Разоблачение

– Как дела, Стефани?

– Привет, Том, – прохладно ответила она. Сандерс прошел уже на несколько ступенек, когда услышал, как она сказала ему в спину:

– Мне очень жаль, что тебе так достается, Том…

Сандерс остановился: Каплан стояла пролетом выше, глядя вниз. Больше на лестнице никого не было.

– Ничего, я справлюсь, – ответил он наконец.

– Я знаю, но это, должно быть, трудно. Так много всего навалилось, а информации никто не дает. Сложно конечно, находить все самому.

Информации никто не дает!

– Да-а, – озадаченно произнес он, – до всего самому доходить сложно, Стефани.

Она кивнула.

– Помню, когда я только начинала пробовать себя бизнесе, у меня была подруга, получившая высокую должность в фирме, которая никогда не брала женщин административную работу. На новом месте у нее была куча проблем, различных осложнений, но ей льстило, как ловко она с ними управляется. А потом выяснилось, что в фирме назревал большой финансовый скандал, и что ее взяли на работу специально для того, чтобы подставить. Она никогда не была тем, кем рассчитывала быть, – она была просто куклой, подставным лицом. Но она так и ни поняла, почему ее уволили…

Сандерс смотрел на нее, стараясь понять, к чему она клонит.

– Интересная история, – сказал он наконец.

– И я никак не могу забыть ее, – сказала Каплан, кивнув.

Этажом выше хлопнула дверь, кто-то начал спускаться по лестнице. Не говоря больше ни слова, Каплан повернулась и пошла наверх. Помотав головой, Сандерс пошел своей дорогой.

Сидя в комнате редакции газеты «Пост-Интеллидженсер», Конни Уэлш подняла глаза от монитора компьютега и спросила: – Вы шутите?

– И не думаю, – ответила Элеонора Врайз, стоящая рядом. – Я запрещаю передавать эту статью в печать. – И она бросила распечатку обратно на стол Уэлш.

– Но вы же знаете, кто мой информатор! – повысила голос Уэлш. – И вы знаете, что при разговоре присутствовал Джейк! У нас очень хорошие данные, Элеонор. Очень полные данные!

– Я знаю.

– Ну, и как компания, сама дав информацию, будет после этого с нами судиться? – спросила Уэлш. – Слушайте, Элеонор, у меня зубодробительный материал!

– Какой там материал… Кстати, вы поставили нас перед возможностью получить судебный иск за публикацию недостоверной информации.

– Уже? Где?

– В заметке о «мистере Свинтусе».

– Ой, ради Бога… Там же не упоминалось ничьих имен.

Врайз достала ксерокопию статьи и зачитала отмеченные желтым фломастером места:

– Значит, так: «Компания X специализируется на высокоточных технологиях… Назначили женщину на высокий административный пост… Мистер Свинтус стал ее подчиненным… Он заявил, что подвергся сексуальному преследованию… Жена-адвокат и маленькие дети…» И после этого вы еще заявили, что жалоба мистера Свинтуса необоснованна, что он пьяница и бабник. Думаю, что Сандерс может спокойно подавать в суд за диффамацию и клевету.

– Но это же редакционная колонка – так, обмен мнениями…

– Заметка искажает факты и подает их в саркастической и гиперболизованной форме.

– У нас любой человек имеет право на собственное мнение…

– И кроме того, я не уверена, что это такой ясный случай. Как это меня угораздило разрешить напечатать эту заметку!.. Но, так или иначе, мы уже не сможем отрицать наличие злостных намерений, если мы допустим публикацию еще одной подобной статьи.

– У вас нет сердца, – заныла Уэлш.

– Зато вы очень вольно обращаетесь с сердцами других людей, – отрезала Врайз. – Статья к печати не допускается, и говорить больше не о чем. Я передаю вам мое заключение в письменной форме с передачей копий его Мардж и Тому Донадио.

– Вот чертовы законники!.. В каком мире мы живем! Эта история должна стать достоянием гласности.

– Не надо психовать, Конни. Я сказала: нет – и все. – И она пошла прочь.

Уэлш провела пальцами по напечатанным страничкам: всю вторую половину дня она мучилась, шлифуя каждое слово. Отличная статья! И вот теперь она, оказывается, не может быть напечатана. У Конни уже не хватает терпения на этих законников! Сама идея защиты чьих-то прав – не больше чем фикция. Мыслить в рамках закона – это значит быть узколобым мелким перестраховщиком. А это именно то, что нужно властям предержащим. Страх перед законом, в конечном счете, служит тем, чьих руках сосредоточена власть. И если Конни Уэлш и может что-то сказать с уверенностью, так это, что она никого не боится.

После долгого раздумья она подняла трубку телефона и набрала номер.

– Телевизионная компания «Кей-эс-и-эй» слушает вас, добрый день, – ответили ей.

– Мисс Хенли, будьте добры.

Джин Хенли была молодой талантливой тележурналисткой, работавшей на самую новую независимую компанию Сиэтла. Сама Уэлш провела немало вечеров, болтая с ней о трудностях работы в средствах массовой информации в условиях засилия мужчин. Кто-кто, а Хенли знала цену жареным фактам и как такой материал может быть важен для карьеры журналиста.

Уэлш дала самой себе слово, что эта история так или иначе, но станет известна широким массам. Так или иначе.

Роберт Элай напряженно посмотрел на Сандерса.

– Чего вы от меня хотите? – спросил он.

Элай был молодым – не старше двадцати шести лет – нервным мужчиной со светлыми усами. На нем была рубашка с короткими рукавами и галстук. Его рабочее место располагалось в одной из крошечных клетушек, отделенной от десятка таких же невысокими перегородками, в дальней части бухгалтерского отдела «ДиджиКома».

– Я бы хотел поговорить с вами о Мередит, – сказал Сандерс. Элай был одним из трех жителей Сиэтла, чья фамилия упоминалась в списке.

– О Господи! – застонал Элай, нервно озираясь вокруг, его кадык подпрыгнул вверх-вниз. – Я не… Мне нечего вам сказать.

– Я хочу просто поговорить, – успокоил его Сандерс.

– Не здесь, – предупредил Элай.

– Тогда давайте пройдем в конференц-зал, – предложил Сандерс.

Они дошли до маленького конференц-зала, но оказалось, что там проходит какое-то совещание. Сандерс предложил было уединиться в маленьком кафетерии за углом здания, но Элай испуганно возразил, что там недостаточно уединенное место. Он все больше и больше нервничал.

– Ну, мне и в самом деле нечего вам рассказать, – постоянно твердил он. – Не знаю я ничего…

Сандерс понял, что он поскорее должен найти укромное местечко для разговора, пока Элай не бросился от него во все лопатки. Такое местечко нашлось в мужском туалете, на фоне безукоризненно чистой белой кафельном плитки. Элай облокотился на раковину.

– Я не знаю, чего ради вы решили поговорить era мной. Я ничего вам сказать не могу.

– В Купертино вы работали под началом Мередит.

– Да.

– И уволились оттуда два года назад?

– Да.

– Почему вы уволились?

– А как вы думаете, почему? – вдруг взорвался Элай. Его голос эхом отразился от белых стен. – Вы и сами отлично все знаете. Ради Бога – все знают! Она превратим мою жизнь в ад.

– А как? – поинтересовался Сандерс.

– Как? – Элай покрутил головой, подыскивая слова. – Каждый день, каждый божий день одно и то же: «Роберт, не задержитесь ли вы сегодня вечером попозже, нам с вами нужно проработать кое-какие вопросы». Я пытался увиливать, но тогда она начала говорить по-другому: «Роберт, мне кажется, что вы недостаточно добросовестно относитесь к своим служебным обязанностям». И стала на собраниях делать мне небольшие замечания – совсем пустячные, даже пожаловаться не на что, – зато постоянно: «Роберт, я полагаю, что вам здесь не обойтись без моей помощи: загляните ко мне после работы». Или «Роберт, почему бы вам не заехать ко мне домой: я полагаю, что то-то и то-то нам нужно обсудить вместе». Это было… это было просто ужасно! Мой… ну, в общем, друг, с которым мы жили вместе… Ну, вы сами должны понимать, в какой переплет я попал.

– Но почему вы на нее не пожаловались?