, насколько медленно сейчас соображаю. Ну конечно же – на салфетке были те самые наночастицы из роя, которые я хотел изучить. Я закрыл глаза и стал дышать медленно и глубоко, ожидая, пока головная боль немного успокоится. Когда я снова открыл глаза, свет в комнате показался мне уже не настолько ярким. Теперь он был почти нормальным.

– Кстати, тебе звонила Джулия, – сказала Мае. – Она просила передать, чтобы ты ей пока не звонил – она не сможет подойти к телефону из-за каких-то обследований. Но она хотела с тобой поговорить.

Я только вздохнул.

Мае положила пакетик с салфеткой в металлическую коробочку и плотно завинтила крышку.

– Мае, если в рое есть бактерии, мы можем узнать это прямо сейчас, если рассмотрим частицы. Почему бы нам это не сделать?

– Сейчас я не могу. Но я сделаю это, как только освобожусь. У нас небольшие проблемы с блоком ферментации, и микроскопы сейчас заняты.

– Что за проблемы?

– Я пока точно не знаю. Но в одном из чанов резко упала скорость роста бактерий, – она покачала головой. – Вряд ли это что-нибудь серьезное. Такое случается постоянно. Ведь производственный процесс – невероятно тонкое дело, Джек. Поддерживать его, чтобы все нормально работало, – это все равно что жонглировать одновременно сотней шаров. Руки постоянно заняты.

Я кивнул. Однако я начал подозревать, что Мае не стала сразу искать бактерии в содержимом салфетки по другой причине. Она и без того знала, что они там есть. Наверное, Мае просто считает, что рассказывать мне об этом – не ее дело. И если я угадал правильно, она никогда мне ничего не расскажет.

– Мае… – сказал я. – Кто-то должен рассказать мне, что у вас здесь происходит на самом деле. Не Рики. Я хочу, чтобы кто-нибудь рассказал мне все как есть.

– Ты прав, – откликнулась Мае. – По-моему, это очень хорошая идея.

Вот поэтому я и оказался перед монитором компьютера в одной из здешних маленьких комнаток. Рядом со мной сидел инженер-проектировщик, Дэвид Брукс. Во время разговора Дэвид постоянно поправлял что-нибудь в своей одежде. Он разгладил галстук, расправил манжеты рубашки, одернул воротник, подтянул повыше брюки, чтобы не вытягивались колени. Положил ногу на ногу, подтянул носок, потом занялся вторым носком. Провел ладонью по плечам, стряхивая воображаемую пыль. Потом все началось по новой. Конечно, он делал все это несознательно, непроизвольно, и при такой головной боли это могло бы меня раздражать. Но я не обращал внимания на его манипуляции. Потому что с каждой новой порцией информации, которую выдавал мне Дэвид, голова у меня болела все сильнее и сильнее.

В отличие от Рики, у Дэвида был очень упорядоченный, хорошо организованный ум, и он рассказывал мне все, с самого начала. «Ксимос» заключил контракт на изготовление роя микророботов, которые будут работать как камера для наблюдения с воздуха. Микрокамеры были успешно изготовлены и хорошо показали себя на испытаниях внутри помещения. Но когда их испытали на открытом воздухе, оказалось, что камеры недостаточно мобильны. Сильный ветер легко развеивал рой микророботов во время испытаний. Это было шесть недель назад.

– Вы испытывали другие рои после этого? – спросил я.

– Да, много раз. Испытания длились еще четыре недели или около того.

– И ни один рой не работал?

– Да. Ни один не работал.

– Значит, все эти исходные рои исчезли – их унесло ветром?

– Да.

– Следовательно, те сбежавшие рои, которые мы наблюдаем сейчас, не имеют ничего общего с исходными испытательными роями?

– Да.

– Они появились в результате выброса загрязненных отходов…

Дэвид быстро заморгал.

– О каких загрязнениях ты говоришь?

– О двадцати пяти килограммах загрязнений, выдутых наружу через вентилятор, на котором не были установлены фильтры…

– Кто тебе сказал про двадцать пять килограммов?

– Рики.

– Нет, Джек, нет, – сказал Дэвид. – Мы выбрасывали отходы много дней. Наверное, там было пятьсот или шестьсот килограммов загрязнений – бактерий, молекул, ассемблеров…

Значит, Рики снова сильно приукрасил истинное положение дел. Но я не понимал, почему он решил обмануть меня в этом. В конце концов, это ведь была всего лишь случайная ошибка. Причем ошибка подрядчика – по словам Рики.

– Хорошо, – сказал я. – И когда вы впервые заметили дикий рой из пустыни?

– Две недели назад, – ответил Дэвид, кивая и разглаживая свой галстук.

Он объяснил, что вначале рой был настолько дезорганизован, что при первом его появлении они решили, будто это просто скопление каких-нибудь пустынных насекомых – мошек или москитов.

– Облако полетало какое-то время вокруг здания лаборатории, а потом исчезло. Мы сочли, что это просто случайность.

Через пару дней рой появился снова, и на этот раз он был организован лучше.

– В нем отчетливо наблюдалось роение – такие же круговые и волнообразные перемещения, как и внутри облака, которое ты видел. Тогда нам стало ясно, что это не москиты, а наши нанороботы.

– А что было потом?

– Облако кружилось по пустыне вокруг здания фабрики, как и раньше. Оно прилетало и улетало. Следующие несколько дней мы пытались управлять им с помощью радиосигналов, но ни разу ничего не получилось. А потом – примерно через неделю после этого – мы вдруг обнаружили, что ни одна машина не заводится… – Дэвид помолчал. – Я пошел посмотреть, в чем там дело, и выяснил, что все бортовые компьютеры вышли из строя. Сейчас все автомобили делают со встроенными микропроцессорами. Они контролируют все: от подачи топлива до дверных замков и настроек радио.

– И эти компьютеры перестали работать?

– Да. Собственно, чипы самих процессоров были в полном порядке. Но все чипы памяти разрушились в результате коррозии. Буквально превратились в пыль.

Я подумал: «Вот дерьмо!» – и сказал:

– Ты смог установить почему?

– Конечно. Тут не надо было даже особенно думать, Джек. Такая коррозия – характерное проявление действия гамма-ассемблеров. Ты знаешь о них? Нет? Ну, в производственном процессе у нас используется девять разновидностей ассемблеров. У каждого вида ассемблеров – свои функции. Гамма-ассемблеры разрушают углеродные материалы в силикатных слоях. Они буквально разрезают их на наноуровне – вырезают куски углеродного субстрата.

– Значит, эти ассемблеры порезали чипы памяти в машинах…

– Да, правильно, но… – Дэвид помялся. Он вел себя так, как будто я не улавливал сути того, о чем он рассказывал. Он подергал себя за воротник рубашки, провел пальцем по манжетам. – Не забывай, Джек, эти ассемблеры способны работать при комнатной температуре. Но такая жара, как в пустыне, для них даже лучше. Чем выше температура, тем эффективнее они работают.

Несколько мгновений до меня не доходило, что он имеет в виду. При чем тут разница между комнатной температурой и жарой в пустыне? Какое отношение это имеет к испорченным чипам памяти в машинах? И внезапно наконец монетка упала. Я понял.

– Боже мой… – проронил я.

Дэвид кивнул.

– Да.

Дэвид рассказал мне, что через неисправный вентилятор в пустыню выбросило смесь компонентов, и эти компоненты, которые были предназначены для самосборки внутри производственной линии, вполне могли выполнять свое предназначение и в природных условиях. Сборка могла происходить автономно, прямо в пустыне. И, очевидно, именно это и произошло.