Страница 39 из 52
Она рассматривала в зеркальной витрине сыры, колбасы и меня. Я был почти уверен, что она с предельной точностью определила мою стоимость. Со «свингером», костюмом, ботинками, галстуком и часами я тянул миллионов на десять в рублях, а по курсу доллара на тот день — тысячи на две. Я мог не комплексовать.
— Извините, — сказала она. — Мне надо зайти в булошную.
Она сказала не «булочную», а «булошную», как говорят коренные москвичи, но она родилась не в Москве. Я получил первое словесное подтверждение — продолжайте, у вас есть шансы. При такой раскладке я мог получить ее домашний телефон.
— Я тоже зайду в булочную, дома шаром покати.
Я вошел вместе с ней в булочную. Она достала из сумочки пластиковый пакет и начала класть туда хлеб, коробку дорогих конфет, банку хорошего растворимого кофе, пачку индийского чая, сухие сливки, пакет ванильных сухарей, две большие плитки английского шоколада. У нее, что ли, кончились все припасы в доме? И вдруг я понял: она рассчитывает, что заплачу я. А если не заплачу, она улыбнется, когда я спрошу о ее домашнем телефоне, и ответит: «Чуть позже», или: «В следующий раз».
Если ты такой напористый, не будь жадным. А если не такой догадливый, постой несколько дней у выхода из метро, всматриваясь в выходящих женщин.
Я положил рядом с ее пакетом банку сухих сливок и нарезной батон.
— Считайте все вместе, — сказал я.
— Я заплачу сама.
Но кассирша уже сплюсовала мои и ее покупки, обсчитав меня на несколько тысяч. Мужчину, который демонстрирует свою щедрость, обсчитывают всегда. В такой ситуации даже самый принципиальный скупердяй не поднимет скандала и не попросит пересчитать, чтобы не показаться жадным.
— Я не хочу быть навязчивым, но с удовольствием позвонил бы и пригласил вас поужинать, — сказал я и, чтобы снять все ее колебания, протянул визитную карточку, на которой значилось:
КОПЫЛОВ ПАВЕЛ ИВАНОВИЧ, вице-президент компании «Косма».
Она достала из сумочки свою визитную карточку:
ЕВСЕЕВА АНАСТАСИЯ ВАЛЕНТИНОВНА, старший менеджер компании «ВРЕМЯ».
Вряд ли она когда-нибудь слышала о компании «Косма», а любой нормальный человек мог подумать, что компания «Время» занимается импортом или экспортом часов, компьютеров, сотовых телефонов или микроволновых печей, но я знал, что она и ее мать занимаются подбором работников для германских фирм. Мне оставалось только распрощаться. Но она явно колебалась, все-таки она выставила меня с первого раза на довольно крупную сумму.
— Ваш финансовый подвиг должен быть поощрен, — сказала она. — Я вас приглашаю на чашку кофе или чая.
— С удовольствием! Я не мог найти формы, как на это напроситься.
— Вы правы, — согласилась Настя. — Все начинают по одному и тому же стереотипу: не пригласите ли на чашку чая? И от этой банальности становится кисло. Хотя я ничего новенького тоже не придумала.
— Общепринятые стереотипы делают жизнь комфортнее. Вы встречаетесь и говорите «здравствуйте», прощаетесь — «до свидания». Очень удобно.
Для первой встречи я слишком болтлив, но при первой встрече мужчина всегда больше говорит, а женщина слушает, потом роли меняются.
— Я должна позвонить родителям и сообщить, что приду не одна.
Мы подошли к навесному телефону-автомату. Я остановился в нескольких метрах от телефона — подслушивать неприлично, — но она говорила достаточно громко, может быть специально, чтобы я слышал.
— Мама, я приду не одна, а с молодым человеком, хотя он не так уж и молод, тридцать семь лет. Нет, только что познакомились. Нет, не азербайджанец и не грузин. По визитной карточке — вице-президент компании. Отец еще не вернулся?
Что же, предельно точна, кроме одного — никакого отца у нее не было, она жила вдвоем с матерью.
Мы поднялись на лифте на седьмой этаж девятиэтажного кирпичного дома, построенного лет тридцать назад, уже с несовмещенными ванной и туалетом, но еще с маленькими кухнями и без холлов.
Дверь открыла ее мать. Они были похожи. Только мать — более налитая в плечах, в груди, в бедрах, рыжеволосая, нет, не крашеная — такие веснушки, голубые глаза и нежная матовая кожа бывают только у естественно рыжих. Встретив ее где-нибудь в санатории, я бы с ней завел роман — выглядела она лет на тридцать пять, но я знал, что год назад она отметила свое сорокапятилетие.
— Моя мать Ирина, — представила Настя. — А это Павел.
Я поцеловал Ирине руку, женщинам руку я целовал только в помещениях, предполагая, что руки вымыты.
На вешалке в прихожей висел мужской плащ, модный лет двадцать назад, слегка измятый, вывешенный, вероятно, перед нашим приходом. Женщины страховались, предупреждая, что в доме есть мужчина, он всегда защитит, плащ был огромных размеров и мог бы покрыть килограммов сто двадцать. Отца я, конечно, никогда не увижу, он уедет в длительную командировку. А пока мать и дочь ушли на кухню, оставив меня в гостиной, обставленной кожаной финской мебелью, купленной примерно год назад, в это время в Москве стали появляться такие гарнитуры. Мать и дочь явно не испытывали материальных затруднений, по-видимому, немецкие фирмы хорошо платили за подбор специалистов, к тому же мать преподавала на факультете психологии в Московском университете.
Я просматривал журналы и, хотя женщины разговаривали тихо, слышал ответы Насти, догадываясь о вопросах матери.
— Успокойся. За все заплатил он.
Значит, мать спросила, зачем она купила чай и кофе, запасов которых в доме достаточно.
— Не то чтобы очень, — отвечала Настя. — Но интеллигентен, практически не сделал ничего раздражающего. Упорен, что мне понравилось… Ну а в остальном ты разберешься сама.
Понятно, я не произвел ошеломляющего впечатления, но отдельные качества моего характера вполне принимаются, однако будет дополнительная проверка. Надо быть предельно осторожным: я еще не имел дела с профессиональным психологом.
Еду внесли в гостиную. Салат, бутерброды с бужениной, соленые огурцы, маслины, черный поджаренный хлеб, масло и запотевшую, из морозильника английскую водку «Стерлинг», дорогую и не очень известную в Москве, финская и шведская водки на московском рынке появились раньше. Все выглядело так аппетитно, что мне захотелось выпить холодной водки и закусить горячим черным хлебом с маслом и соленым огурцом.
Женщины плеснули себе водки на донышко, мне налили стограммовый стаканчик. Меня тестировали. Собственно, тестирование на сообразительность началось еще в метро, в булочной меня проверили на жадность, сейчас — на трезвость.
— Извините, — сказал я. — Я пью не больше сорока граммов, если возможно, я перелью в другую емкость.
Ирина выставила емкость поменьше, и я отлил ровно сорок граммов.
— Сорок граммов — это всегда и везде? — спросила Ирина.
— Практически да. Этого вполне достаточно для аппетита.
— И для сосудов, — сказала Ирина.
— И для сосудов. — Я улыбнулся.
— Вы следите за своим здоровьем? — спросила Ирина. — Вы придерживаетесь новейших медицинских советов: полезно не больше сорока граммов крепкого или двухсот граммов красного вина? Я правильно вас поняла?
— Да.
— У вас сердечно-сосудистые проблемы?
— У меня нет этих проблем, и я не хочу, чтобы они были.
Я попытался переключить разговор.
— Водка нагревается. За вас, милые дамы! Я рад, что познакомился одновременно с матерью и дочерью. Теперь я знаю, какой Настя будет через несколько лет.
— Он мне дал двадцать пять, — пояснила Настя.
— И что же будет? — спросила Ирина. Могла бы и не задавать этого вопроса, зная, что ничего, кроме комплимента, не услышит, и все-таки задала — ей хотелось комплиментов.
— Настя будет ослепительно женственной, как вы, удивительно красивой, и я буду в нее по-прежнему безумно влюбленным.
Обычно после такого каскада комплиментов женщины говорят: «Ну, зачем же так льстить, ваша ложь приятна, но все-таки знайте меру» — чтобы получить новое подтверждение, что это не лесть и не ложь, а святая правда.